Родина – за нами!

Глава шестнадцатая

'Умение переносить боль — важное оружие разведчика

Умение причинять боль — необходимое'

('Подготовка личного состава войсковых РДГ,

Согласно требований БУ-49',

изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф. Д, Тарас Ф. С.)

— Так… Пчёлкин, Шабанов, Шутяк, в охранение. — Куминов отстегнул крепления. — Саша, падай на мой рюкзак и ноги задери на ствол вот этой ёлки. Снегом разрешаю только лицо вытереть, а не жр… есть. Воду небольшими глотками, это ко всем относится. Воронков, Хрусталёв, Эйхвальд, ко мне. Расул, проверь и перевяжи Камиля. Сафин… проверь укладку у нашего профессора, что-то у неё ранец на зад съезжал. Тихо, Саша, отдыхай. Привал на пятнадцать минут, используй его как необходимо организму.

Рюкзак снял только сам Куминов, остальные не стали. Не к чему, не время. Саша пусть отдыхает. Если что, то умеючи подхватить и закинуть на привычные плечи — дело плёвоё. Снег хрустеть уже прекратил, командиры подошли практически бесшумно. Воронков отстегнул плащ-палатку, закрепленную сверху объёмного немецкого ранца, что носил Эйхвальд, накинул на уже поставленные остальными торчком лыжи. Получилось небольшое укрытие, где можно рассмотреть карту, подсвечивая её фонариком и не опасаясь, что кто-то заметит. Скоро из-под плотного брезента торчали только ноги всех четырёх.

— Идём верно, если судить вот по этим самым оврагам, это хорошо. — Куминов откусил кусок плотного сухаря, глотнул ледяной воды из фляжки. — Плохо другое…

— Это точно. — Буркнул Хрусталёв. Остальные подтверждать мысль командира не стали, лишь согласно кивнув.

— Все поняли, продолжать не стоит? — капитан обвёл своих ребят глазами.

— Разделимся и растянемся? — Воронков понимающе хмыкнул. — Встречаемся здесь?

Палец сержанта ткнул ровнёхонько в точку небольшого посёлка перед Сергиевском.

— Не знаю… — Куминов сплюнул. Организм, хоть и привычный к нагрузкам, всё же устал, слюна была тягучая, густая. — Не хотелось бы растягиваться, если совсем уж по душам.

— Думаешь, что в Куйбышеве повоевать придётся? — Хрусталёв хищно сверкнул зубами. Немцев он ненавидел всей душой и порой жалел, что не в пехоте. Той не надо скрываться, можно честно расстреливать врага хоть батальонами.

— Скорее всего. Хотя нам это вовсе не нужно, не маленькие ведь, что объяснять то?[27]

— Не маленькие… — Воронков повёл плечами, поглядев на товарищей.

Оба лейтенанта молчали, переваривая и осмысливая мнение, наконец-то произнесённое командиром вслух. Осознать факт того, что ты можешь не вернуться, более чем вероятный — тяжело. Все три подчинённых Куминову младших командира всегда были готовы к такому исходу. Но, как, наверное, и всегда, ждали его чуть позже. Сейчас же, когда капитан сказал то, что крутилось в голове у каждого из разведчиков, наступил самый важный момент. Оттягивать его Куминов смысла не видел. Бойцы группы не маленькие дети, воюют не второй день. Они шли на верную смерть, которая всего-навсего не должна была стать бесполезной.

— Ну что… — Эйхвальд чуть повёл из стороны в сторону кувалдой челюсти. Имелась у него такая глуповатая привычка, когда лейтенант задумывался — двигать кинематографической геройской деталью собственного лица. — Воевать, так воевать. В конце-то концов, парни, мы же не на утреннике в яслях. Всегда знаем, на что идём, да и это…

— Чего? — повернулся к нему Хрусталёв.

— Родина же за нами, ребят… чего. — Буркнул обрусевший поволжский немец в четвёртом поколении. Единственный из всех немцев, кого злобный старший лейтенант Хрусталёв не побоялся бы поставить закрывать свою спину.[28] — Значит если нужно, так нужно.

