Далеко ли до Чукотки?

12

В ватнике, в больших сапогах Тоня медленно шла по мягкой листве. Деревья стояли голые, черные, а земля была устлана легким рыжим листом и горела, пылала оранжевым светом. И весь лес в этом тихом свеченье проглядывался далеко-далеко. Была тишина, лишь иногда, кружась, слетал последний умерший лист и, шурша, ложился к ногам.

Где-то вдали Тоня слышала приглушенные голоса. Это женщины разговаривали, наверно, о ней и, конечно, жалели. А ей было странно. Как будто все это случилось не с ней. Хотя вокруг были все те же места, все те же деревья, и именно здесь прошло ее первое знойное лето, и именно здесь раздавался их смех, быстрый бег сквозь деревья и порывистое дыхание и шепот. А потом запах трав и высокое небо в листве.

Но память не вызвала в ней трепета или волненья. Как будто все чувства оборвались. Она опустилась под черным деревом и, сдвинув со лба платок, запрокинув голову, стала смотреть в застывшее небо, перечеркнутое ветвями. В его серой мгле живой цепочкой летели гуси, и их далекие крики еле касались земли. А где-то рядом сухо постукивал дятел. Постучит и слушает, постучит и слушает. Пахло грибами. Над головой в голых ветвях горели гроздья рябины. Тоня потерла озябшие руки. Прислонилась щекой к стволу, он был холодный и гладкий. У ног с тихим шелестом гнулась сухая трава. И ей захотелось стать этим деревом, пусть даже черным, без листьев, но остаться здесь тихой памятью, выстоять эту зиму. Или, может, лучше быть зверем, хозяином? Чтобы жить всегда вольно, бесстрашно и независимо?.. Она встала и пошла в глубь леса по золотому рдеющему свеченью, все дальше и дальше… А лучше быть птицей. И, поднявшись высоко-высоко, парить над миром легко и свободно. И видеть сверху все шире и дальше, совсем по-иному…

— Анто-о-ош! — гулко прокатилось по лесу. — Антоша-а-а! — Это Нелька уже искала ее и бежала следом.