Звенящая медь

Марио и другие птицы

Посидев на припёке, Джеф вскоре опомнился. Свирепая жара вынуждала искать укрытие. Возвращаться к Мэри не хотелось, но другого выхода Джеф пока для себя не видел. На острове, где так мало жилого пространства, сложно найти свободную пещеру, а надеяться, что кто-то из ачей приютит чужака, в высшей степени наивно.

Оказалось, однако, что решение квартирного вопроса буквально ожидало за спиной. Джеф развернулся, спрыгнул с парапета — и чуть не врезался в Балабола. Тот стоял на одной ноге среди рисовых колосьев, спрятав голову под крыло.

— Ты что здесь делаешь?

Ач пустил себе под ноги неяркий блик, затем передвинул его на парапет.

— Туда? Мне с тобой идти? — на всякий случай уточнил Джеф. Балабол недовольно сверкнул перьями и самым бесцеремонным образом подтолкнул человека клювом в сторону тропы.

— Наглая птица, — возмутился Джеф. — Чем пихаться, лучше бы сверкал помедленнее.

Рядом тут же прозвучал настырный голосок Мэри:

— Не нужно говорить так много слов, Тучка не успевает их запоминать. Говори проще: короткими фразами, без лишних сравнений и синонимов.

Джеф с трудом удержался от едкого комментария. Но всё-таки удержался, постарался придать своей физиономии не слишком кислое выражение и ответил:

— Спасибо, Мэри, я как-нибудь сам разберусь. Мы с Балаболом не первый день знакомы.

Мэри улыбнулась едва заметно, одними уголками губ, потом достала из карманов два зеркальца и повернулась к Балаболу.

Для Джефа их короткий разговор в большей части остался непонятным. Из каскада бликов и радуг на перьях ача и череды отражений, промелькнувших в зеркалах, он с трудом выделил пару знакомых светофраз. Зато Балабол с Мэри, похоже, не испытывали никаких трудностей во время беседы.

Наконец, Мэри спрятала свои зеркала и вновь обратилась к Джефу:

— Ступай наверх. Рассветное Пламя поручил Тучке следить за тобой и заниматься изучением человеческой речи. Жить вы пока будете вместе.

— Да я понял, — вяло отозвался Джеф и побрёл по парапету к тропе.

Необходимость ютиться в одной пещере с ачем не слишком обрадовала его, но она давала возможность хоть немного остыть, отвлечься от Мэри. С некоторым раздражением Джеф отметил про себя, что яркая внешность девушки, её самоуверенность, необычная история, особое положение среди ачей и людей — всё это одновременно и привлекает, и дико злит.

— Джеф! — вдруг окликнула его Мэри.

— Да?

— Приходи ко мне после заката.

Джеф удивлённо покосился на неё через плечо, пытаясь угадать, что означает столь двусмысленное приглашение. Мэри тут же внесла ясность:

— Ночью прилетит Марио, привезёт тебе кое-что из необходимых вещей. И ещё я рис сварю. С креветками.

Джеф тяжко вздохнул. Он хотел бы гордо отказаться, но порция горячей жратвы представляла собой слишком большой соблазн. А ещё Джеф смутно надеялся, что ночью в пещере Мэри его будут ждать не только креветки с рисом.

Жильё Балаболу выделили на одной из верхних террас. Там ничего не росло: выходы из пещер отделял от парапета жёлоб с проточной водой. Зато прямо с порога открывался прекрасный вид на нижние ярусы и пляж.

Внутренность Балаболовой пещеры, в отличие от жилища Мэри, особым уютом не отличалась: почти всё свободное пространство в ней было пусто, лишь дальний угол занимало гнездо из сухого камыша. Джеф подумал, что ему придётся либо коротать день на голом полу, либо тащиться по жаре за подстилкой, но Балабол имел другие соображения на этот счёт.