— Хорошо. — Куминов, молчавший недолгие секунды, потребовавшиеся троице, снова вернулся к карте. — Тогда, поступаем так…

Тучи, неожиданно согнанные поднявшимся ветром, густо закрыли звёзды. Видимость резко ухудшилась и Воронков, всё также бежавший впереди, резко сбросил скорость. Местность вокруг начала меняться, создав отряду новые трудности.

Ровные пространства лесостепи, прореживаемые негустыми лесками, постепенно заканчивались. На самых подходах к Куйбышеву группу ожидала бы мешанина из взгорков, оврагов и густой лесной поросли. Ожидала бы, не будь где-то впереди подземного тоннеля с узкоколейкой, который должен был помочь разведчикам преодолеть часть пути относительно комфортно. Но до него ещё нужно добраться. Карта картой, но всякое могло произойти. Так что на тоннель Куминов рассчитывал в последнюю очередь. Стало жаль того, что не встретит агент на этой стороне. Тогда все выходило бы намного увереннее и спокойнее

Пока же, двигаясь с заметно меньшей скоростью, группа добралась лишь до точки, от которой топать предстояло не меньше тридцати километров. А ночь уже близилась к концу. Кромка неба на востоке, несмотря на облачность, стала заметно светлее. Куминов выругался про себя, понимая, что нужно поднажать. А как это прикажете сделать, когда под ногами, вернее под лыжами, попадалось уже какое по счёту поваленное дерево, а оврагов они пересекли за последний час сразу четыре? Где-то километра через два должна была показаться густая опушка, которая уходила в длинный и глубокий лог, ведущий к одной из первых горушек, предварявших Жигулёвский массив. Добраться туда, найти относительно удобное для лёжки и наблюдения место, и можно затаиться до вечера. Да и, чем чёрт не шутит, действовать по обстановке. А там, глядишь, после того, как группа отдохнёт, можно будет попробовать срезать ещё часть пути и днём, ближе к сумеркам.

Капитан сам чувствовал, где-то с полчаса, что устал. Стоило добраться до такого нужного сейчас леска быстрее. Думать про творившееся с организмом девушки Саши ему не хотелось.

Он посмотрел на её спину, белеющую впереди, на монотонно двигавшиеся в спокойном ритме ноги. Выругался про себя, понимая всю несправедливость подобного. Не женское дело война, не женское. А вот на те, приходится в ней всем участвовать. Он надеялся хотя бы на то, что именно она сможет вернуться назад. И мечтал про то, что сможет пообщаться ПОТОМ, даже не после войны. Хотя сейчас такие мысли были совершенно некстати. Отвлекаться не стоило, ослабление собственного внимания к окружающему могло привести к смерти. Куминов знал, что так оно и случится, если расслабиться.

Им немного повезло с выходом на ТУ сторону фронта. Повезло прошлой ночью и повезло этой, когда вертушки немцев прошли прямо над группой. И не один, несколько раз. Означало это что-либо, или нет — капитан не знал. Вполне возможно, что атака двух полков на одном участке, закончившаяся прорывом лини обороны не сбила с толку противника. Возможно, что и наоборот, всё-таки ожидать такого выхода для разведки не стоит. Пока всё шло нормально, и патрули, встреченные группой, лишний раз доказывали правильность уверенности командования. Усиления, которого Куминов ожидал увидеть, всё-таки не случилось. В прифронтовой полосе, которую они пролетели в составе эскадрильи штурмовых «Соколов», всё кипело. Но суета была ожидаемой при подобном наступлении. Если и дальше не встретится чрезмерного количества мобильных групп немцев, то всё может получиться.

Группа выкатилась к участку, на котором лес неожиданно обрывался. Воронков, предупреждающе поднявший руку вверх, наклонился. Отстегнул лыжи, нагнулся и практически растворился среди сугробов, по-пластунски[29] устремившись вперёд. Куминов сплюнул, подъехав к низкому кустарнику торна, густо торчавшему на самом выходе из пролеска. Замерший со своей магазинной автоматической СВТ-С, только что поступившей в войска, Андрей Шабанов молча показал ему направление, в котором скрылся сержант. Капитан кивнул, и также, низко прижавшись к земле, двинулся по разбросанному снегу. Где-то впереди, это чувствовалось по запаху дыма, было жилье. Именно что «было». Потому что пахло с той стороны, несмотря на ветер, дувший по их движению, гарью. И палёным мясом, делавшим запах ещё более отвратительным.

