Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

XXXVIII

Встреча с Тырновым снова произошла под вечер следующего дня. Он был не один. Человек, с которым шел председатель по улице, был из приезжих. Серафима обратила внимание на одежду «чужака». На нем была потертая солдатская шинель, На голове шапка, тоже из военного обмундирования. Отличалась лишь обувь — белые сапоги из фетра с головками из плотной красноватой кожи.

Таких сапог Серафиме раньше не доводилось видеть и поэтому, когда она неожиданно наткнулась на Тырнова с незнакомцем, невольно задержала взгляд на такой странной обуви. Потом взглянула в лицо приезжего. Сравнительно молодой, с сурово нависшими над глазами бровями.

«Уж не про Мишку опять приехал выпытывать?» — тревожно подумала Серафима и круто свернула за угол. К дому своему она направилась чуть ли не бегом, словно желая там спрятаться от мыслей, которые давно и основательно уже перетрясли все ее существо. Странным для нее было то, что Тырнов, завидев Серафиму торопливо направился к ней. Еще более удивила приветливая улыбка на его лице. С тех пор, как в деревне стали Серафиму именовать «предательшей», она не помнила, чтобы кто-то поинтересовался ее здоровьем или семейными делами. Причина все та же: боялись да и не хотели оказаться сочувствующими человеку, в котором уже распознали врага народа. И вдруг — на тебе! Тырнов, едва приблизившись к ней, кивает головой и спрашивает о здоровье, о настроении, о детях!

Вначале Серафиме показалось, что делает он это ради издевки, чтобы отомстить за дерзость, за угрозу, высказанную во время разговора в правлении колхоза. Глядя на Тырнова, она ожидала, что вот-вот из этого улыбающегося рта вылетит корявое матерное слово, которое он не решился высказать тогда, рискуя остаться с дырочкой в черепе.

— А все-таки я, кажется, смогу кое-чем помочь тебе, — поразил он Серафиму каким-то странным поддразнивающим намеком.

Произнес он это все с той же незлобивой улыбкой, придирчиво осматривая Серафиму с головы до ног, точно впервые видел ее.

— Прикинул я вчера после тебя… И думается мне, что, может быть, завтра немного выделим муки и лошаденку дадим вне очереди.

— Может быть, кажись, а что — прямее нельзя сказать? А будет все-таки подмога или нет? — не веря услышанному, переспросила Серафима.

— Буду, конечно, стараться, буду, посмотрим… — все так же расплывчато пояснил Тырнов, прощально кивнул головой и свернул в сторону.

Но Тырнов сделал всего лишь несколько шагов и остановился.

— Да, Сима! — обернулся он. — Совсем ведь забылся… Не смогла бы ты мне помочь?

Всего, чего угодно могла Серафима ожидать от Тырнова, но только не такого вопроса, не такой просьбы. Какая может быть от нее — полунищей и затравленной женщины — помощь этому крепкому, пышущему здоровьем мужчине? Да и какой резон обращаться к человеку, которого нынче многие обходят стороной?

— Ты понимаешь… дело такое получилось… Моя старая хрычовка охает, ворчит, канючит… Что-то у нее с печенкой стряслось… Ну это не главное, значит. Заехал ко мне уполномоченный из района — тот, который шел вчера со мной… И вот ломаю голову — где бы устроить его на ночлег? Сама понимаешь — какой ему у меня отдых. Теща выведет из терпения… Храпит ночью, как пожарная лошадь.

— Уж не ко мне ли ты надумал его пристроить? — поняв намерение Тырнова, встрепенулась Серафима.

— А почему бы и нет, Сима? — дружелюбно подтвердил догадку Серафимы Тырнов. — У тебя целая добротная комната, отдельная. Сейчас можешь пойти домой… За три-четыре часа приберешь немного… Я скажу тут кое-кому, чтобы малость дровишек пока, на сегодня, подбросили…

— Нет, нет! — ужаснулась Серафима. — У меня дети, все запущено… Как это я перед таким начальником? Мало мне и без того всякого позора!