Подойдя к одной из соседних пещер, он метнул в темноту яркий солнечный зайчик. На террасу, сонно моргая, вылез взъерошенный ач. Он был заметно крупнее Балабола, но зеркальные перья имел только на нижней стороне одного крыла. Почтительно глядя в собственный подкрылок, белопёрый получил от Балабола указания, разбудил ещё парочку таких же бедолаг, и вместе они ушли по тропинке вниз.

Довольно скоро вся троица вернулась. Каждый тащил на спине вязанку камыша. Свою поклажу они занесли в пещеру Балабола и сложили у стены в одним ачам понятном порядке. С виду результат их работы напоминал стихийную кучу, но, вытянувшись на ней, Джеф по достоинству оценил мастерство строителей: подстилка получилась упругой и в меру плотной. «Недурно», — сказал он сам себе, устраиваясь поудобнее и прикрывая глаза. «Недурно», — тут же в точности повторил его голосом Балабол и зашуршал перьями, укладываясь в своём гнезде.

«Нравится мне это или нет, Мэри права, — подумал Джеф. — Надо меньше трепать языком».

Но размышлять об этом было гораздо проще, чем постоянно помалкивать.

Вечером, едва спала жара, Балабол растолкал Джефа со словами:

— Всем привет! Меня зовут Джеф Уоллис! Как жизнь молодая?

— Лучше всех, — сквозь сон пробормотал Джеф.

И тут же получил весьма чувствительный удар клювом. Он подскочил, открыл глаза и обнаружил у себя перед носом кусок сухого помёта, который Балабол явно намеревался засунуть ему в рот. Скривившись, Джеф отпихнул от себя «угощение»:

— Тьфу ты, гадость! Отстань!

Балабол покладисто отодвинулся, бросил помёт, почистил клюв и заявил голосом Мэри:

— Не сопротивляйтесь.

Потом он пододвинул к Джефу плоскую миску, на которой лежала кучка рапаньего мяса. Джеф вздохнул с облегчением.

— О, еда? Спасибо, дружище.

— Что бы я без тебя делал, — закончил его голосом Балабол.

Чуть позже Джеф в компании Балабола бродил по острову и наблюдал за происходящим вокруг. На первый взгляд, всё здесь живо напоминало порядки острова добытчиков: та же общая трудовая повинность, то же отдельное поселение на берегу для способных к яйцекладке ачих. Только вечернее время, которое подчинённые Чиля проводили за отдыхом и поиском пропитания для себя, жители острова Большого Босса тоже посвящали хозяйственным делам.

Белопёрые смиренно и терпеливо наводили порядок в пещерах и на тропах, ремонтировали стены и парапеты, ухаживали за садками с рыбой, моллюсками, креветками, плантациями водорослей. Те, у кого оба подкрылка блестели серебром, занимались лепкой и обжигом плитки для укрепления стен и разнообразной утвари. И на каждой террасе был свой надсмотрщик с серебряными надкрыльями. Он следил за порядком на земле, управлял работами, наказывал нерадивых и дважды в день распределял между своими подчинёнными еду, которую бригады носильщиков доставляли в знакомых Джефу контейнерах. То, что выращивалось на острове Большого Босса, предназначалось в пищу ему самому и его приближённым.

Ачи, носившие зеркальные перья не только на крыльях, хозяйством не занимались. От зари до зари крылатые воины патрулировали небо над владениями своего ярчайшего, готовые в любой миг напасть на нарушителя воздушного пространства и растерзать его. Для отдыха они опускались на верхние террасы, возле своих пещер.

По сравнению с тем же Гондолином жизнь колонии ачей казалась размеренной и спокойной. Впрочем, Джеф не обольщался видимым подобием порядка, он отлично помнил, с какой свирепостью Чиль наказывал тех, кто казался ему дерзким или недостаточно расторопным.