Распластавшись ящерицей, Куминов двигался вперёд, положив автомат на сгибы рук. Каждый в детстве любил ползать, и передвигаться на коленках, а вот ему этим пришлось пользоваться уже во взрослом возрасте. Да так часто, что кожа на коленях уже давно отличалась по цвету и толщине от той, что есть у обычных людей. И сейчас, ставшим уже таким привычным способом, он полз вперёд. Пологий спуск, по которому группа могла бы скатиться вперёд, дал возможность рассмотреть всё необходимое. Во всяком случае, старший сержант Воронков, вжавшийся в рыхловатый снег, оглянулся на Куминова, и вернулся к наблюдению.

Внизу лежала деревня. Не так давно лежала, теперь уже не существовала. Деревню не так и давно спалили дотла.

— Дворов с тридцать, не меньше. — Воронков дёрнул щекой. — Твари…

Куминов не ответил, стараясь всмотреться в рассветную темноту. Привычные к наблюдению глаза быстро выхватывали необходимые подробности.

Да, около тридцати дворов, широких, просторных. Дома, идущие не больше чем в три улицы. Несколько двухэтажных, это не странно, остались со времён до войны. Потом мало кто строился, новые хозяева, несмотря на заверения в войне только с большевиками и евреями, жизни обычным людям не давали. Деревня точно была хорошая, вон, в каждом дворе ещё тлеют остатки больших сараев.

— Деревья видишь, командир? — Воронков ткнул пальцем в три высоких берёзы, росших с края одного из дворов. — Мне ж не кажется?

— Не кажется… — Куминов хрустнул пальцами.

На березах висели несколько тёмных тел. На уровне груди у каждого что-то белело. Хотя, почему что-то? Капитан прекрасно знал ответ: таблички с надписью на русском. Простое слово, пришедшее в язык сто пятьдесят лет назад и оставшееся в нём навсегда. «Партизаны».

Это сразу объясняло причину гари. Каратели, карательный отряд СС, шедший по следу партизан и, вполне возможно, добравшийся сюда. Были жители деревни связаны с теми, кто жил в лесах, борясь с захватчиками, или нет — роли не играло. Тактика террора, то пропадавшая, то вновь запускаемая, была направлена на другое. Устрашение жителей страны, тех, что не сдались и тех, что помогали несдавшимся. А тем, кто осуществлял террор, было глубоко наплевать на возраст, пол и политическое отношение лиц, к которым террор и применялся.

— Сарай… — Воронков ещё раз дёрнул щекой, смотря куда-то дальше берёз. Куминов проследил взгляд. Всмотрелся в тёмную, совершенно обвалившуюся и обуглившуюся конструкцию, и понял. Понял всё, что сержант хотел сказать одним этим коротким словом. И даже представил, потому что уже видел и знал.

Рёв моторов машин, врывающихся на улицы, три тихих и спящих улицы. Цепь людей с оружием, окруживших деревню и не пропускающих никого за свою линию. Первые отрывистые щелчки выстрелов по тем, кто ещё не понял этого и пытался убежать. Крики женщин, детей и стариков, испуганные, рвущие воздух. Отрывистые команды на ломаном русском вперемежку с немецким. Захлёбывающийся от злости лай псов, рвущихся с поводков, натравливаемых на мечущихся полуодетых жителей.

Цивилизация… европейская цивилизация, проявляющаяся в таких ситуациях во всей красе. В одном из домов солдаты в серо-защитной форме, втроём, повалили на пол кричащую девчонку лет пятнадцати. Один, рыхловатый здоровяк с рыжей щетиной, одним рывком разодрал просторную рубашку. Довольно ухнул, сжав в широкой лапище теплую грудь. Девчонка вскрикнула, когда руки немца пошли ниже.