Далеко ли до Чукотки?

* * *

В поисках «борта 16–15» они шагали по заснеженному, казалось, бескрайнему аэродрому, слившемуся с синевшим небесным сводом. Была полярная ночь, вернее, мглистый студеный день полярной ночи. И они шли вдвоем по этой, полной снежных ароматов, синеве, отчетливо различая вдали темные ряды самолетов. По полю несло позёмку. Глаза мерзли от ветра. Впереди в красном пальто, как язык пламени на снегу, шагала по целине в лакированных сапожках маленькая Тося-Анастасия. Она шла аккуратно, но все же поспешно, переваливаясь, покачиваясь в такт своему шагу — с Галиным портфелем в руках. А следом, стараясь ступать валенками в ее же следы, в обнимку с тяжелым баяном, опустив уши ушанки, шла Галя. Обе они запыхались, взмокли, пока не нашли наконец на краю поля, поодаль от других, двукрылый, маленький, как стрекоза, АН-2 с номером 16–15 на крутом сером боку.

— Ничего, — на ходу говорила Тося. — Десять тысяч верст уже пролетела, а уж эти пятьсот как-нибудь пролечу. Девчонки меня в общежитии не отпускали. Ругали, что увольняюсь. И на стройке не отпускали. А я говорю, что я, на тот свет, что ли, еду? Я ж к Толику!

Жарко дыша, они подходили уже к самолету. Пылали обожженные ветром щеки. Сбивалось дыхание.

— Встречать-то будет? — спросила Галя. — Телеграмму дала?

Та помолчала, точно слушая шелест позёмки.

— Вообще-то, я адреса точно не знаю. Знаю только, что прииск «Комсомольский». — И опять, помолчав: — Найду. Он шофер у меня. Его уж там каждый знает небось. Он такой.

У самолета они еще потоптались на скрипучем снегу, пока пилоты, негромко переговариваясь, не спеша обходили, осматривали свой «борт», его широкие, заметенные позёмкой лыжи.

— Ой, я что-то совсем обезножела, — все же устало призналась Тося.

А пилоты покуривали и, говоря о своем, словно не замечали их. И это Гале показалось обидным. Но Тося, поудобней перехватив портфель, с пристрастием постукала, потрогала алюминиевое крыло, точно убеждаясь, надежно ли.

Подходя, пилот оглядел нелепые их фигуры, одну — беременную, на сносях, другую — в ушанке, с узлом в обнимку, спросил, добродушно посмеиваясь:

— Ну что, долетим?

И Тося просияла:

— А чо ж! Долетим, конечно! Если будете помогать.

В громоздких меховых комбинезонах, в шлемах, пилоты были похожи на двух медведей. Один покрупней, потолще и, видно, постарше. Очень ему подходила его фамилия Кочуро (кажется, толкни — и покатится). Второй, молодой, был повыше и половчей, стянут ремнем по узкой талии. С бряком и стуком открыв овальную дверь и спустив железную лесенку, Кочуро подал Гале руку.

— Ты, Федя, зря подменился, — говорил он напарнику как-то бубняще, округло. — Точно я тебе говорю. Пусть бы Генка летел. По графику. Как положено, — он втаскивал Галю с баяном внутрь по железным перекладинам. — Я тебе, Федя, точно говорю, зря ты это затеял.

— Нет, я, наконец, ее проверить должен, — по-мальчишески тонким, полным решимости голосом отвечал второй пилот Федя. — Убедиться своими глазами, — он бросил и затоптал окурок в снег.

— Да любит она тебя. Любит, — говорил Кочуро. — Мало ли что люди сбрехнут. Всему, что ли, верить? — Он уже подавал руку Тосе и втягивал ее наверх: — Не рассыплешься?

— Ладно. Поглядим, увидим, — отозвался Федя. Он последним легко вскочил в самолет и, убрав внутрь лесенку, стал задраивать гремящую дверь.