Нелюбовь

16.2.

АЛЕНА

Мне хочется провести весь день, спрятавшись с головой под одеяло. А еще лучше сразу несколько столетий. Хочется исчезнуть, стать воздухом, раствориться в небытии, но приходится вставать вместе со звуком будильника, несмотря на то, что полночи я не могла сомкнуть глаз, отрубилась только под утро и в итоге совершенно не выспалась.

Первым делом я проверяю телефон: нет ли вестей от отца, но в сообщениях пусто, пропущенных вызовов тоже не было. «Он обязательно найдется, – в очередной раз твержу я себе, – папа сильный, он непременно выберется к своим и вернется домой». А потом мысли привычно возвращаются к Никите. Я как сквозь сон слышу его смех, слышу голос, вижу его улыбку. Мне нужно перестать думать о нем, перестать вспоминать все, что нас связывает. «Это просто привычка, мы слишком долго были привязаны друг к другу», – уговариваю я себя.

Но не помогает.

На мне его футболка, я спала в ней. В это сложно поверить, но даже после стирки она пахнет Никитой: на ткани еще ощущаются отголоски его парфюма и его собственный запах. У меня щемит в груди, когда я его вдыхаю. А еще я чувствую боль – такую приятную боль, от которой плохо и хорошо одновременно, и это чувство хочется продлить еще и еще.

Я шлепаю босыми ногами на кухню, варю себе крепкий кофе и любуюсь лучами восходящего солнца. Прежде, когда мне бывало тяжело, я могла поговорить с Высоцким, теперь – он причина моих переживаний, и все, что мне остается, это разговаривать с самой собой и пытаться не развалиться на части.

Когда я уже одета и готова к выходу из дома, в дверь стучат, и мое сердце подпрыгивает. «Зачем он пришел? Мы же договаривались, что не будем видеться!» Мне хочется его отругать, но за дверью оказывается его мама.

– Доброе утро, котик, – тетя Марина целует меня в щеку и проходит в дом. – Ну, как ты?

– Держусь. – Отвечаю я.

– Голодом себя не моришь? – Она отправляется на кухню. – Прости, но мне нужно проверить твой холодильник. Если я не буду уверена, что ты нормально питаешься, не смогу спать спокойно.

Только в этот момент я замечаю в ее руках объемную сумку.

– Не голодаю. – С улыбкой говорю я. – Вчера даже готовила ужин. На двоих: все жду, вдруг папа придет.

От этих слов в горле встает тяжелый ком.

– Ох, Алешка. Придет, конечно. Только нужно еще немного подождать. – Она открывает холодильник, оглядывает его критическим взглядом, а затем начинает выкладывать что-то из сумки на его полки.

Я подхожу ближе и вижу, что это запас продуктов и контейнеры с готовой едой.

– Теть Марин, да не надо было. У меня все есть, а чего нет, куплю – деньги еще остались.

– Ничего-ничего, еда лишней не бывает. – Не отвлекаясь, говорит мать Никиты. – Наверняка, забываешь поесть между репетициями и учебой. Один раз обед пропустишь, два раза – ужин, а там незаметно и гастрит подкрадется. Это я своему оболтусу устаю говорить, а уж ты-то должна понимать, ты ведь умная девочка.

Она выпрямляется во весь рост, закрывает дверцу холодильника и оборачивается ко мне. «Какая же она красивая», – думаю я, и меня привычно накрывает теплыми чувствами.

Я вспоминаю, как невольно тянулась к ней в детстве: мне все время хотелось прикоснуться к тете Марине, обнять ее, вдохнуть аромат ее духов. Она никогда не отказывала мне в ласке и всегда была рядом, если нужно было заплести мне косички на праздник, погладить очередное дурацкое платье или костюм белочки на утренник или замазать синяк на лбу тональным кремом.

Я вспоминаю, как любовалась ею и хотела быть похожей на нее, когда вырасту. Тетя Марина всегда пыталась накормить меня, когда я забегала к ним в гости, а это было и через день, и иногда каждый день. Она одевала меня: точнее пыталась подсовывать девчачьи наряды, когда видела, что я не вылезаю из рваных джинсов и потертых шортов, а я принимала их с благодарностью, даже если потом не носила.

