Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

Заднепровская операция

23 сентября. Сегодня прошли верст 35. Говорят, уже близко Днепр. Сзади нас движется обоз с понтонными лодками и мостом. Значит, будем переправляться через Днепр. Поздно вечером вошли в село Ушкалка, оно на берегу Днепра. Приказано быть в хатах, но не ложиться. Баба-хозяйка предлагает сготовить галушки.

— Да мы, — говорим, — скоро уйдем.

— Успею, — говорит хозяйка.

Минут через 20–30 уже готовы галушки с салом. Я удивился такой быстроте.

В полночь выступили. Спустились по крутому берегу к Днепру. Оказывается, с нами будет наступать отряд махновцев, человек двадцать. Их атаман Бурлак, высокий представительный парень в синей бекоше, разговаривал с нашим командиром полка. Он знает местность, берется все доставить для переправы и идти первым. Оказывается, генерал Врангель заключил с Махно союз. Не знаю, насколько прочен будет этот союз.

Бурлак уже достал три душегубки, обещает еще достать большую лодку. Нам нужно сперва пересечь реку Конку, рукав Днепра, затем перейти остров Пидпильный, а потом уже переправляться через Днепр. На Пидпильном иногда бывает большевистская застава, поэтому наши держат себя осторожно. Наш 1-й батальон уже на острове. Остров большой, верст 5 длины, версты 3 ширины, весь в дремучем лесу. Темно, хоть глаз выколи. Тихо, только трава шуршит под ногами. Идем по тропинке гуськом за нашим проводником-махновцем, идем уже около часу. Вот и Днепр, он не широкий, три четверти версты, если не меньше.

Будем сейчас переправляться через Днепр. Это будет наш третий десант в этом году. Будет ли он удачней? Всматриваемся в большевистский берег. Темная полоска леса. Может быть, они уже нас заметили…

…Уже светало. 1-й батальон уже переправился.

24 сентября. Уже рассвело. Переправляется на ту сторону 2-й батальон. Я лежал у аппарата и держал у уха трубку. Вдруг кто-то крикнул:

— Смотри, смотри! Всадник!

Действительно, на той стороне между кустами ехал всадник. Там раздалось несколько частых выстрелов и крики.

— Ай-ай-ай! Го-го-го! — понеслось по плавням эхо.

Мы лежим и не спускаем глаз с того берега. Может, наших захватили в плен?

Вот оттуда отчалила лодка. Едут двое наших, а посередине пленный. Оказалось, наши захватили заставу и одного конного ординарца.

— Неужели вы ночью не замечали наших лодок? — спрашивали мы потом пленных.

— Заметили еще вчера. Да мы думали, что это бабы едут с солью! — отвечали они.

Дело в том, что большевики пропускали — за самогон и другие «хабары» — баб на другой берег. Бабы же пробирались в Крым, за солью. Эта соль и послужила нам на пользу!

…Батальоны уже оба на том берегу. На этом берегу только командир полка, его адъютант Дьяков{239} и я с аппаратом.

— Замечательные места здесь! — говорил командир полка, лежа под огромным пнем. — И знаете, эти места исторические. Здесь когда-то на этом острове была Сечь. Может быть, еще под этим дубом сидел Тарас Бульба! — смеется командир.

…Нам отдан приказ, что мы отныне не алексеевцы, а 36-й пехотный полк. Это для того, чтобы ввести красное командование в заблуждение. А вчера был в связи с этим курьезный случай. Еще утром обгоняет нас наш начальник дивизии, генерал Канцеров, и здоровается с нами. Канцеров очень любит здороваться.

— Здорово, молодец! — кричит он нашему Ушакову (взятому нами в плен на Кубани).

— Здравь желам, Ваш-дитство! — надрывается Ушаков.

— Какой части, молодец?

— 36-го пехотного полка, Ваш-дитство!

Генерал выпучил глаза:

— Как 36-го, что это за полк? Первый раз слышу!

— Ваше Превосходительство, — подошел поручик Аебедев, — согласно приказу…

— Ах да, да! — рассмеялся генерал. — Я и забыл!

Вообще, Канцеров большой чудак.