И всё же, несмотря на постоянный риск получить трёпку, белопёрые не стремились улучшить своё положение в обществе. Пожалуй, в их покорности имелся смысл: как бы ни был строг надсмотрщик на террасе, он сам частенько получал тумаки от зеркальнопёрых. Они же, чем выше поднимались в статусе, тем жёстче обращались с подчинёнными, и тем меньше было над ними тех, кто способен их остановить.

Джеф думал, что едва ли на острове найдётся хоть что-нибудь, способное его удивить, но оказалось, что некоторые тёмные стороны ачьей жизни до сих пор не попадались ему на глаза. Астерион уже начал клониться к закату, когда какой-то потрёпанный белопёрый ач вдруг спрыгнул с одной из нижних террас и, жалко хлопая крыльями без единого зеркального пера, полетел в открытое море. Сперва Джефу показалось, что никто не обратил внимания на его выходку. Миг спустя надсмотрщик послал вверх пару световых бликов. Ешё через миг пара ачей в зеркальном оперении кинулась вдогонку за нарушителем. Тот не думал убегать, не пытался защищаться. Несколько точных, сильных ударов — и окровавленное тело упало в воду, а зеркальнокрылые, убедившись, что всё кончено, вернулись на свои места. Волны прибили тело к берегу, и пара белопёрых утащила его куда-то за склон горы.

Заметив, с каким напряжённым вниманием Джеф наблюдал за этой сценой, Балабол вопросительно склонил голову набок и произнёс: «Тьфу ты, гадость!» Джеф понял, что не знает, как ему ответить. Неприятно? Да, но не только. Вызывает отвращение? Да, но не к погибшему ачу. И как объяснить Балаболу про жалость? Страх собственной смерти? Способны ли ачи чувствовать что-то подобное? Возможно, в их обществе всегда убивают старых и больных. Тогда убитый ач сделал верный выбор, предпочёл быструю и лёгкую смерть от клювов умелых убийц медленной смерти от голода и бесконечных колотушек надсмотрщика. Было ли для него это сложным решением или такие поступки — обыденность? Хоть Джеф и прожил среди ачей много дней, разум их так и остался для него зашифрованной страницей. И словесная речь не являлась к ней универсальным ключом.

Теперь Джеф готов был признать, что на острове Чиля он напрасно пытался втянуть ачей в общение при помощи слов. Сами не говорящие, ачи восприняли его болтовню примерно так же, как люди — пение птиц. Первые произнесённые Джефом слова они отметили для себя и сделали вывод: «Это существо поёт вот так». Но количество обозначений ширилось, и вскоре ачам надоело запоминать новые фразы. Первые две-три они сочли вполне достаточными. Их-то Джеф и слышал чаще всего, когда ачи пытались привлечь его внимание. Только Чиль с Балаболом повели себя иначе. Чиль сыпал цитатами из храмовых богослужений, намекая на то, что Джеф должен подчиняться ему: во время полётов над храмами он наверняка видел, как множество подобных Джефу существ кланялись, опуская глаза — принимали позу подчинения — во время молитв. Молодой и любопытный Балабол действовал чуть иначе. Он пытался получить от человека предсказуемый ответ на звуки, и даже весьма в этом преуспел. На его реплики Джеф почти всегда откликался «правильно»: продолжал цепочки заученных фраз, сопровождал их соответствующими движениями и жестами. Следовало признать: Балабол дрессировал его, словно ящерицу или кошку, не ожидая особых проявлений разума. К Мэри, в отличие от Джефа, на острове ачей сразу отнеслись, как к разумному существу, ведь она стремилась общаться на языке хозяев, а не морочила им головы непонятным щебетом.

Но для того, чтобы по-настоящему понять ачей, мало было просто наблюдать за ними. Для человеческого глаза их разговоры между собой выглядели, как стремительная игра света, отражений и радужных бликов на перьях собеседников и земле вокруг. Сигналы, которые Джеф научился замечать, в основном были связаны с опасностью или её отсутствием. Значение этих светознаков уже не раз проверялось им на личном опыте, порой болезненном, зато однозначном. Но что делать с обозначениями эмоций?