Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

* * *

Что делал в это время 4-й Дроздовский полк, бывший в хуторе Ново-Александровском, описано было раньше. Красные в течение дня повторяли свои безуспешные атаки, но даже приблизиться к нашим цепям ни разу не смогли и, понеся огромные потери, только к вечеру их прекратили. Кругом от Рождественской до Александровки в различные моменты в этот день поднималась отчаянная стрельба. Потери же Дроздовской дивизии были незначительны, и выбыло из строя 46 человек и 100 коней, главным образом только от артиллерийского огня. В 22 часа части Дроздовской дивизии перешли в Рождественское, где находились уже Конный корпус генерала Барбовича и отошедшая из района Ново-Александровского хутора Терско-Астраханская бригада. Конный корпус генерала Барбовича также, почти целиком разворачиваясь, целый день вел бой, отвечая на атаки красных контратаками. Доходило до рубки. Аихо работали все конные батареи и между ними 1-я конная и 5-я конная батареи дивизиона полковника Москаленко{212} и Дроздовские конно-горная и 7-я конная батареи дивизиона полковника Колзакова{213}. Красная конница также и здесь понесла большие потери. Донцы в районе Рубановки изрядно потрепали 2-ю конную армию, разгромив 30-ю конную дивизию.

Наше командование уже считало этот день поворотным в лучшую для нас сторону. Неожиданно в штабе Главнокомандующего были получены сведения о появлении на Бердянском направлении большой новой группы конницы красных и об обнаружении второй группы конницы их в районе Мелитополя. На севере подтягивались все части 2-й конной армии красных и подходила громадная масса их пехоты, которая до этого еще не принимала участия в боях. Против всей этой массы красных войск командование Русской Армии могло противопоставить, кроме сильно потрепанного 2-го корпуса, уже стоящего на позиции у Перекопа, также понесшие значительные потери 1-й армейский и Донской корпуса, численностью около 15 000 штыков и сабель, части 2-й армии, отошедшие на Перекоп и понесшие большие потери за Днепром и при отступлении. По советским данным, только в ударных группах красных войск было свыше 50 000 штыков и 20 000 сабель, и они имели при себе огромное количество пулеметов, артиллерию, превышающую имевшуюся в Русской Армии в три раза, а также броневые машины и танки. В 1-м армейском корпусе в лучшем состоянии и по духу, и по количеству была Дроздовская дивизия в составе четырех стрелковых и одного конного полков, при нескольких сотнях пулеметов и сохранившейся всей ее артиллерии. Полки Корниловской и Марковской дивизий сильно пострадали в боях, и каждая дивизия имела в своем составе только до 1000 штыков. Алексеевская{214} дивизия была еще меньшего состава. Конный корпус генерала Барбовича и Донской более-менее еще сохранились. Кроме того, в Северной Таврии Русская Армия потеряла две трети своих аэропланов, большие запасы снарядов и патронов, бронепоезда. Учитывая все это, командование Русской Армии не имело другого выхода, как отдать приказ об отходе всей армии в Крым. Об этом приказе вначале знали только в штабах, но уже 20 октября 3-я Донская дивизия прошла в направлении на Сальково — Таганаш.

Около 2 часов ночи на 21 октября части Дроздовской дивизии втянулись в большое село Рождественское, забитое до отказа частями Русской Армии. Там уже находились части Конного корпуса генерала Барбовича, Терско-Астраханская бригада, Корниловская ударная дивизия и многочисленные обозы. Долго пришлось стоять при морозе свыше 10 градусов на улицах села, и только под утро все смогли разместиться по квартирам, чтобы согреться и хотя бы немного отдохнуть. С едой было совсем плохо, и не многие могли похвастаться, что им удалось утолить свой голод. Не долго длился и отдых, так как уже в 8 часов Дроздовская дивизия выступила на Ново-Дмитриевку. Хотя об отходе в Крым еще не было официального приказа, но уже само движение на Ново-Дмитриевку вызвало толки об отходе в Крым. Стали говорить — идем «домой», где отдохнем после бесконечных боев, а потом с новыми силами продолжим борьбу.

