Звенящая медь

Соседи по планете

Слова Мэри оказались так неожиданны… Легко было отмахнуться от них, приняв за больные фантазии или откровенное враньё. Но впервые Джефу пришло в голову, что сказанное может быть правдой.

Мэри никогда не стремилась быть скрытной. Чаще она высказывала собеседнику честно и прямо всё, что имела на уме. Возможно, в этом состоял секрет её непростых отношений с людьми и вместе с тем лёгкости в общении с ачами. Те ведь, в сущности, тоже ребята простые и до противного прямолинейные. Да, поганец Балабол спёр у Джефа линзу. Но сделал он это открыто, не исподтишка. Мэри тоже никогда не держала камня за пазухой. Едва ли она сильно изменилась, даже состарившись и заболев. А ещё Джеф подумал, что с момента приезда на Даффу ни разу не заглянул на чердак. И решил исправить это упущение немедленно.

Крышу дома сделали высокой, чтобы прослойка воздуха защищала жилые комнаты от палящего зноя. Изначально планировалось хранить на чердаке не боящееся жары и сухости барахло, но пока помещение пустовало. Вернее, должно было пустовать. Забравшись наверх по шаткой приставной лесенке, Джеф сразу понял, что это не так.

Прежде всего, на чердаке оказалось не особо жарко. Вентиляционное окно было распахнуто настежь. Но произошло это не случайно: створу кто-то надёжно закрепил, не позволяя сквозняку её трепать. Джеф выскочил на крышу, осмотрел оба ската, но никого не увидел и вернулся, чтобы внимательнее изучить сам чердак.

Внутри пол был выстелен толстым слоем сухого камыша. Джеф точно помнил, что не делал этого. «Может, Мэри? — подумал он. — А если нет, то кто? Карлсон? Понять бы хоть, кто это, ач или человек…»

У противоположного торца нашлось спальное место. Осмотрев его, версию с ачем Джеф тут же отмёл, как несостоятельную: вместо круглого выстеленного перьями гнезда под маленьким слуховым окошком лежал вполне человеческой формы и размера матрас. Сделан он был из камыша, но не просто разложенного по полу. Сухие стебли неведомый сосед связал в толстые пучки и только после соединил их между собой при помощи верёвки. Которую, кстати, свил не из синтетических волокон, а из листьев камыша, высушенных, размятых и слегка очищенных от трухи. Из того же материала, только обработанного куда более тщательно и разобранного на пасмы, неизвестный сплёл себе постельное бельё: простыню, грубое одеяло и даже подушку, внутри наволочки которой прощупывался ачий пух. За изголовьем постели на плоском камне стояла посуда: чашка и миска, слепленные из глины и обожжённые до прозрачной глазури на поверхности.

«Хм… — подумал Джеф, усевшись на матрас. — Забавно. Вряд ли Мэри способна тайком от меня обустроить такое гнёздышко. Это кто-то посторонний. И очевидно, что наш гость — человек. Живёт он тут давно, причём отлично ладит с местными ачами. В то же время не думаю, что это связной. Тот притащил бы себе из замка нормальное бельё. А чашку взял бы с нашей кухни. Да и вообще, здесь нет ни одной вещи, сделанной людьми… Вернее, сделанной по современным человеческим технологиям. А что если с нами соседствует… вовсе не человек, а один из настоящих хозяев планеты? Впрочем, это легко выяснить. Инопланетянин едва ли знает латиницу. А если даже и знает… то тем лучше для всех нас».

Джеф спустился вниз, выдрал лист из блокнота и написал:

«Уважаемый Карлсон. Ваши соседи снизу будут признательны, если вы возвратите ведро до темноты. Желательно — наполненным питьевой водой. Рады увидеть новое лицо в нашей скромной компании».

Своё послание Джеф положил на матрас, на всякий случай прижал сверху чашкой и, чувствуя себя первобытным охотником, поставившим ловушку на динозавра, спустился в кухню. Спрятав лестницу в кладовку, он устроился за столом так, чтобы его не было видно из чердачного люка, и принялся за штопку носков. Это унылое занятие мало радовало, но оно было необходимо и к тому же помогало скоротать ожидание в тишине.

