Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

Погрузка на пароходы

В Евпатории. Вечер, темнеет. У пристани два парохода, тральщик «412» и две большие баржи. Уже закончена погрузка раненых, больных и тыловых частей Донского корпуса. Ожидаются корниловцы, но по набережной с песнями пришла большая колонна запасного полка Марковской дивизии и остановилась у пристани. Только здесь командир полка, полковник Фриде, узнал о приказе генерала Врангеля и объявил его полку. Дав минут десять на размышление, он скомандовал: «Желающие ехать с армией 10 шагов вперед». Вышло до 200 человек, в большинстве чины учебной команды и пулеметчики. Вышедшие, сомкнув ряды, пошли грузиться на тральщик «412», взяв пулеметы и часть продовольствия из обоза.

Построив вокруг себя оставшихся, полковник Фриде поблагодарил их за службу на благо Родины, пожелал полного благополучия в жизни и предложил им в порядке, поротно, разойтись по городу, где-нибудь сложить оружие и спокойно ожидать прихода красных. Все имущество и продовольствие он отдал в их распоряжение.

— Счастливого пути, господин полковник! — было в ответ.

Шла погрузка одних, и без шума расходились другие.

Тяжело на душе. Вблизи на набережной церковь. Несколько офицеров поспешили туда. Где, как не у Бога, найти успокоение! Полумрак. Горят свечи. Всюду коленопреклоненные фигуры жителей. Приходят, уходят. Марковцы молились, и из глаз их текли слезы, как и у жителей. «Спаси и сохрани», — слышались слова. «Спаси и сохрани», — просили у Господа марковцы. Вышли. Уже ночь. Направились к пристани. Навстречу — мужчина и женщина.

— Дорогие! Да даст вам Господь благополучия, — сказал, остановившись, мужчина. А женщина, широко осенив их крестным знамением, рыдая, могла только сказать: «Храни вас Всевышний». Так же трогательно желали им счастливого пути и другие. Глубоко растроганные, шли марковцы последнюю сотню-другую шагов по родной земле. Увидят ли они ее? Но оставляли они свою землю, свои храмы с твердым сознанием полной любви к народу, даже к встретившим их красногвардейцам военно-революционной охраны. Русские люди в конце 1920 года уже были не те, какими они были раньше: они поняли, что белые отнюдь не их враги.

До свидания, Родина! До свидания, русские люди!

В 23 часа, 30 октября, корабли вышли далеко в море, взяв две пустые баржи, и стали на якоря. С земли ни одного выстрела, хотя и провожали корабли патрули военно-революционного комитета.

В Севастополе, 1 ноября. Для марковцев и дроздовцев, для штаба 1-го корпуса и мелких частей предоставлен транспорт «Херсон», стоящий в Килен-бухте. На пристани порядок. Стоящие караулы направляют части к назначенным для них судам. Наконец, около 9–10 часов «Херсон», переполненный до крайности, отошел на внутренний рейд. Но к пристани непрерывно подходили новые группы. Собралась огромная толпа в тысячи человек; одних марковцев до 300.

Что же происходит дальше? В дневнике капитана Стаценко читаем: «Собравшись все вместе на пристани, решили достать лодку и на ней переправляться на пароходы, которые стояли уже на внутреннем рейде. С большим трудом достали рыбачью лодку, на которой отправился первый десяток человек. Но мы лодки так больше и не увидели. Попытались было пробраться на другие пароходы, но и там было полно. Не оставалось больше ничего, как ждать. Но чего ждать? Вопрос всем казался неразрешимым. „Авось“, кто-нибудь возьмет, „авось“, что-нибудь подвернется. Но находились все же такие, которые не выдерживали „игры нервов“: с проклятиями уходили от пристани. Были другие. Они окончательно расставались со всем — стрелялись. Был момент, когда отовсюду раздавались выстрелы один за другим. Нашел психоз. Только крики более стойких: „Господа! Что вы делаете? Не стреляйтесь! Пароходы еще будут. Все сможем погрузиться и уехать!“ — смогли остановить малодушных. На моих глазах офицер нашего 1-го полка застрелил сперва своего верхового коня, а затем пустил себе пулю в голову. Поручик Дементьев, бывший со мною, стал просить меня дать ему мой револьвер. „Обожди еще. Стреляться рано, — ответил я ему. — Подожди прихода красных, тогда я и тебе, и себе пущу пулю в лоб“».

«Около 12 часов дня со стороны Графской пристани раздались крики „Ура!“, постепенно все увеличивающиеся. Оказалось, что это генерал Врангель на моторном катере объезжает пристани. Около каждой он останавливался, держал речь и под громовые крики „Ура!“ следовал дальше. Подъехал, наконец, и к нашей пристани.

