Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

«Русская Армия в тяжких боях освобождает родную землю. Ее право требовать единодушной поддержки всех, кому она обеспечивает мирное существование. В этой поддержке должны объединиться все силы страны, отбросив несогласия и распри. Пока враг у ворот, я не допущу политической борьбы.

Запрещаю всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую и национальную рознь. Вменяю в обязанность начальникам гарнизонов, комендантам и гражданским властям следить за выполнением моего приказа. Нарушивших его, невзирая на сан, чин и звание, буду высылать из наших пределов».

Отца Востокова я вызвал к себе и постарался объяснить гибельность его работы. Не знаю, что повлияло, моя ли беседа, или упомянутый приказ, но отец Востоков проповеди свои прекратил.

Вопрос с печатью продолжал стоять неудовлетворительно. Закваска покойного Освага продолжала чувствоваться. Субсидируемые правительством органы, а таких было большинство, льстили власти самым недостойным образом, но в проведении общих руководящих мыслей государственного значения помочь правительству не могли. Исключение составляла газета «Великая Россия», редактируемая В. М. Левитским{49} (серьезный орган, в котором участвовали Н. Н. Львов{50}, П. Б. Струве, Н. Н. Чебышев{51}, В. В. Шульгин{52} и др.). Заведующий печатью Г. В. Немирович-Данченко{53} по своей ограниченности и неподготовленности руководить делом не мог. Состав цензоров по-прежнему был неудовлетворителен. Я не раз обращал внимание А. В. Кривошеина на необходимость упорядочения печатного дела. Александр Васильевич и сам это сознавал. Он придавал печати исключительное значение, намечал проведение в этой области целого ряда мер, предполагая предварительно собрать съезд деятелей печати. Был намечен и срок съезда — 30 октября. Однако прежде всего необходимо было передать руководство печатью в подходящие руки, заменить Немировича-Данченко другим лицом. Между тем все еще не удавалось найти подходящего заместителя. Неожиданно вопрос разрешился.

С некоторых пор одновременно в ряде газет стали появляться статьи с нападками на деятельность тыла. Столбцы газет запестрели статьями под заглавием «Фронт и тыл», «Что они делают» и т. д., в коих неизменно подчеркивалось, что в то время, «как войска безропотно умирают на фронте, тыл спит», указывалось на неудовлетворительную работу многочисленных гражданских учреждений, следствием которой является недостаток снабжения войск и т. д. Как я упоминал выше, работа гражданских управлений была далека от совершенства, однако постоянное натравливание фронта на тыл являлось недопустимым. Правительство делало все, что было в его силах, и, конечно, если большинство нужд войск и не получало своевременного и полного удовлетворения, то в этом повинны были не исполнители власти, а общие условия, в большинстве случаев от правительства, а тем более от исполнителей не зависящие.

Просматривая эти статьи, я обратил внимание на некоторые ссылки, где указывались отдельные факты упущений или нераспорядительности, действительно имевшие место, сведения о которых, однако, могли проникнуть в печать лишь от лиц, близко стоящих к делу. Я обратил на это внимание А. В. Кривошеина. В тот же день представлялся мне заведующий отделом печати, желавший передать мне отчет о деятельности этого учреждения. В конце доклада он передал мне папку с газетными вырезками. «Позвольте передать вам некоторые вырезки, ваше превосходительство. Я должен покаяться: хотя начальник печати по своему положению и не может участвовать в периодических изданиях, однако, желая использовать свои литературные способности, я, конечно под псевдонимами, принимал посильное участие в работе». Я открыл папку и с изумлением увидел те самые статьи, на которые несколько часов тому назад обратил внимание А. В. Кривошеина. Начальник печати одновременно сотрудничал почти во всех газетах под самыми разнообразными и в большинстве случаев оригинальными псевдонимами: Смиренный Пимен, Розовый Мускат и т. п. (В тот же день я, через А. В. Кривошеина, предложил Немировичу-Данченко подать в отставку.)