Где-то к пятому носку на чердаке зашуршало. Джеф и прежде слышал подобные звуки, но считал, что их порождает движение ветра в вентиляционных продухах. Теперь он уже не был так уверен в этом.

Прошло ещё с десяток мучительно долгих минут, прежде чем Джеф получил награду за терпение: люк беззвучно отворился. Сперва из него упало на пол несколько капель, затем показалось ведро. Оно было до краёв наполнено водой, и кто-то осторожно и плавно спускал его вниз на верёвке. После того, как донце ведра встало, наконец, в лужицу на полу, сверху сбросили верёвочную лестницу. Ещё миг спустя из люка свесились ноги: босые, мозолистые, в портках из грубого камышового полотна.

Джеф, затаив дыхание, наблюдал за спуском незнакомца с чердака и даже не знал, как охарактеризовать свои чувства. С одной стороны, он испытывал облегчение, с другой — некоторое разочарование. Вместо неведомого инопланетного существа его соседом сверху оказался самый обычный человек. Он был ничем не примечателен, кроме тёмно-бронзового загара, грубой самодельной одежды и ещё, пожалуй, возраста.

Джеф по опыту знал: на покрытой заводами Дэлиции, морозном Айскриме, ветреном Назарете люди старятся быстро, что указывает на их бедность и тяжёлую жизнь. На таких планетах к болезням, дряхлости и морщинам относятся, как к неизбежному злу.

На более благополучной Тулиане, куда Джеф поспешил перебраться сам и перетащить мать, едва появились деньги, всё было по-другому. Молодость, пусть даже чисто внешняя, подаренная эстетической медициной, считалась символом успеха; морщины и седина вызывали лишь брезгливую жалость, как нищенские обноски.

Парадиз же и вовсе с самого начала задумывался, как мир вечной красоты. Его поселенцы, даже выйдя из молодого возраста, не теряли внешней привлекательности. Марио, конечно, сверкал сединой на висках, но в шлеме и лётном комбезе его легко было принять за двадцатилетнего юношу. Катарину Джеф красавицей не назвал бы, и всё же её живое, умное лицо невольно привлекало внимание, вызывало симпатию. Отец Илия выглядел на все свои пятьдесят лет, но они принесли ему не дряхлость и немощь, а внушительную, благообразную солидность. Брат Эндрю… Тот внешне был человеком без возраста.

Сосед сверху оказался очевидно старше Джефа. Это легко угадывалось по худобе, жидким, до белизны седым волосам… Но и стариком его назвать язык бы не повернулся. Движения гостя были точны и быстры, и стоило Джефу неосторожно шевельнуться, он тут же обернулся на звук. У него были бледно-голубые глаза, очень светлые ресницы и брови и крупный нос с горбинкой.

— Так вы и есть Карлсон? — спросил Джеф, встретившись с ним взглядом.

Незнакомец легко спрыгнул на пол и ответил приветливо:

— Моё имя Карл Свэнсон. К сожалению, ваша жена никак не может этого запомнить.

Джеф даже вздрогнул.

— Жена? О, нет, мы с Мэри только вынужденные соседи. Она была женой одного из моих друзей.

Свэнсон с улыбкой развел руками.

— Тогда прошу прощения. Меня сбили с толку ваши вечерние разговоры. Бранитесь вы, словно старые супруги: без желания всерьёз задеть, просто по привычке. Вот, возьмите, — он чуть пододвинул к Джефу ведро. — Здесь вода гораздо лучшего качества, чем из вашего фильтра. Так я пошёл? Приятно было познакомиться.

Свэнсон ухватился за лестницу и нащупал ногой ступеньку.

— Постойте, — торопливо окликнул его Джеф. — Неловко как-то получается: вы представились, а я — нет…

— Это мелочи. Считайте, что мы знакомы заочно: Мэри много и охотно рассказывала мне о вас, Джеф, — и, заметив, как помрачнело лицо его собеседника, Свэнсон поспешил заверить: — Исключительно доброго.

