Кощеевич и Смерть

Ратибор наклонился и через голову царицы Голубы о чём-то пошептался с Ладушкой. Помрачнел лицом, покивал, а потом выпрямился, словно аршин проглотил, и заявил:

— Прости, Вань, не могу я тебя сейчас отпустить. Времена опасные, мир шаткий. Случись опять война с Навью, как мы без богатыря останемся? Лютогор, Кощеев сын, замышляет недоброе. — Тут Лис чуть было не закашлялся, но вовремя опомнился — не каркать, не каркать! — Чует моё сердце, коли уйдёшь — непременно быть беде. Прошу тебя, друг, останься ещё хоть ненадолго.

— Это на сколько? — скривился Ванюша.

— Да сущий пустяк. Лет на пять-шесть. Зато потом у вас с любимой Даринушкой будет вечность на двоих.

Так вот как, значит, царь уговаривал Ванюшу всё это время. Василиса сказала бы: на шею сел, ножки свесил. Лихо Одноглазое точно так делает: прилипнет — не отвяжешься. Было у Ратибора с лихом что-то общее. Вон, из Голубы своей ненаглядной все соки высосал, клещ.

Богатырь стоял, сжимая и разжимая кулаки, а потом тихо, но веско сказал:

— Нет.

— Что-о-о? — вытаращился Ратибор. Видать, не привык, чтобы ему отказывали.

— Не согласен, — уже громче повторил Ванюша. — Отдавай мою награду, и пойду я. Нет мочи терпеть.

— Коли просьбы царские ты ни в грош не ставишь, тогда приказываю — останься! — бледнея, процедил Ратибор. Глаза у него сделались злые-злые, будто ледяные.

«Ох, сдастся Ванька», — подумал Лис, но ошибся.

— Во где у меня твои приказы сидят! — богатырь провел рукой по горлу.

Гости снова ахнули. Какая-то девица на другом конце стола даже хлопнулась в обморок, и мамки-няньки засуетились, пихая ей под нос нюхательную соль.

— Ах, так? Ну и уходи, — Ратибор свёл густые брови так, что они превратились в линию. — Ничегошеньки от меня не получишь, неблагодарный смертный! Ни дорогих подарков, ни молодильного яблока. Даринка твоя тебе теперь в бабки годится. Гуляй, Ваня, — уважь старушку, скрась её последние денёчки.

— Как это в бабки? — охнул богатырь. — Сколько же времени прошло?

— Так оно по-разному идёт здесь и в мире смертных. Потому что капризное. Там бежит, тут еле плетётся. Наоборот тоже бывает. Никогда наперёд не угадаешь.

— Но разве царь на своей земле не может договориться со временем? — тихонько подсказала Голуба.

Ратибор стукнул кулаком по столу так, что кубки подпрыгнули. Один даже перевернулся, и молодое вино выплеснулось царице на платье. Пятна показались Лису похожими на кровь…

— Не твоего ума это дело, голуба моя.

Лада тронула царицу за плечо, мол, не надо, не лезь, и та спрятала лицо в ладонях — видимо, чтобы не показывать слёз.

— Так что, Вань, решил? — Ратибор улыбнулся богатырю. — Десяток лет служишь мне и забираешь яблоко? Или уходишь сейчас же к старухе своей?

— Погоди! Ты же говорил — пять лет!

— И было бы пять, если бы ты не перечил. За дерзкие слова отвечать надобно.

— Это нечестно. — У Ванюши задрожали губы. — Я дивьим людям всегда помогал. В боях верой и правдой сражался, с Кощеем поквитался. Коня чудесного, что в поднебесье летает, из навьих конюшен добыл и тебе, царь, привёз.

— Ой, будем ещё считаться? Чай, не на базаре, Вань. Кстати, а меч-кладенец кто прохлопал? Не ты ли?

— Да я ж потом вернул… — впервые за время беседы Ванюша смутился.

«Зря он оправдывается, — подумал Лис, качая головой. — Сейчас царь его носом в лужу начнёт тыкать, как паршивого кутёнка».

И точно:

— А надо было не терять! — хмыкнул Ратибор.

Тут богатырь удивил Лиса, потому что снова взбрыкнул:

— Детей своих отчитывай, царь. А меня — не смей.

— Так вы мне все как дети. Я отец стране, о благе Дивьего края пекусь. Нешто ты один воевал? Оглянись, Ваня, посмотри на лица вокруг. Всем несладко, все устали. Только-только решили погулять, немного радости в сердце впустить, и тут ты — со скандалом, со словами резкими. Не стыдно тебе праздник портить?

— Дык не избегал бы ты меня, не пришёл бы я при всех рядиться.

— Я не избегал. Делами был занят важными, государственными. А ты в последнее время, говорят, под кустом прохлаждался да шапкой шишки с ёлок сбивал? Нехорошо.

Ратибор так ловко стыдил богатыря, что Лис сам покраснел бы, если бы мог. Что ж, теперь ему было не так обидно за проигранные переговоры. Княжич хоть и умел складывать слова, подчиняя людей своей воле, а царь-то куда дальше в этой науке продвинулся. Ишь, плетёт сети, что твой паук. Добреньким притворяется, да только Лиса теперь не обманешь. Недооценить противника он мог лишь единожды.

— Дык эта… делать было нечего. Поручений не передавали, — Ванюша изучал носки своих сапог.

Ратибор скорбно вздохнул:

— О том и речь. Мне за всех думать приходится, бремя суровое нести. Ох, тяжела ты, царская доля.

— Дык эта… — повторил богатырь, обеими руками взъерошивая буйные кудри.

Видно было, как он пытается найти нужные слова, а те не идут в голову. Это только с мечом да в буйной сече Ванюше не было равных, а красноречие ему не давалось. Бесхитростный, прямой как стрела — наверное, он даже не понимал, что сеть давно затянулась. Как только ему яблочко молодильное дали отведать, а Даринке — нет, всё, затянулся узелок на шее. Теперь царь мог из богатыря верёвки вить.

Но даже богатырское терпение однажды заканчивается.

— Всё равно уйду! — вдруг топнул ногой Ванюша. — Не верю я тебе вот ни на стручок, ни на горошину! Так и будешь меня завтраками кормить. А Даринка того и гляди от старости помрёт, и тогда на кой мне твоё яблоко?

Он чуть не плакал, но крепился. Царь же отвечал как ни в чём не бывало:

— Не волнуйся, милдруг. Коли помрёт, у меня живая вода есть.

— Дык за неё, небось, ещё десяток лет служить придётся? Знаешь что, царь? Да пошёл ты к лешему!

Тяжёлой поступью, от которой на столе звенела посуда, богатырь удалился из залы. Ратибор посмотрел ему вслед, переглянулся с Ладой и строго сказал гостям:

— Кушайте-кушайте. Надобно веселиться!

Ложки живо застучали о тарелки. Тем временем Лада тайком выскользнула за двери, и Лис решил полететь следом.