Должность заведующего отделом печати А. В. Кривошеин решил предложить профессору Симферопольского университета Вернадскому, сыну известного академика Вернадского{54}. Вернадского горячо рекомендовал П. Б. Струве. 20 сентября я выезжал в Мелитополь на совещание с командующими армиями и просил Александра Васильевича вызвать Вернадского в Севастополь ко времени моего возвращения.

Секретарь А. В. Кривошеина Н. М. Котляревский{55} передал поручение симферопольскому губернатору и получил ответ, что профессор Вернадский прибудет в мой поезд при обратном следовании в Севастополь. Возвращаясь после совещания, я принял в вагоне исполнявшего должность симферопольского губернатора А. А. Лодыженского{56}. На вопрос мой: «А что же Вернадский?» — Лодыженский ответил, что Вернадский прибыл с ним лично на вокзал. «Едва удалось его разыскать. Он был в научной экскурсии за городом. Я всю полицию на ноги поднял», — добавил Лодыженский.

Поезд приходил в Севастополь вечером, и к вечернему чаю я прошел в вагон-ресторан. Вернадский был уже там. Я с удивлением увидел дряхлого старца, типичную фигуру, точно сошедшую с картины Маковского, в пальто-разлетайке табачного цвета, с длинными седыми волосами, в очках на сморщенном лице. Я пригласил профессора сесть рядом со мной и завел разговор об общественной жизни в Симферополе; в конце октября предполагалось собрать в Симферополе съезд городов, долженствующий рассмотреть целый ряд вопросов городского самоуправления. «Я, ваше превосходительство, не в курсе этого дела. Я от жизни далек, занимаюсь исключительно научными вопросами», — ответил профессор. Я недоуменно переглянулся с Шатиловым и отложил дальнейший разговор до Севастополя, наскоро допив чай, прошел к себе в вагон.

Ко мне пришел Шатилов. «Не понимаю, что случилось с Струве. Какой же это начальник печати…» — недоумевал Шатилов. С вокзала мы проехали во дворец, я пригласил академика к себе в кабинет и послал адъютанта попросить А. В. Кривошеина зайти ко мне. Я с трудом поддерживал разговор с Вернадским, с нетерпением ожидая прихода Александра Васильевича. Наконец послышались его шаги, дверь приотворилась, однако мгновенно вновь захлопнулась. Затем раздался осторожный скрип, дверь вновь приотворилась, и я увидел Александра Васильевича, делавшего мне за спиной Вернадского какие-то таинственные знаки. Я извинился перед Вернадским и вышел в приемную.

«Что вы наделали, — спросил меня Кривошеин, — кого вы привезли?» — «А что?» — «Да ведь это не тот, это отец».

24 сентября назначение Вернадского-сына состоялось.

В последних числах сентября заболел командующий флотом адмирал Саблин. Болел он уже давно, однако перемогался. Теперь он слег. Болезнь — рак печени — быстро развивалась, и положение его стало безнадежным. Это была для флота большая потеря. Энергичный и знающий адмирал Саблин, несмотря на необыкновенно тяжелые условия, полное расстройство материальной части, сборный, случайный, неподготовленный состав команд, сумел привести флот в порядок. Корабли подчистились, подкрасились, команды подтянулись. Материальная часть в значительной мере была исправлена, образованы были в портах неприкосновенные запасы: 500 тысяч пудов угля, 1500 пудов масла на случай эвакуации. Боевые суда эскадры успешно несли охранную службу побережья, прикрывая наши операции. Производившиеся нами десанты были всегда удачны. Надежд на выздоровление адмирала Саблина не было, и я предложил должность командующего флотом и начальника морского управления вызванному А. В. Кривошеиным в Крым адмиралу Кедрову{57}. Последний имел репутацию исключительно умного, решительного и знающего моряка. При личном знакомстве он произвел на меня наилучшее впечатление. После некоторых колебаний адмирал Кедров изъявил согласие должность принять. Этот выбор оказался чрезвычайно удачным. Беспримерная в истории исключительно успешная эвакуация Крыма в значительной мере обязана своим успехом адмиралу Кедрову.