Эта женщина, на самом деле, не обязана была уделять мне внимание, но делала многое, чтобы я никогда не чувствовала себя брошенной. Тетя Марина, конечно, не смогла бы заменить мне мать – для этого нужно жить вместе и быть одной семьей, но она делала все, чтобы я не страдала от того, чего лишена.

– Вы сами приготовили для меня? – Спрашиваю я.

– Только сырники и макароны по-флотски. – Легкомысленно отмахивается она. – Мы же не хотим, чтобы ты не слезала несколько суток с унитаза из-за моей стряпни, да? Поэтому большая часть – доставка из кафе и ресторанов.

Я подхожу и заключаю ее в объятия. Еще одно упоминание о ее сыне, и меня опять затопит слезами.

– Если позвонят из каких-нибудь служб, – перебирая пальцами мои волосы, произносит тетя Марина, – дай им мой номер, хорошо? Я скажу, что ты живешь с нами, пока нет Андрея. Если захотят приехать – обязательно позови меня.

– Думаете, они могут меня забрать? – Я отрываюсь и смотрю ей в лицо.

– По закону тебе нельзя быть одной, ты же знаешь. – Отвечает она, с трудом сдерживая слезы. Ее пальцы скользят по моим плечам, заботливо собирая невидимые пылинки. – Но мы этого не допустим, не переживай.

– Хорошо, спасибо. – Я еще раз обнимаю ее.

Уже на пороге она застывает, как будто хочет что-то добавить, но так и не решается. Я и не настаиваю – вдруг это что-то касается ее сына.

– Ладно, мне пора. – Тетя Марина садится в свой автомобиль и машет мне рукой. – Если что, я на связи.

– Пока! – Я посылаю ей воздушный поцелуй и провожаю взглядом.

Задумавшись, не замечаю, как у дома тормозит машина Стаса.

– Хэй! – Приветствует он меня. – Готова?

– Ага. – Чуть не забыла, что мы договорились, что он подвезет меня сегодня до школы. – Я быстро.

Возвращаюсь в дом, надеваю ветровку, беру рюкзак и запираю дверь.

– Это что, была мать Высоцкого? – Спрашивает Стас, когда я подхожу к машине.

Он ждет меня снаружи, готовый открыть дверцу.

– Да. – Отвечаю я, приподняв бровь. – Я уж и забыла, что вы знакомы.

– Уверен, она и не помнит парня, который нагло клеился к ней в баре. – С усмешкой говорит Стас и притягивает меня к себе. – Я немного перебрал в тот день, так что мне стыдно. Иди сюда скорее.

Его взгляд блестит, зрачки расширяются. И мы целуемся. Клянусь, с каждым разом эти поцелуи становятся все более ненасытными и страстными. Такими темпами наши отношения рискуют в самый короткий срок вырваться на новый уровень, к которому я не уверена, что готова.

– Прости, если пугаю тебя. – Заметив, как я вздрагиваю, когда его пальцы впиваются в мои ягодицы, шепчет Стас.

Видно, что ему непросто – он тяжело дышит, буквально заставляя себя оторваться от меня.

– Ты не пугаешь, – касаясь разгоряченных губ пальцами, произношу я.

– Я же вижу. – Он снова притягивает меня к себе, прихватив рукой за талию, но на этот раз уже осторожнее и нежнее. Теперь мы соприкасаемся лбами. – Просто у меня крышу от тебя сносит, и мне бывает трудно себя контролировать.

– Да все нормально. – Смущаюсь я.

– Если я перейду черту или вдруг сделаю тебе неприятно, ударь меня, ладно?

– Аккуратнее с такими просьбами, у меня удар поставлен. Я все детство провела в драках с мальчишками.

Точнее, с одним из них, к которому вечно возвращаюсь мыслями.

– Ты так это сказала, что мне захотелось, чтобы ты меня наказала. – Лихорадочно шепчет Стас.

Я смотрю в его глаза, они смеются. Это шутка. И мы с ним тоже начинаем хохотать.

– Мне нравится видеть, как ты улыбаешься. – Говорит он и нежно касается моих губ.

