Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

На крейсере «Генерал Корнилов» (К. Тимофеевского)

В самом начале эвакуации при распределении кораблей между различными лицами и учреждениями, «Генерал Корнилов» был предназначен специально для Главнокомандующего, его личного штаба, командующего флотом со своим штабом и для некоторых лиц из центральных управлений, как то: генерал-квартирмейстера, высших чинов оперативного отделения, генерала Скалона и для некоторых других. Во время самой эвакуации, когда выяснилось громадное число желающих выехать из Крыма, как служащих центральных учреждений, так и частной публики, а также семей военных, пришлось сделать исключение и на «Генерале Корнилове» разместить лиц, не попавших на другие корабли. Главным образом это исключение было сделано для семей морских офицеров, но потом уже в последние дни разбирать не приходилось, принимали много посторонней публики, в результате чего «Корнилов» оказался перегруженным, как и все другие корабли.

Все палубы, трюмы, кубрики, все было переполнено беженцами, вещами. Команда ютилась вперемежку с частной публикой. Около кухни в каком-то закоулке были скучены даже свиньи — собственность команды. Публика самая разнообразная. Стоят матросы и оживленно беседуют с кем-то; оказывается, происходит товарообмен, меняют на предметы питания, боясь голодовки. Вот рядом группа казаков из конвоя. Яркие красные бескозырки резко выделяются среди общего серого тона. Проходит судовой священник, какие-то офицеры, у всех озабоченный вид: как бы лучше устроиться, разместиться, но все же видна радость на всех лицах, радость избавления от опасности, может быть, от смерти.

Мимо «Корнилова» проходят последние суда — «Херсонес», яхта «Лукулл». Трубы крейсера дымятся черным, густым дымом. Все ждут с нетерпением отхода. Единственное место, не столь загруженное, это адмиральское помещение на корме, отведенное для Главнокомандующего. Кают-компанию с прилегающей к ней небольшой каютой занимает Главнокомандующий. Собственно, в кают-компании ютятся все, и адъютанты, и генерал Скалой, и все чины личного штаба. У дверей стоят парные часовые. Рядом в маленькой каюте устроились генерал-квартирмейстер генерал Коновалов, начальник связи, начальник оперативного отделения, еще несколько офицеров, и временно устраивается тут же Донской атаман генерал Богаевский. В каюте с трудом можно повернуться. Несколько дальше по коридору помещается начальник штаба командующего флотом. В конце коридора каюта самого командующего. Сквозь полуоткрытую дверь виднеется в углу портрет генерала Корнилова. Командующий флотом постоянно проходит к Главкому.

В 3 часа 10 минут дня «Корнилов» поднимает якорь и медленно и плавно выходит из Южной бухты под флагом Главнокомандующего. В глубине большой бухты видны «Waldeck-Rousseau», какие-то транспорты с войсками, миноносцы. «Корнилов» поворачивает, идет вдоль Приморского бульвара, выходит на внешний рейд и становится на якорь. Рядом видны американские, французские и английские миноносцы; проходят с войсками какие-то баржи, проплывает громадный американский транспорт «Faraby». Проходит транспорт с ранеными.

— Санитарный инспектор у вас? — кричит генерал Шатилов.

— Нет.

— Где же он?

— Не знаем. Он нас погрузил и остался на берегу.

Генерал Шатилов сильно волнуется. Докладывают о происшедшем Главнокомандующему. Из его каюты слышны громовые раскаты:

— Это подлость! Безобразие! Позорище! Оставили человека. Черт знает что такое! А. и П., — обращается он к генералу для поручений и адъютанту, — отправляйтесь немедленно в город и разыщите его!

Забирают 5 казаков и едут в оставленный уже город. Через полтора часа возвращаются.

— Не нашли… Были у Понтонного моста, ждали там, ходили, но никаких результатов…

В городе спокойно, много гуляющих. На пристанях много гражданской публики. Просят взять с собой. Военных нет. Главнокомандующий не перестает возмущаться и приказывает еще раз ехать на берег и одновременно запросить по радио иностранные корабли. Через полчаса в сопровождении двух англичан появляется смущенный санитарный инспектор. Главком успокаивается. Инцидент исчерпан.