Но Тырнов не отступал. Что бы ни говорила Серафима, он твердил свое, то и дело подчеркивал, что такое нужно не для него, а для всего колхоза. Мужик он из простых, и не нужно будет для него никаких хлопот. Разве только кипятку приготовить… А у Тырнова другого выхода нет сейчас, как просить об этом Серафиму: уж приближается вечер — и для всяких поисков времени не остается.

Долго отпиралась Серафима, но в конце концов махнула рукой и согласилась.

— Потом на меня не пеняйте — ежели что не так, — предупредила она Тырнова и торопливо направилась к дому.

А чуть позже, как обещал Тырнов, к дому Волановых подъехали сани, наполовину нагруженные колотыми сухими дровами. Низенький старичок быстро свалил их во дворе и зашел в дом.

— Тут Тырнов велел оставить у тебя этот кулечек с мукой. Может, говорит, к ужину каких-нибудь лепешек затеешь… Гостя накормить. И сальца для приправки…

Серафима прервала мойку полов и положила на лавку доставленный провиант — два-три килограмма муки-сеянки и кусок сала граммов на триста.

Гость заявился, когда уже начало темнеть. Сопровождал его Тырнов. Еще в сенцах Серафима услышала его бодрый, жизнерадостный голос.

— Серафима Петровна, ты уж не очень-то на нас гневайся, — начал с порога председатель, — хотели мы устроиться прямо в правлении, да Нюрка-сторожиха куда-то ключи замыкала. Прямо-таки все к одному…

Тут дал знать о себе и гость. Из-за плеча Тырнова показалось его добродушное, веселое лицо.

— Воля хозяюшки — казнить нас или миловать! А незваные гости — глодают кости, — подмигнул он и, посмотрев на кожаные головки своих фетровых сапог, прошел вперед. — А где тут самые главные, которые не подчиняются никакому начальнику и даже самому царю?

Гость глазами отыскал на печке притихших Саньку и Данилку.

— А вот вам лисичка велела передать, — протянул он обе руки с небольшими свертками.

Данилка сразу вцепился в подарок, а Санька, прежде чем взять, посмотрел на мать.

Серафима стояла растерянная, раскрасневшаяся, не зная, как ей поступить, что нужно делать, чтобы все было правильно, по-человечески…

Сегодняшнее поручение председателя она считала особенным. «Знать, еще не совсем втоптали в грязь! — подумала она. Понадобилась, вспомнили…».

Гость, как показалось Серафиме, оказался человеком незаносчивым, веселым и внимательным.

— Корней Михайлович Кадкин! — звонко представился он. — Вы уж смилуйтесь, не корите нас, Серафимушка, за вторжение. Носит нас нелегкая… Все не ко двору, да не ко двору. Странники, шатуны… Но ничего — за богом молитва, за царем служба не пропадают.

Корней Михайлович энергично разделся, подал Серафиме пальто, провел расческой по жиденьким, светлым, как у младенца, волосам и осторожно, чуть ли не на цыпочках проследовал в приготовленную для него комнату.

Немного помявшись, не раздеваясь, туда же с какой-то сумкой проследовал и Тырнов. В комнате было чисто и тепло. Серафима убрала из нее все лишнее, положила на стол новую скатерку, залежавшуюся у нее со времен свадьбы. Заправила керосином лампу. Это горючее всего лишь на одну заправку, она хранила вот уже около года для особого случая.

Гости остановились за прикрытой филенчатой дверью, а Серафима, приложив палец к губам, дала знать детям, чтобы они сидели на печке смирнехонько. Несколько минут из-за дверей доносились невнятные приглушенные голоса. Потом оттуда вышел Тырнов и прощально кивнул Серафиме.

— Пусть немного поработает — ему ответ один надо написать, — пояснил он Серафиме и ушел из дому.

Серафима хлопотала у пышущей жаром печки. От сковородки отлетали один за другим коричневые пористые блины. И Санька и Данилка блаженствовали. Такую еду они уже и не помнили. Настроение детворы передалось и Серафиме. У раскаленного жерла печи она разрумянилась, повеселела. Для гостя напекла блинов отдельно. Уложила их в тарелку, сверху накрыла другой.