Этот поцелуй короткий, но в нем больше чувств, чем в любых словах.

– Спасибо. – Выдыхаю я ему в губы. – Мы можем повторить, но тогда точно опоздаем. Ай! – Я вскрикиваю, когда его пальцы снова сжимаются на моей ягодице.

– Прости, не удержался. – Довольно смеется Стас.

Я с наигранным возмущением сбрасываю с себя его руку. Он открывает мне дверцу машины, и я сажусь.

– Ты опять улыбаешься. – Добавляет он. – Значит, это того стоило.

На секунду я ловлю себя на мысли о том, как же мне хорошо и уютно рядом со Стасом, но тут же вспоминаю о Никите: «Интересно, как он доберется до школы? Пешком? За папиной машиной он не приходил. Как он, вообще? Я так скучаю». И из моей груди вырывается такой тяжелый вздох, как будто я удерживала дыхание целых семнадцать лет.

– Все хорошо? – Прежде, чем тронуть автомобиль с места, беспокойно оглядывает меня Стас.

– Да, просто опять вспомнила про отца. – Вру я.

– Ох… – Он кладет свою ладонь на мою.

Я уставляюсь в линию горизонта и закусываю губу.

В школе от Высоцкого никуда не деться – мы учимся в одном классе и периодически даже сидим вместе на разных уроках, но теперь меня страхует Тая: она ни на шаг не отходит и стабильно занимает место со мной за партой. Хотя, если честно признаться, я чувствую облегчение, когда вижу Никиту – даже на расстоянии мне с ним спокойнее. Хоть, и не смотрю на него, но всегда знаю, где он. Иногда подглядываю в зеркальце и вижу, как он хмурится, конспектируя что-то в тетради, как зевает или лежит на парте, подперев ладонью щеку.

Я невольно тереблю пальцами свой кулон, когда думаю о нем. И на миг позволяю себе представить, а что если. Что, если мы станем встречаться? Чем это будет отличаться от того, что было прежде? От дружбы. Мы также будем сочинять и играть музыку, гулять в парке, смотреть сериалы, засыпать на одной кровати, носить одну на двоих одежду, но… Боже, к этому добавятся поцелуи, объятья, нежные слова и все… остальное.

Это вообще возможно с Высоцким? Не то, чтобы я относилась к нему как к брату и не могла представить, что поцелую его. Нет. Но что, если он воспринимает меня именно так? Что, если мы сделаем этот шаг, и нам не понравится? Ему не понравится? Ему будет не по себе.

Лежать в кровати в одежде и смотреть сериал это вообще не одно и то же с тем, чтобы лежать в кровати голыми и касаться друг друга по всей длине наших тел. Это… это… да у меня голова кружится вообще от одной только мысли об этом!

– Краснова!

Тая тычет меня локтем, и я спохватываюсь. Выпрямляюсь, поднимаю взгляд. Передо мной стоит Татьяна Алексеевна.

– Да? – Взволнованно прищуриваюсь я.

– Просыпайся, Краснова. – Хмыкает она. – К доске.

Одноклассники хихикают, я машинально поворачиваюсь к Никите, и мы сталкиваемся взглядами. «Черт! И зачем я только что представляла его голым? Теперь все мои нервные окончания, словно оголенные провода!»

– Выходи, выходи. – Поторапливает учительница.

И я, будто обжегшись, отворачиваюсь, неловко подпрыгиваю со стула и спешу к доске. По пути прячу кулон под блузку.

– Бери мел, пиши. – Диктует Татьяна Алексеевна.

Делаю, как она велела. Мой затылок горит под взглядом Высоцкого. Я чувствую себя голой. Голой.

«Господи, как бы ни написать это? Соберись!»

Но я не могу, руки не слушаются, ноги не держат. «Мне нужно больше времени проводить со Стасом, чтобы понять, так ли сильно то, что происходит между нами. Ведь, если бы он по-настоящему привлекал меня, то я бы даже не вспоминала о Никите. Ведь так? Или я загоняюсь? А что, если нам с Никитой нужно просто поговорить? От этого явно хуже не станет. Но что, если я потом стану думать о нем еще больше и еще сильнее запутаюсь?»