Джефа это не очень успокоило, но он всё же сказал:

— Послушайте, Карл… Если у вас нет других планов, приходите к нам ужинать после заката. Втроём веселее. И у нас есть тушёнка.

Улыбка Свэнсона сделалась хитрой.

— Приманиваете на мясо? Хорошо, приглашение принято. Постараюсь не опоздать.

Ближе к вечеру Джеф занялся готовкой ужина. Заметив, что вместо сублиматов он достает из кладовки настоящие макароны и консервную тушёнку, Мэри спросила:

— Сегодня праздник?

— Почти. К нам в гости придёт твой Карлсон.

Мэри посмотрела удивлённо.

— Ты рад?

Джеф усмехнулся: похоже, даже Мэри считает его нелюдимым дикарём. Но он действительно почему-то был рад появлению постороннего человека. И поразмыслив немного, смог сформулировать для себя, почему. Соскучился по новым лицам. По людям, с которыми его ничто не связывает и которые ничего от него не хотят. С которыми можно построить отношения заново, не оглядываясь на прошлые ошибки, а можно — просто съесть вместе ужин и разойтись навсегда.

Это было странное ощущение. В прежней жизни вне работы Джеф предпочитал отгораживаться от чужаков как только мог: стенами, заборами, расстоянием. Когда контакт был неизбежен, с полнейшим равнодушием делал вид, что не замечает других. В мире цивилизованном и безопасном такое поведение считалось проявлением вежливости: если нет возможности держать дистанцию физически, остаётся соблюдать её хотя бы в мыслях. Но возможно, истинная причина крылась в том, что вокруг было слишком много чужих людей…

Свэнсон явился точно после заката, причём через дверь. Видимо, в честь особого случая на нём были лапти из листьев камыша и настоящая льняная, хоть очень поношенная и выцветшая, рубашка. Он даже принёс с собой гостинец: высушенные до хруста солёные водоросли, которые отлично подошли бы к пиву, но и с чаем были съедены не без приятности.

За едой Джеф долго беседовал с гостем о разных пустяках, Мэри помалкивала и в целом вела себя прилично. Хороший получился вечер. Но… Всё же чувствовалась между сидящими за столом какая-то неловкая напряжённость.

Первым не выдержал Свэнсон.

— Спрашивайте, Джеф, не стесняйтесь, — сказал он добродушно. — Я же вижу, что вам не терпится узнать, кто я таков и что делаю на Парадизе.

— Это настолько заметно? — огорчился Джеф.

— Нет. Но сам бы я уже давно не выдержал и спросил.

— Тогда и в самом деле рассказывайте, не томите. Вы тоже занимаетесь переговорами с ачами для одного из замков?

— Нет, я просто здесь живу. Приехал на Парадиз в качестве паломника и по нелепой случайности застрял на нём навсегда.

— Такие поездки — дорогое удовольствие, — осторожно заметил Джеф.

— Не для жителей закрытых миров Единой Галактической Церкви. Я родился и вырос на Назарете. Духовный наставник в качестве награды за твердость в вере отправил нескольких людей из нашей общины на Парадиз. В их число попал и я. Никто тогда не знал, что нам предстоит дорога в один конец. Мы оказались последней группой, видевшей храм Небесного Отца до пожара.

«До пожара? — удивился про себя Джеф. — Мужик, ты всерьёз утверждаешь, что болтаешься здесь больше двадцати лет?» Однако вслух он ничего не сказал, и Свэнсон продолжил спокойно и неторопливо:

— Сейчас принято думать, что здание было грандиозным по размеру и оформлению… Ничего подобного. Размер храма, конечно, впечатлял, но убранство он имел самое простое. Иначе и нельзя: лучи Астериона быстро обесцвечивают краски, а лепнину разрушают солёные ветры. Куполов и крыш над храмом не ставили, чтобы верующие могли без помех наблюдать за полётами ангелов и слышать их голоса.