Нелюбовь

19.2.

НИКИТА

– Наконец-то, нашел тебя. – Вздыхаю я, приблизившись. – Пришлось обойти полгорода.

Леха поднимает на меня взгляд и тут же сводит брови. На его лице словно происходит надлом. Он явно не рад меня видеть.

– Привет. – Моей участливой улыбки хватает, чтобы разозлить его еще сильнее: теперь он сжимает пальцы в кулаки.

– Чего тебе? – Спрашивает он.

– Я искал тебя. – Говорю я и сажусь рядом с ним на ствол старого сухого дерева.

– Это я уже слышал. – Бурчит Дрыга, отворачиваясь и впиваясь взглядом в море, в котором отражаются неподвижные облака высокого неба. – Зачем я тебе понадобился?

– Хотел убедиться, что у тебя все в порядке. – Признаюсь я.

– Убедился? – Хмыкает он.

Я беру паузу. Необходимо время, чтобы схлынуло его раздражение, как пена с волн, бьющихся о берег. Мы сидим неподвижно, и оба глядим вдаль. Леха не выдерживает первым:

– Никит, слушай, я, правда, хочу побыть один. Свали, а?

– Нет.

– Тогда я уйду. – Он встает.

– Погоди. – Прошу я, поднимаясь вслед за ним. Осторожно беру его за плечи и усаживаю обратно. – Давай, поговорим?

– Будешь лекции мне читать? – Огрызается Леха. – Я не нуждаюсь!

– Нет. – Я мотаю головой. – Нет!

– Хочешь рассказать мне, какое я дерьмо?! Так я и так знаю!

Дрыга опять вскакивает, и мне снова приходится усадить его обратно.

– Лех, да я здесь не за этим. Честно. – Я вынуждаю его посмотреть мне в глаза. – Мне просто нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.

– А со мной не все в порядке. – Выдыхает он. Его губы дрожат и кривятся, как будто он вот-вот заревет. – Со мной ни черта не в порядке, понимаешь? И я просто хочу, чтобы все оставили меня в покое!

– Я не могу. – Тихо говорю я. – Потому, что ты – мой друг. И я не отстану.

– Не надо сейчас всего этого, ладно? – Устало бросает Леха. – Мне тошно уже от сожалений и всей этой сочувственной блевотины.

– Хорошо. – Киваю я, отворачиваясь к воде. – Не хочешь говорить – давай, помолчим. Но я никуда не уйду.

– Брось. Можешь валить. Если боишься, что руки на себя наложу, то этого не будет, я же не отшибленный, как некоторые.

– Знаю.

– Тогда не веди себя как мудак! – Вспыхивает он. – Проваливай отсюда! Ну!

– Нет.

Леха пинает ногой камень и рычит.

Пусть бесится. По крайней мере, больше не вскакивает и не пытается убежать.

Я молчу. Подбираю с земли камешек, формой похожий то ли на сердце, то ли на задницу, и кручу его в пальцах, рассматривая в лучах рассеянного холодного света.

– Я просто урод. Ничтожество. – Говорит, наконец, Леха. Его голос звучит отчаянно, почти жалобно. – Не понимаю, какого черта тебе надо? Сидеть тут со мной и делать вид, будто проявляешь участие!

– Я не делаю вид. – Отвечаю я. – Просто мне хотелось бы, чтобы рядом со мной тоже был кто-то в такой момент.

– Пф. – Фыркает он.

– Я искал тебя везде, даже на кладбище.

– Я был там. – Его взгляд опускается. – Но там постоянно дежурит ее мать. Это невыносимо.

– Поэтому ты пришел сюда. – Я убираю камешек в карман. – Потому, что вы часто бывали здесь вместе.

– Часто? – Горько усмехается он. – Два раза в августе, да один первого сентября – вместе с вами. Мы с ней и были-то вместе всего месяц, какое уж тут часто! Я не думал, что она так… что воспримет все настолько серьезно.

– Ничего страшного не случится, если ты произнесешь ее имя вслух.

– Я не могу. – Тихо говорит Леха. – Мне кажется, я задохнусь.

– Не бойся. Тебя никто не услышит.

– Иди к черту.

И мы снова молчим с минуту или около того.

– Я знал, что она чувствует. – Произносит он после паузы голосом, лишенным надежды. – Я все понимал. И все равно делал это, уговаривая себя, что мне плевать. Хотя, мне не было.

– Знаю.

– Странно, да? Человек, которому разбили сердце, становится бесчувственным настолько, что начинает разбивать другим сердца направо и налево. Почему это работает именно так?

– Наверное, тебе хотелось переложить на кого-то свою обиду. – Предполагаю я. – Жертва сегодня, палач завтра. Правило эстафеты.

– Глупо. И жестоко. – Бормочет Леха.

– Раненая душа слепа.

– Ха.

– Но ведь Ксюша тоже попалась на эту удочку. Столько чувств – она просто не смогла с ними совладать.

