Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

На Бишуй

В самом слове «Крым» звучит своеобразная романтика мирных времен. Мы не ждали романтики, потому что уже знали, что посланы туда на Бишуй, как верная воинская часть для охраны Бишуйских каменноугольных копей от налетов «зеленых», т. е. красных партизан, угнездившихся в недрах крымских гор.

Но была обаятельна природа вокруг, когда мы миновали равнины после Джанкоя и подошли вплотную к горам. Здесь как-то нет предгорий, а сразу растут горы. Вот разве что Симферополь и Бахчисарай были на предгорьях, но и за ними уже непосредственно поднимались горы, внизу лиственный лес, и выше хвойный — светлый и темный. А тут вокруг железной дороги сплошные фруктовые сады, чудесная природа; стояла золотая осень в полном смысле слова…

На станции Бахчисарай стоял состав штаба батальона. Была «церемония», нам не привычная, — нам, фронтовикам, но мы «не ударили в грязь лицом», ведь мы боевая часть желбата, проведшая всю «крымскую кампанию» на фронте! Вся наша команда была построена на перроне вокзала с легким вооружением, и выглядели хорошо и браво. И должен сказать, что мы — чины второй роты — были лучше экипированы, чем люди третьей роты. Нас было меньше, и мы все были одеты ротой — при проходе Мелитополя — в полушубки и валенки. Сейчас мы были в полушубках и папахах — на дворе был мороз. А нам даже жарко стало: «Смирно! Равнение на-право!» Полковник Сафонов со своим штабом — думаю, что не все наши молодые видели прежде такое зрелище — все штабные были, как полагается, с серебряными погонами инженерных войск.

На нашем правом фланге — наша троица. Полковник Сафонов остановился перед нашим взводом (2-й роты), посмотрел как бы на каждого из нас: «Броневспомогатель „Желбат-2“, спасибо за прекрасную работу». Наш ответ был оглушающий. Конечно, ведь мы были основой нашего «Желбата-2». И затем уже перед всем фронтом выразил уверенность, что и дальше наша работа даст хорошие результаты, как всегда. Тут уже отвечала вся команда.

Вернулись мы в свой поезд; выдали обед — и уже у нас был прицеплен паровоз, какого мы еще никогда не видели, — серии «Ш», паровозы, которые на участке Бахчисарай — Бельбек таскали все поезда вплоть до курьерских, — тут очень большой уклон дороги, потому были поставлены паровозы специальной конструкции.

Кругом сплошной фруктовый сад и, помимо, какие-то цветы на кустах. Не быстро поезд спускается на тормозах. Станция Сюрень. Сразу нас втащили на запасный путь, что тут у дороги со стороны гор. А горы совсем близко, не больше версты до них. С командиром нашим ходил к коменданту станции — поручик К. из штаба батальона. «Подводы для вас заказаны на 8 часов утра!» Поручик Окишев тут же отдает распоряжение: в 8 часов одной подводой отправимся квартирьерами. «Я и ваша тройка с пулеметом, а вся команда выступит в 10 часов, до вечера доберутся». Тут же узнаем, что вчера был налет зеленых на Бишуйку, унесли инструменты для работы. Наша стоянка будет в татарском селении Коуш, 30 км от железной дороги, по ущелью в горы.

Покуда еще не стемнело, наша тройка обошла все местечко, которое было за станцией. Сейчас же за станцией была площадь, обсаженная тополями, — и тут мы увидели зрелище исключительное: яблоки «ранет», желтые с розовым бочком, свезенные, видимо, для отправки поездами. Целые пирамиды яблок — и неожиданный мороз уничтожил все, нельзя было есть. Помню, где-то в местечке нашлась кофейня. Пили крымское черное кофе. Все утопало в садах, и цветы повсюду. Мирная жизнь!

И побудки не надо было — мы проснулись от неожиданности и раньше обычного: ржали, фыркали кони. Прямо у наших вагонов стояли татарские подводы, присланные для нас, для отправки в горы. Какие кони! И возницы красавцы в своих расшитых и меховых шапочках — стоял мороз — 10 °C.