Вскоре красные стали наступать на Рождественское с востока, но с севера и запада пока все было спокойно. Наши войска двигались четырьмя колоннами под фланговым ударом слева. Для сокращения длины колонны было приказано построиться в два ряда. Артиллерия шла в резервной колонне. Только одна колонна шла по дороге, а остальные — прямо по полю. Красные сильно наседали слева, и с этой стороны отступавшие части прикрывала наша артиллерия. Атаковать же отходившие колонны красные все же не решались. Прошло немного времени. Появилась конница красных также и сзади и стала нажимать на хвост наших колонн. Был момент, когда конная батарея красных, став на открытую позицию, начала щелкать по отходящим колоннам, но это ее занятие сразу же прекратила 4-я Дроздовская батарея, удачно обстреляв красную батарею, поспешившую после этого ретироваться.

Красные артиллеристы не любили артиллерийского обстрела и обычно после двух-трех близких разрывов моментально снимались с позиции. Наконец, провожаемые артиллерийским обстрелом, колонны подошли к Ново-Михайловке. Тут на поле лежало много раздетых и неубранных трупов, валялось много винтовок и погон корниловцев — следы боя 4-го Корниловского полка с красной конницей 17 октября. Около 14 часов части Дроздовской дивизии пришли в Ново-Дмитриевку, и было приказано выслать квартирьеров. Всем стало ясно, что дело клонится к тому, что придется отойти в Крым, где, наверно, будет зимовка, так как все считали укрепленные позиции на перешейках неприступными. За дальнейшее все были спокойны, и, даже больше, приятно было думать, что после предстоящих тяжелых боев в скором будущем, так как красные, несомненно, захотят с налета овладеть Крымом, наступит на некоторое время спокойная позиционная война — без уто-длительных переходов, столь неприятных особенно зимой. В Ново-Дмитриевке были большие склады с зерном, и все стали запасаться им. Неожиданно у западной окраины села начался бой, и было приказано на рысях вытягиваться из села. В это время наша конница на буграх уже вела приличный бой. Хорошо были видны разрывы снарядов. Колонна Дроздовской дивизии не задерживаясь двинулась на Сальково, куда и прибыла в 16 с половиной часов. Возле Салькова были передовые окопы укрепленной позиции в виде одного ряда окопов с проволочным заграждением. 2-му и 3-му Дроздовским стрелковым полкам было приказано занять эти окопы. Было очень холодно. Хотелось отдохнуть, и всех мучил голод, но достать в Салькове ничего съедобного было нельзя.

1-й Дроздовский полк оставался в резерве. Вскоре мимо расположившихся в окопах дроздовцев стали проходить отходившие в Крым части Русской Армии. В сумерках прошли и конные части. Тогда у многих невольно появилась мысль: «Теперь их работа окончилась, до нашего нового наступления или до серьезного прорыва, и они идут домой».

Крым мы все считали теперь своим «домом» или «гнездом» и верили, что этот наш дом неприступен и что там будет, во всяком случае, неплохо. Вскоре ушли со станции также и последние эшелоны, и остались лишь два бронепоезда. В этот день, в последний момент, было вывезено со станции Ново-Алексеевка, при непосредственном старании и участии инспектора артиллерии Русской Армии генерала Репьева, 87 вагонов со снарядами. Около 30 вагонов все же осталось там. При отходе из Северной Таврии удалось вывезти только половину всех снарядов, бывших там на складах, а остальные достались красным. Так, например, на станции Сокологорное полностью остался склад снарядов Конного корпуса — около 25 вагонов. Большие склады снарядов остались в Петровском и Каме. На путях у станции Рыково пришлось оставить два бронепоезда — «Севастополь» и «Волк».