25 сентября. Сегодня утром мне было приказано идти в 1-й батальон. Он находится в плавнях, в нескольких верстах от берега. Интересно, вчера было перехвачено донесение красных, что у них высадились белые 36-го пехотного полка. Значит, поверили! Догнал батальон. Я и Иваницкий стараемся не отставать от него. В руках у нас на шомполе громадный деревянный барабан с проводом. Мы разматываем линию следом. Приказано не шуметь и двигаться вперед по возможности осторожно. Вдруг сзади — крики и шум. Что такое? Оглядываемся. К нам на помощь идут махновцы.

— Тише, тише! — говорим мы им. Не хотят и слушать.

Шумят, галдят, форменная банда. Одеты — кто во что, у каждого по 2–3 бомбы и разные винтовки. Шумя и галдя, они обогнали нас. Их было человек 25. Спереди застучал пулемет.

— Ура! — гаркнули махновцы и бегом кинулись на него.

И взяли его. Стрельба утихла, красные разбежались.

…Впереди плотина, оттуда строчит пулемет. Махновцы без выстрела кинулись к плотине. Наши пошли вброд через какое-то болото и кинулись на пулемет с фланга. И этот пулемет наш! О махновцах все отзываются с восторгом.

…Вдруг топот. Оглядываемся. Летит на коне наш ординарец.

— Мост готов! — радостно кричит он. — Сейчас переправляется артиллерия, а потом пойдет кавалерия.

Ура! Ура! Дело пойдет. Батальоны идут быстро, рвутся вперед. Мы уже не успеваем вести линию за батальоном и отстаем. Спешим, но, наверное, отстали на версту. Нас трое: я, Иваницкий и Солофненко, потом подошли поручик Лебедев и Куприянов. Вдруг щелкнул револьверный выстрел. Не успели мы сообразить, в чем дело, как слева зашумели камыши и из них вылезли красные в своих серых шинелях без погон. Двое тащили станок «максима», а один нес ствол. Один из них в кожаной куртке и фуражке со звездой. У меня, Солофненко и Куприянова были винтовки, а у Лебедева и Иваницкого не было. Но красные тоже опешили, когда увидели английские шинели. Спас положение Иваницкий. Он, не размышляя ни секунды, подскочил к одному красноармейцу и выхватил у него винтовку.

— Бросай оружие! — дико заорал он и приготовился стрелять.

Я тоже взял на изготовку и подскочил к Иваницкому. Тут случилось то, чего мы никак не ожидали. Передние красноармейцы оторопели от неожиданности, а задние шарахнулись в сторону. Двое, тянувшие станок пулемета, бросили его и удрали. Человек 15 осталось стоять на месте. Винтовки и пулемет лежали на земле.

— Отойдите в сторону! — скомандовал поручик Лебедев.

Они повиновались. Лебедев бурчит: «Всегда надо иметь при себе винтовку и патроны!»

Мне приказано сопровождать пленных в тыл. Иду за ними и, не замечая того, напеваю мотив «Интернационала»; он что-то лезет мне последние дни все время в голову.

— Разве и у вас его поют?! — обернулся один пленный.

— Да, бывает, — спохватился я.

Расспрашиваю пленных. Оказывается, их в плавнях бродит несколько рот, на одну из них мы и натолкнулись.

…Едут орудия, обозы, дымящиеся кухни, радиотелеграф. Прибыл командир корпуса генерал Скалой…Ночевали в плавнях.

26 сентября. В 5 утра двинулись. С нами генерал Канцеров и генерал Скалой. Они лично руководят операцией. К вечеру подошли к какой-то речке. На той стороне ее большое село Покровское, на горе церковь, около того берега стоит паром. Только наши сунулись, посыпались пули, затрещали пулеметы. Наш берег низменный, песчаный, а противоположный — высокий. Им оттуда хорошо видно. В 100 шагах от берега лес и кусты. Мы лежим в кустах, а песок впереди буквально кипит под пулями. Генерал Канцеров с нами. Он кричит, вызывает охотников добежать до берега по песку и окопаться в песке.

— Кто хочет, — кричит он, — серебряный или деревянный крест получить?

Но никто не решается. Берег прямо поливается пулями. Все лежат, не шевелятся. Пулеметы наши пускают ленту за лентой. Около них целые горы дымящихся патронов.