Себе мы выбрали чудных вороных, запряженных в длинную подводу с двумя сиденьями — спереди и посредине. Пулемет уместился, смотрел назад. Возница — молодой татарин — явно был доволен, что попал под начальника. Ровно в восемь пришел поручик Окишев и остался очень доволен, как все было прилажено, а главное, что так хороши были кони. Сели, ноги в сене, тепло, а мы все в полушубках и папахах, ноги в валенках, кожей обшитых, рукавицы на руках.

— Пошел! — Татарин издал какой-то гортанный звук, и кони рывком пошли рысью по твердой обмерзшей дороге, прямо к синеющим в дымке утра горам.

Солнце встало там за горами, а мы были в тени. Прямо под горой шла узкоколейка и сворачивала немного поодаль от нашей дороги прямо к станции. А по направлению нашего следования шла параллельно дороге под горой. Еще дальше оказалась речка; узкоколейка повернула по берегу речки, а мы перешли мост и втянулись в ущелье. Дорога значительно шла вверх, так что кони шли шагом. Возница охотно разговорился, рассказывал о налете зеленых; говорил, что приходится скот и лошадей держать в горах, а не в селениях, чтобы их не свели. Зеленые — чужаки, не здешние; «охотятся» на овец для пропитания, населению не вредят, но не дают возобновить работы в шахтах.

Природа была чудесная — оттуда снизу от речки поднимались к нам по крутому склону пихты, а над дорогой шли невысокие сосны горные с подлеском всякого кустарника. Дорога шла, лепилась, вилась над ущельем все выше и выше, а внизу речка; по другому берегу бежала узкоколейка. Дорогу иногда перерезали ручьи, теперь совершенно оледеневшие, кони с большой опаской переходили эти препятствия.

Все мы с некоторой тревогой смотрели кругом — ничего не было легче сделать засаду и перестрелять нас: на дороге не всюду можно повернуться, а для того, чтобы разминуться двум встречным, лучше было одному обождать там, где дорога была пошире. Так мы выбрались на хребет горы, что была пониже, чем та, что открылась за нею. Кони пошли веселей. Возница предупредил, что верстах в трех отсюда перевал и перекресток дорог, что идут на Бахчисарай, на Симферополь и на юг, в Ялту; что там казарма государственной стражи — такое наименование имела полиция в Крыму; что не исключено встретить там зеленых, они не раз там были, отбирая оружие и патроны. Стражников запирали в подвал, бывали убитые. Поворот дороги, и видим немного ниже нас, впереди, казарму; перед нею площадь, на которую сходятся все дороги. Очень живописно. Обсудили положение и вознице сказали, что делать. Рысью пошли на сближение, дорога хороша, и уже у самой площади кони в галоп; посредине площади круто повернули пулеметом на казарму, в то же время имея возможность отходить по дороге либо на юг, либо на ту, по которой пришли — на тот случай, если бы оказалось к тому необходимость. Кто там? На казарме флага нет. В тот момент, когда кони стали, мы дали очередь из пулемета над крышей казармы. Алеша лежал за пулеметом, а мы разбежались по площади в направлении к казарме. Вышел стражник — унтер-офицер — и обстановка сразу выяснилась. Он признался, что считал, что мы зеленые.

Очень радушно приняли нас, напоили чаем с татарским хлебом, с маслом. Стражников было с десяток — и вздохнули они явно с радостью, когда услышали, что в Коуше будет стоять команда в 70 человек.

— Ну, теперь никакие зеленые сюда не сунутся!

Бишуйские шахты находились между этим перевалом и селением Коуш, там внизу у речки. Мы имели всегда доминирующее положение. С перевала рысцой мы двигались дальше, ущелье значительно расширилось, образовалась долина, и там в котловине, в садах, обнаружилось большое татарское селение — Коуш.