— Здравствуйте, мои дорогие соратники! — отчеканивая каждый слог громким голосом, поздоровался с нами генерал Врангель.

Никогда ему еще никто не отвечал на приветствие так громко и стройно, как ответила масса людей в несколько тысяч в этот раз.

— Куда вы едете? Знаете ли вы, что ждет вас на чужбине? Я вам ничего не обещаю, так как сам ничего не знаю. Обещаю только одно, что как бы плохо ни было — вывести вас с честью. Обещаю вам, кто решит окончательно за мной следовать, вывезти с родной земли… Распоряжения уже даны, и сейчас должны подойти пароходы и забрать вас всех.

— Ура, ура!

Нескончаемое „Ура!“ последовало в ответ.

И действительно, минут через 20 стали подходить пароходы. К нашей пристани подошел маленький пароходик-угольщик „Бештау“, имевший распоряжение в первую очередь погрузить нас и лейб-казаков. Погрузили сначала раненых, затем в полном порядке, без всякой спешки стали грузиться здоровые. Пароход „Бештау“ принял до 800 человек, не считая тех, которые были погружены раньше».

В другом месте… Небольшой пароход «Дооб» уже отчаливал, как к пристани подбегали люди, крича: «Остановите! Остановите!» Пароход снова причалил. На него, среди других, погрузились 15 марковцев. Один юноша-марковец, канонир де Тиллот{135}, услышал знакомый зовущий его голос. Мать! Она умоляла сына остаться, и он, не отдавая себе отчета, спрыгнул с парохода. (В мае 1925 г. канонир де Тиллот с группой заговорщиков повернули идущий из Севастополя в Одессу пароход «Утриш» в Болгарию, куда и прибыли благополучно.) Утром того же дня на Северной стороне на небольшой «Маяк» погрузился 2-й полк с батареями, взяв с собой винтовки и пулеметы.

В Севастополе были погружены все чины армии, кто не поколебался в решении разделить свою судьбу с нею. Не успели погрузиться лишь те, кто пришел с большим запозданием. Отряд полковника Новикова, не поддержавший марковцев в последнем бою у станции Курман-Кемельчи и отступавший, взяв более восточное направление, опоздал на погрузку и ушел в горы. По дошедшим сведениям, он сумел потом уйти в Севевную Таврию, откуда взял направление на запад к румынской или польской границе, но у Днепра был настигнут кавалерией и погиб.

К вечеру последние корабли ушли на внешний рейд. Несколько пуль просвистели над ними.

В Феодосии грузились кубанцы, но погрузилась и Марковская железнодорожная рота, принята командирами кораблей как технические команды. Удалось поодиночке пробраться на пароходы и чинам Конной сотни 1-го полка. Части кубанцев пришлось идти в Керчь.

В Керчи грузились донцы и подошедшие из Феодосии кубанцы. Погрузилась и пришедшая от станции Владиславовка несшая до погрузки охрану Керчи пулеметная команда 1-го полка. Несмотря на то что им досталось место в угольном трюме парохода «Дыхтау», их соседи, донцы, припомнили новороссийскую эвакуацию. Марковцам пришлось даже взяться за оружие.

Хуже обернулось дело с погрузкой 1-й батареи, пришедшей с Донскими частями. Ей было категорически заявлено одним из полковников Донского корпуса, что она, как принадлежащая к 1-му корпусу, должна идти в Севастополь. Несмотря на напоминание, что батарея была приказом прикомандирована к Донскому корпусу, и на указание, что погрузка батареи не только обязанность для донцов, а и вопрос чести, в штабе было коротко и ясно сказано: «В Новороссийске вашему корпусу не было дела до донских казаков, а теперь — нам до вас».

«К счастью, в батарее узнали, что среди военно-морских властей, ведавших погрузкой, находился капитан 1-го ранга Потемкин{136}, который, командуя морским отрядом, вместе со взводом батареи в феврале 1918 года оборонял Батайск. Капитан Потемкин дал ответ: „Прошу передать г-дам офицерам и солдатам старшей Добровольческой части, что для нее во всех случаях место найдется“. И место нашлось на железной барже — плавучем маяке. Ей не разрешили только взять орудия и лошадей. Вместе с ней были погружены команды двух бронепоездов и много других чинов и их семьи.

В темноте подошла батарея. Орудия остановились на молу у самой баржи. Распрягли лошадей, вынесли седла, замки и панорамы, погрузили пулеметы. Лошадей вывели за ворота во внутренний двор пристани. Трубач сыграл сбор, после чего орудийная прислуга столкнула в море одну за другой все пушки и зарядные ящики. Около 22 часов миноносец вытянул баржу на внешний рейд, где ее взял на буксир колесный пароход „Веха“».