— Никто не хочет?! — кричит Канцеров. — Эх, вы! Придется мне, старику… Господи, благослови!

Он перекрестился и, выскочив из-за кустов, пригибаясь, побежал по песку. Пыль поднималась вокруг него от падающих пуль. Все ожидали, что старик упадет мертвый. Но нет — добежал до берега, упал и начал руками нагребать перед собой кучу песка. Немного зарывшись, он обернулся и стал пальцем манить нас. Двое сразу побежали к нему. Один упал, раненный. Еще один вскочил, и вдруг весь батальон побежал к берегу. Несколько человек не добежали, остались лежать здесь навеки… Канцеров хохочет, указывает на свой сапог. Пуля разворотила каблук, не задев ноги.

Лежим на берегу, нагребли впереди себя песку. Красные немилосердно обстреливают. Только поздно вечером утихла стрельба. Ночью пришла весть, что корниловцы заняли Никополь.

27 сентября. Перестрелка с утра стоит адская. Около пулеметов такие кучи гильз, что едва виден сам пулемет. Красные бьют с горы, из-за заборов, а один стреляет, сидя на пароме. Но скоро перестал, наверное ранен. Наша конная разведка переправилась левее через речку и начала обходить Покровское с фланга. 2-й батальон пошел вброд левее деревни. Красные побежали. Два крестьянина гонят сюда паром. На пароме сидит стрелявший в нас красноармеец. Это тяжело раненный китаец.

— Ходя! Ходя! — зовем мы его.

Молчит, только сопит.

Покровское — хорошее село. Украинские хаты, вишневые сады. Жители поразились, когда мы сказали, что Махно с нами в союзе. Они все махновцы. Удивляются, что у нас есть соль, табак, спички. У них этого давно нет.

…Едет генерал Скалой. Увидев нас, остановился:

— Алексеевцы?

— Так точно, Ваше Превосходительство!

— Спасибо, алексеевцы! Будете теперь отдыхать!

Наш полк остается в Покровском. Нас сменяет 6-я дивизия.

28 сентября. Сегодня с утра полк ушел на позиции (отдых остался на словах), а мы часов до 11 сматывали линии. Пообедали и поехали к полку. Народ хороший. Накормили борщом, жареным картофелем с курятиной, молочной лапшой. Мы хозяина угостили табаком.

29 сентября. Мы наступаем на село Мариинское, которое верстах в шести виднеется на горизонте. Пока лежу в штабе полка, но, кажется, придется идти в цепь, там не хватает людей. От нечего делать срисовал горку, которую долго защищали красные, но наши, наконец, ее взяли. Она вся осыпается шрапнелью. Наши батареи стоят в поле и жарят беспрерывно. Из штаба поручик Яновский приказывает мне взять катушку кабеля и идти в 1-й батальон. Идти туда небезопасно. Приходится перебегать от кустика к кустику. Наконец вот и цепь. Аежит полковник Логвинов, а рядом наш поручик Аболишников, с аппаратом.

— Цепь, вста-ать!

Выключаем аппарат и разматываем катушку.

Бум! Бух! — разорвался снаряд. Одновременно застучал пулемет.

— Ло-жись!

Вышло, что легли как раз на бугорке. Видно, как за дорогой, на опушке леса, тачанка красных строчит из пулемета.

— Цепь, впере-ед!

— Ох, ранен! — вскрикнул рядом поручик Аболишников и уткнулся лицом в землю.

— Можете ползти? — кричит Логвинов поручику.

Поручик поднял желтое лицо, глаза у него стали какие-то бессмысленные, он ранен в живот.

— Цепь, впере-ед!

— Господин поручик! — кричу я Аболишникову. — Можете ползти? Ответьте, а то я снимаю аппарат.

— Передайте… Носилки! — прохрипел он.

— Телефон, не отставать! — кричит Логвинов.

Я крикнул в трубку о носилках, выключил аппарат и, пригибаясь, побежал догонять цепь.

…Уже часа 4 дня. Слева наши роты выбили красных из окопов и пошли на ура. Мы тоже поднялись. Ура! Ура-а!