Как только полки заняли окопы у Салькова, которые тянулись всего версты полторы кругом, было приказано приступить к рытью землянок, так как здесь, кроме двух-трех возле станции Сальково, их не было, но это приказание вскоре было отменено. Окопы от Сиваша до железной дороги занял 2-й Дроздовский полк, а от железной дороги до моря — 3-й Дроздовский полк. 1-й Дроздовский полк отошел назад и стал в резерве. Остальные части Дроздовской дивизии и обозы прошли через мост в тыл. У самой железной дороги был участок незанятого пространства, где отсутствовали проволочные заграждения. На этом участке должны были стоять бронепоезда.

Около 22 часов красные повели наступление, и по всему участку началась стрельба. Ничего нельзя было увидеть и разобрать. Батареи открыли заградительный огонь на прицеле от 20 до 30. Бронепоезда стали на позиции немного позади, а не на линии окопов, и красные благодаря этому в полной темноте прошли мимо проволоки по железной дороге и вышли в тыл 2-го полка и во фланг 3-го полка. Артиллерии 3-го полка почему-то не оказалось на позиции. Часть 3-го полка попала в плен, но большинство его успело отойти, благодаря чему 2-й полк оказался в очень тяжелом положении, особенно когда бронепоезда, видимо отчасти и по ошибке, открыли огонь на очень близком расстоянии и нанесли большие потери 1-му батальону 2-го полка.

Этот бой описал в своем дневнике капитан Г. А. Орлов{215} так: «На батарее (3-й Дроздовской) трудно было понять, что происходит в действительности. Стрельба то затихала, то снова возобновлялась, и тогда доносились крики „Ура!“. Бронепоезда отошли на линию батарей. Пуль летело в нашу сторону много и с очень близкого расстояния. Видимости никакой, и что-либо понять было трудно. Батарея же продолжала стрелять, а после приказания открыть беглый огонь последовал приказ сняться с позиции и отходить на перешеек. Моя верховая лошадь Вандея, обычно относившаяся спокойно к ружейному огню, в эту ночь как-то особенно нервничала и жалась от каждой пролетавшей мимо пули. Мы отъехали саженей сто от позиции батареи, когда вдруг слева поднялась снова здоровая стрельба. Я отчетливо слышал, как мимо моей левой руки прошипела пуля и хлопнула в мою Вандею. Та как подкошенная упала, будучи убитой наповал. Такой мгновенной смерти у лошадей я не наблюдал еще. Вместе с лошадью полетел и я и расшиб себе ногу. После поднялся, снял седло и пытался снять и оголовье, но, сколько ни возился, этого не мог сделать, так как при падении голова лошади подвернулась под круп, а вытащить ее я не смог. Когда позади у меня почти никого уже не осталось, я решил бросить все мои попытки снять оголовье и, захватив седло, пошел пешком догонять свою батарею, ушедшую уже далеко. Только в полночь мне удалось ее догнать. В эту ночь нам, усталым, голодным и промерзшим, предстояло проделать еще около 30 верст похода. Все были измучены до последнего. Было страшно холодно, и идти было очень тяжело. Во время этого ночного боя были ранены два офицера 1-го Дроздовского полка, стоявшего в резерве, сразу же позади нашей батареи. Их положили на повозку и повезли. Холодно было настолько, что ехать верхом, или на повозке, или на орудии больше 10 минут было невозможно: все коченело и застывало. Согреться было можно только во время ходьбы. Эти два раненых идти не могли, раны у обоих были легкие, но в ноги. Проходя мимо, я слышал их стоны: „Ой! Накройте же чем-нибудь, мы замерзаем“. Но у санитаров нечем было их накрыть. Верст через 10, около станции Джимбулук, я подошел к их повозке, но они уже не стонали, они замерзли. Вот и смерть от пустячной раны. Летом все было бы благополучно, а при морозе такой конец».