Дрыга делает судорожный вдох, и по его щекам скатываются слезы. Он спешно вытирает их – снова и снова.

– Я виноват. – Вдруг хрипло произносит он.

– Да. – Киваю я, желая оставаться с ним предельно честным до конца. – Ты – подлец. И ты виноват в том, как поступил. Но ты не убивал Ксюшу, и все вокруг это понимают.

– Хм. – Улыбается он, наблюдая за солнцем, опускающимся в море на горизонте. – А как мне простить себя? Это ведь невозможно.

– Значит, не торопись пока с этим. – Голос меня подводит.

– Что мне в тебе нравится, так это твой оптимизм. – Хмыкает друг.

Я развожу руками.

– Просто живи, делай то, что умеешь и что любишь. Стань лучше, стань счастливым – Ксюша бы этого хотела.

– Как же у тебя все просто.

– Прости. Я лишь пытаюсь помочь. – Застегиваю молнию на толстовке до самого верха, но спрятаться от его жалящего взгляда все равно не получается.

– Знаешь, что я чувствовал, когда понял, что она влюбилась в меня?

– Что?

– Она жутко меня взбесила. Меня буквально выворачивало от того, что я знал, что эта девушка всегда доступна, всегда простит, вытерпит все и примет меня обратно. Я раздражался, видя, как она радуется нашим встречам, как нуждается во мне, как зависима от моего настроения, потому что ее гребаный розовый мир крутится вокруг меня. Меня буквально трясло от ее ласковых словечек, хотя я точно знал, что она была искренна во всем, что говорила мне. И я ненавидел ее за это – за честность, за наивность, за доброту!

– Почему?

– Потому, что это слабость. Потому, что я сам был таким когда-то и остался ни с чем. Люди не ценят преданность. Для них любовь – слово из словаря. Убогое, устаревшее. – Леха обхватывает руками голову и взъерошивает волосы. – Как только я понял, что она меня любит, мне стало очень-очень страшно. Поэтому я сбежал. – Он смотрит на меня глазами, полными боли. – И мне очень стыдно, Никит, я – настоящий кусок говна, и знаю это. Но я так испугался… так испугался…

– У тебя были к ней чувства?

– Да. И их я боялся тоже. Жутко. До усрачки боялся! – Дрыга проводит ладонями по лицу. – Ты не представляешь, как я боялся снова влюбиться и почувствовать себя беззащитным! Мне проще было сделать больно ей. Бросить ее до того, как она бросит меня, чем переживать это все снова. – Он поднимает взгляд в небо. – Я ненавижу себя. Ты бы только знал, как я себя ненавижу! И что хуже – мне еще жить с этим ничтожеством, в которое я превратился. Не представляю, как это сделать.

– Лех… – Я касаюсь рукой его плеча, и он вздрагивает.

– Я разговариваю с ней! – Орет Дрыга, и по его щекам бегут слезы. – Я разговариваю с мертвой девчонкой, это вообще нормально?!

Его всего трясет. Мне приходится придвинуться и обнять его.

– Все наладится. Все будет хорошо. – Причитаю я.

А он, как девочка, рыдает в моих объятиях. У него истерика. Здоровый, вполне взрослый парень, в чьем авторитете никому не приходится сомневаться, плачет у меня на плече так, словно погибнет, если не даст своим слезам выход.

– Ее не вернуть. – Шепчу я, хлопая его по плечу. – Нужно простить себя. Нужно простить.

– Никогда. – Выдыхает он.

– Никто из нас тебя не винит.

– Неправда…

– Правда. Те, кто винил, уже простили. Все понимают, что это большая трагедия, но нужно жить дальше. Лех, ты чего? Все наладится, мы все с тобой.

– Что мне теперь делать? – Тяжело вздыхает Дрыга.

– Для начала составь мне компанию в Берлоге. Сегодня. Сейчас. Знаешь, музыка всегда мне помогала. Давала ответы. Не обязательно сразу возвращаться в школу и общаться со всеми. Если ты не чувствуешь сил, просто побудь наедине с гитарой.

– А можно я останусь там ночевать?

– Да.

– Хорошо. И завтра?

– И завтра. – Киваю я.

– Спасибо.

Мы еще долго сидим на пляже, глядя на волны. А когда темнеет, тащимся пешком обратно в город. Я специально веду его по тропинке, с которой виден дом Алены. В окне ее спальни горит свет, возле дома – нет чужих машин, и мне становится легко от того, что она, возможно, сейчас одна. Делает уроки или смотрит сериал, который не досмотрели мы вместе.

– Неделю назад я посоветовал бы тебе забить на нее. – Перехватив направление моего взгляда, замечает Дрыга. – Предложил бы игнорировать ее, пока она не поймет, что скучает и нуждается в тебе.

– А сейчас? – Усмехаюсь я.

– А сейчас, дружище, я считаю, тебе нужен новый план. Ты должен дать ей понять, что уже никогда не отступишь.