Через пару часов, насытившись вкусной и необыкновенной пищей, дети сладко заснули. Серафиме тоже вдруг захотелось отдохнуть. Она присела к кухонному столу и терпеливо ждала, когда откроются двери в горнице. Видимо, у Корнея Михайловича дел было много. Он то и дело шелестел какими-то бумажками, ерзал на табуретке.

Наконец, двери открылись. Гость вышел из комнаты так же осторожно, как и входил. Вначале он улыбнулся Серафиме, потом прикрыл глаза и провел рукой по лицу.

— Вот видите, Серафимушка, из-за меня и вы томитесь… Ох, уж это время! А что поделаешь, Симочка, во времени бранись, а в пору мирись! Был бы друг, а время найдется — так, кажись, говаривают…

— Я сейчас принесу вам на стол… Пока не остыли, — спохватилась Серафима, — и кипяточку… вы уж не обессудьте…

— Да, знаю, знаю, Симочка, — поспешил гость успокоить ее. — Нынче ни у кого ничего нет. Нынче только горбун с запасцем ходит. Только он что-то прячет за спиной. А к чаю у меня тут еще немного осталось…

Серафима поставила на стол блины, чайник с кипятком и стакан. Но Корней Михайлович попросил у нее для чего-то еще два стакана, холодной воды, какую-нибудь тарелку и две ложки. Пока Серафима сбегала на кухню, на столе все преобразилось. На толстом листе бумаги была горка сахара и сухарей. А рядом стояла сверкающая желтым лаком и серебряными рисунками банка консервов.

Серафима с изумлением наблюдала, как гость провел небольшой проволочный ключик вокруг банки, накрутил на него полоску жести, и крышка отпала. По комнате разнесся ароматный запах мясной тушенки.

— Не нашенская, видать? — спросила Серафима.

— Конечно же, нет, Симочка. Нам сейчас не до таких финтифлюшек. Нам нужно побольше такого, что фашистам сильнее по мозгам бьет… Давайте мы с вами поужинаем, Симочка. Вы сегодня, кажись, покружились. Позвольте хоть мне в эти минуты взять на себя обязанности хозяйки.

Ловким движением Корней Михайлович вывалил содержимое банки в алюминиевую миску и еще раз попросил Серафиму провести с ним вечернюю трапезу. Серафима уступила, нерешительно присела на уголок табуретки.

— Хоть немного раздохните, хоть малость отключитесь. Вижу, вижу — ох, нелегко вам приходится, Симочка. М-да, — участливо произнес Корней Михайлович и неторопливо извлек из сумки алюминиевую фляжку…

— Вот интересно — кто придумал такую штуку сильную? Прямо-таки нужно ему на каждом углу памятник ставить. Без нее ничего не делается — ни свадьба, ни похороны… Помогает от болезней, от хандры. Но только в меру.

Гость налил немного светлой жидкости в стакан, потянулся за другим. Но тут его остановила рука Серафимы.

— Что вы, что вы! Не дай бог! Не буду, не надо…

— А я и не собираюсь вас спаивать, Симочка, — весело пояснил Корней Михайлович, — самому мало. Вот хотел вам кое-какие вести сообщить… Но как-то, сами понимаете, на трезвянку язык не поворачивается… Так за компанию хоть пригуби малость. Все будет считаться, что не один бражничаю.

Серафима протянула руку к стакану и улыбнулась…

— А это не абиссинский морс, случайно?

— Как это — абиссинский? — с недоумением взглянул на Серафиму Корней Михайлович… — Не слышал про такой… Абиссиния — это страна в Африке. Или еще Эфиопией ее называют. Итальянские фашисты ее недавно поработили. А про морс не слышал.

— Так это я… — продолжая задумчиво улыбаться, добавила Серафима. — Был у меня один хороший знакомый — Петька Сырезкин. Напоил он меня один раз этим морсом… Никогда не забуду.