Мимо крейсера проходит какая-то баржа. Главнокомандующий здоровается. Бодро отвечают, слышно «Ура!». Приходит флаг-офицер и докладывает командующему флотом, что где-то находится еще около 200 донцов. Это последние оставшиеся войска. Главнокомандующий обращается к адмиралу Кедрову:

— Ну, адмирал, забирайте этих 200 «отцов», и тогда марш в Ялту… Просите американца идти с нами.

Ночью должны сняться и идти. В каюте у генерал-квартирмейстера уже кипит работа. Зашифровывают радиограмму, стучит пишущая машина, приносят какие-то бумаги. Постоянно входят адъютанты Главнокомандующего и начальника штаба, и то и дело слышится: «Главком приказал», «Начальник штаба просит это переписать», «Вас вызывает Главнокомандующий» и т. п.

Сейчас же спешно переписывается и переводится письмо Главнокомандующего к графу де Мартелю, верховному комиссару Французской Республики на Юге России. Бумага эта была ответом на письмо де Мартеля от 1/14 ноября, в котором он предлагает пока, как единственно возможное, русским офицерам, преимущественно специалистам, перейти на французскую службу, для чего придется принять и… французское подданство, и просит также составить списки беженцев с распределением их по роду занятий, возрасту и пр. Письмо подписано. Ждут катера с «Waldeck-Rousseau», чтобы передать его по назначению. Но тут происходит заминка с номером. Дело в том, что все исходящие и входящие журналы, все делопроизводство брошено или сожжено в Севастополе. Какой ставить номер на эту историческую бумагу? № 1-й неудобно, а какой следует, неизвестно. Недоразумение разрешает генерал К.:

— Чего там долго думать. А. М., — обращается он к офицеру Генерального штаба, — вы какой одеколон употребляете?

Полковник не сразу догадывается и несколько удивленно отвечает:

– № 4711.

— Ну и великолепно. Отлично! Ставьте этот номер и отправляйте бумагу, черт ее дери…

Недоразумение улаживается, к всеобщему удовольствию. Оживленный смех покрывает слова генерала. Вечереет. На небе прорезь молодого месяца. Весь рейд горит огнями. Ярко осветились иностранные военные корабли, сигнальными огнями горят транспорты. В гладкой поверхности воды отражаются огненные змейки. «Государство на воде». Единственный, пожалуй, случай в истории. Некоторые суда отходят в Константинополь, многие уже ушли. Постепенно опускается ночь. Тишина продолжается по-прежнему. Ни выстрела.

Ночью «Корнилов» снимается с якоря и идет в Ялту. Утром при легком ветре крейсер проходит вдоль южного побережья. На море легкая, чуть заметная зыбь. Масса чаек кружится с криками над крейсером. Точно фарфоровые, грациозно и плавно летят они и опускаются за рыбешкой. Видны отчетливо здания, дачи. Ярко белеет на солнце Ливадийский дворец.

В 9½ часов «Корнилов» входит на внешний рейд и становится на якорь. Тут же стоит французский крейсер, миноносцы. К молу пришвартованы корабли. Это «Крым» и «Русь» грузят последние части конницы генерала Барбовича. В городе видно большое оживление. На молу, на набережной масса публики. Проезжают экипажи, всадники. На «Корнилове» прибывает командир «Waldeck’a Rousseau» и сообщает генералу Врангелю о ходе эвакуации в Ялте. В 10 часов 45 минут Главнокомандующий с адъютантом на шлюпке съезжает на берег. Дружно взмахивают весла. Резко выделяется на корме фигура Главнокомандующего. Через несколько минут Андреевский флаг скрывается за молом. Оттуда доносится «Ура!».

Через полчаса шлюпка возвращается. Погрузка прошла отлично. Все части погружены. Мимо «Корнилова» проходят транспорты, облепленные людьми как мухами.