В составе моих ближайших сотрудников намечалась еще одна перемена. И для меня, и для Кривошеина представлялось несомненным несоответствие занимаемой должности начальника финансового управления М. В. Бернацкого{58}. В настоящих исключительных условиях требовался человек дела и практики. Бернацкий же был исключительно теоретик. Наметив заменить Бернацкого, Кривошеин сделал предложение прибывшему в Крым в числе приглашенных на экономическое совещание бывшему министру финансов П. Л. Барку{59}. Однако последний от предложения отказался. Таким же отказом ответил и председатель правления Азовско-Донского банка Каминка. В прочность Крыма по-прежнему мало кто верил.

Большинство приглашенных на экономический съезд уже съехались. Приехали: профессор Н. Н. Алексеев, князь Н. И. Аматуни, граф П. Н. Апраксин, П. Л. Барк, М. И. Батшев. А. Д. Введенский, В. И. Воробьев, Ю. И. Гессен, В. И. Гурко, С. М. Гутник, С. Н. Гербель, Ю. Н. Глебов, профессор П. Н. Гензель, А. Н. Дьяконов, С. С. Демосфенов, В. С. Дрибинцев, А. Ф. Дерюжинский, Р. И. Дорогостальский, П. П. Зеленов, Ф. А. Иванов, В. В. Келлер, инженер Э. Б. Кригер-Войновский, А. А. Кокорев, Н. Т. Каштанов, П. А. Лобов, В. В. Лежнев, А. В. Мономахов, В. В. Маркозов, князь В. А. Оболенский, П. В. Оболонский, А. Г. Попов, В. Н. Патрикеев, Я. Д. Прядкин, В. П. Рябушинский, Н. А. Ростовцев, В. В. Розенберг, Н. Н. Саввин, Н. В. Савич, В. С. Соколов, П. В. Семичев, А. А. Трусковский, И. И. Тхоржевский, А. С. Хрипунов, Т. А. Шамшин, С. А. Шателен.

Подготовительные работы шли полным темпом. Были образованы группы: финансовая, под председательством П. Л. Барка, торгово-промышленная, под председательством Ф. А. Иванова, и транспортная, под председательством В. И. Гурко. Начались групповые совещания.

20 сентября принято было французское радио из Батума. Тамошний французский представитель сообщил, что несколько тысяч казаков-повстанцев, под начальством генерала Фостикова{60}, после борьбы с большевиками отошли к побережью в районе Сочи — Адлер с целью перейти в Грузию, однако грузинское правительство отказывается их принять. Казаки просили помощи. Я тотчас приказал грузить патроны, снаряды и продовольствие на один из транспортов и выслал миноносец, дабы установить с повстанцами связь. На миноносце выехал генерал Шатилов. Он вернулся 22 сентября.

Генерал Фостиков, поднявший восстание еще среди лета, собрал вокруг себя несколько тысяч казаков и после ряда удачных боев освободил от красных значительную часть лабинского и майкопского отделов. Однако после нашей неудачи на Кубани положение его стало тяжелым. Огнеприпасов не хватало, красные войска постепенно окружали повстанцев. Предвидя неизбежность отхода с Кубани, генерал Фостиков пытался установить со мной связь через Батум, где проживала большая часть кубанских правителей после позорной сдачи армии генерала Букретова{61}. Однако все посылаемые донесения кубанскими правителями перехватывались и до меня не доходили. Наконец из захваченной большевистской газеты генерал Фостиков узнал о состоявшемся признании правительства юга России Францией и решил попытаться связаться со мной через французского представителя в Батуме. Это донесение дошло до меня.