В селении уже знали о нашем приближении: все туземцы, где бы они ни были — имеют свою «службу связи». Но мало того, что они уже знали о нас, у них уже все было приготовлено для распределения ожидаемой воинской части — нам не пришлось ходить «реквизировать квартиры». Нет. Старшина селения приготовил все: встретившись с нами очень радушно, командира пригласил к себе в дом, а нам было предоставлено иное место. И потом, когда подошел весь «обоз», то без всякой шумихи люди были размещены немедленно. Иначе это была бы работа тяжелая — планирование в нашем понятии селение не имело — была только площадь, а затем все дома стояли каждый сам по себе в саду; из каждого дома можно было уйти в горы, так что никто не знал бы, куда и когда. Почти все дома как бы двухэтажные — внизу большое помещение для всяких служб, хозяева живут «на этаже», лестница наверх. Вот эти нижние помещения и были нам предоставлены. Снабжение тоже было подготовлено. Старшина очень деликатно выразил уверенность, что татарских женщин беспокоить не будут. И не было ни одного недоразумения. Когда возник вопрос о сторожевом охранении, то старшина предоставил свои «стратегические пункты» — лучших нельзя был найти. Они обслуживались регулярно. Охранение и шахты, «копи», как здесь называлось, были в ведении взвода третьей роты. Наша задача — взводу второй роты — была далекая разведка вокруг, чтобы нащупать зеленых. Их след простыл, следа не было, — нигде мы их не встретили. Ушли! А мы с радостью каждый день ходили по горам. Это совершенно незабываемые «прогулки». Нас обычно ходило пятеро, наша тройка и еще двое; приблизительно так же составились и другие три группы. Каждый день мы выходили в разные стороны. Природа восхитительная, лес, низкий подлесок, кусты всяких ягод — малина, ежевика, а бывали целые заросли кизила — а в это время плоды были совершенно перезрелые, без кислоты, им свойственной. Пробирались тропами, козами и овцами протоптанными, снизу наверх на пастбища. А сверху — такая красота на все стороны, такое разнообразие пейзажа и красок осени! Чтобы о нас знали — мы и постреливали, в цель стреляли: а чтобы наши знали, что это мы, а не зеленые, стреляли иногда по петардам железнодорожным, и они тявкали — а эхо несло по всем долинам наш опознавательный сигнал. Вся наша группа из пяти жила в нижней большой комнате богатого татарского дома. Когда мы вечером возвращались домой, обычно «ужин» нас уже ждал — татары всегда что-либо приготовляли, чтобы побаловать нас. После целоденной «прогулки» очень толково что-либо поесть вкусное, иногда мы даже не брали наш ужин казенный — если нас, например, ждал жареный ягненок. И после ужина, раньше чем нас валил сон, — чистка винтовок после стрельбы. Так и было однажды… поужинали, уже спать хочется — нет, чисти сначала. Сели в уголок, где обычно этим занимались. Борис Малеев{316}, снимая свою винтовку со стойки, где висела, зацепил курком полотенце — шарахнул выстрел. Значит, оставил патрон, не разрядил винтовку, подходя к дому. Мертвая тишина у нас — и вдруг: кап, кап, кап. Падают громадные красные капли на наш пол. Наверху живут татары, там их общая комната, там они все вместе на коврах, на подушках сидят — пронеслось в наших пяти головах. И мы бросились наверх по лестнице. А там — полный покой, старый татарин в углу дремал. Увидев нас, нисколько не удивился, спрашивает: «Хорош ли ягненок был?» А мы во все глаза смотрим вокруг, кто еще здесь? Откуда капли падают к нам? Но Борис уже нашел.

— Братцы, это бекмес!

— Что, какой бекмес?

На табуретке стоял медный таз, в котором был сварен бекмес из кизила, остывал; но его уже там не было — в тазу зияла дыра и в полу также. Бекмес весь был у нас внизу на полу. Старик татарин потешался, что не слышал, а мы извинялись. Завтра к полудню принесли целую корзину перезрелого кизила — все пять работали — собирали. Какой бекмес будет! Не попробовали…