В 2 часа снимаются и идут, держа курс на юг, в открытое море. На горизонте какая-то точка и струйка дыма. Это уходит из Феодосии «Дон» с конными кубанцами. «Корнилов» к 4 часам нагоняет его и опять Главнокомандующий на шлюпке отплывает. Через несколько минут с «Дона» доносится «Ура!», ив 572 часов, повернув к берегу, крейсер идет по направлению к Феодосии. Со слов пассажиров «Дона» рассказывают, что и в Феодосии эвакуация прошла хорошо. Погружены все конные кубанские части. Пешие пошли в Керчь, так как не хватило тоннажа. В Феодосии было восстание местных коммунистов, правда, тотчас же подавленное. Между Феодосией и Керчью большевики проявляют некоторую активность.

Около 8 часов вдали виднеется Судакский маяк. Слегка покачиваясь, «Корнилов» держит курс на Феодосию. Погода по-прежнему благоприятствует, хотя несколько туманно. Около 9 часов утра крейсер становится на якорь в Феодосийском заливе, довольно далеко от берега, так что с трудом на западной стороне залива виднеются очертания Феодосии. В 1072 часов рожок играет боевую тревогу. Оказывается, на берегу различают какие-то группы людей. Их принимают за красных. Всю публику сгоняют вниз. Вращаются орудия, к ним подкатываются беседки со снарядами. Все на местах. На мостике, на палубе — всюду целый ряд биноклей устремлен на берег. Высказываются различные предположения, может быть, это не красные, а свои. Пока не стреляют. Около 11 часов прибывает командир французской канонерки, о чем-то совещается с Главнокомандующим. Наконец решено не стрелять. Играют отбой. Снимаемся с якоря и медленно двигаемся на восток по направлению к Керчи.

Около 2 часов «Waldeck-Rousseau», который ранее прибыл сюда, отходит в Константинополь. На его мачте взвивается флаг Главнокомандующего, и доносится салют в 21 выстрел. «Корнилов» отвечает тем же и поднимает французский флаг. «Корнилов» до вечера остается на месте. Ждут «Гайдамака», ушедшего в Керчь. У всех настроение улучшилось.

Всех подбадривает отличный ход эвакуации. Перехватывается радио красных из Феодосии. Какой-то комиссар взывает о том, что нет местных работников, нет сил для насаждения и проведения коммунизма.

В Константинополь Кривошеину отправляется радио «для широкого распространения». Сообщается о том, что армия ушла из Крыма, эвакуация проходит блестяще. Вывезено около 130 000 человек и свыше 100 судов русского флота. В 5 часов 20 минут подходит французский миноносец «А. С.». С его мостика передают в рупор: «Командир французского миноносца „А. С.“ передает следующее: Начальнику штаба Главнокомандующего. Имею честь стать в распоряжение Главнокомандующего Русской Армией генерала Врангеля. Прошу ваших распоряжений». На палубу выходит контр-адмирал Кедров: «Говорит командующий Русским флотом: Сегодня в 22 часа снимаемся с якоря и идем в Константинополь. Пойдем со скоростью 7 узлов в час. Просим Вас сопровождать нас».

Темнеет. Опускается густой туман и как молочной пеленой окутывает все кругом. В нескольких шагах ничего не видно. Раздаются гудки и мерный звон колокола. Точно набат. Как тоскливо, точно похоронный звон. Какие-то мрачные мысли лезут в голову. Что впереди? Куда, зачем? Действительно чем-то погребальным веет от этого звона и непроницаемой завесы. Как-то сыро. Может быть, это действительно хоронят Россию? Может быть, никогда и не суждено нам ее увидеть снова? В далекие, неведомые, чужие края, неизвестно на какие лишения… Наконец в половине двенадцатого ночи подходит «Гайдамак». На нем прибыл из Керчи начальник штаба 2-й армии генерал Кусонский{324}. Тотчас же проходит в каюту Главнокомандующего и докладывает ему о положении дел в Керчи: