Родина – за нами!

На войне, как… — 15

СССР, Полярный круг, координаты засекречены, 196…

Клаус жался в камни. Те холодили не хуже снега, но хотя бы прятали от ледяного ветра, рвущегося к живому теплому телу. Белая острая шрапнель, накинувшаяся вместе со всем прочим scheisse, почти добила Клауса, превратив в хныкающего мальчишку.

Клаусу не было стыдно. С чего? В «Бранденбурге-800» готовят к войне, к диверсиям, к обману и подлой игре, ведущей к результату. Но в нем, отдельном полку, никто и никогда не обучал Клауса Майне воевать против тварей, вышедших из ледяных глубин пустынного ада, раскинувшегося вокруг.

От его тройки не осталось ничего. Именно ничего, от снаряжения и до трупов, даже так. Клаус, разменявший пару месяцев назад четверть века, всхлипнул, совсем как мальчишка, до сих пор не веря.

Они привыкли работать в своей тройке, правильно распределяя необходимые мелкие задания для большой общей задачи. Гансик, так уж вышло, даже был соседом Клауса по учебному лагерю, куда их отправили с разных десантных частей. Оба тогда не думали-не гадали, что придется работать вот так вместе. Но вышло как вышло, и радист, он же снайпер, Ганс Циммер всегда знал, что отступать ему комфортно, когда над головой грохочут очереди компактного МГ-К Клауса.

Третьим был Вилли, Вилли-Жги-Круши, сапер, механик и умелец швыряться ножами. Вилли появился чуть позже и был моложе, но Клаус с Гансиком его зауважали сразу.

«Бранденбург» воевал на Восточном фронте, воевал с партизанами Балкан и Пиреней, появившихся недавно, сбрасывался десантными группами в Малой Азии и помогал Африканскому корпусу, закопавшемуся в пески по самые макушки, выйти в центральную часть континента.

Тройка Клауса воевала вместе с полком, покрываясь шрамами, крестами и загаром. Пока их не бросили сюда, в чертовы проклятые снега и лед русского Севера, к огромным белым медведям и затерянным в холоде аэродромам с радио-пунктами.

Где-то здесь, посреди вечной мерзлоты близкой тундры, в устье какой-то реки, из десятков и сотен несчитанных, рассекающих огромные безлюдные просторы, им выпало искать секретную базу коммунистов. Объединившись по три тройки, им пришлось разбежаться в разные стороны. Приказ не казался странным — во чтобы бы не стало уничтожить после исследования. Странным оказалась инструкция, предписывающая уделять как можно больше внимания странностям, фиксировать и брать носимые образцы.

Странно или нет, но убедиться в правильности Клаусу не удалось. И никому не удалось. Чертовы русские большевики так и остались замеченными лишь издали, в отличие… в отличие от других.

Но сперва три тройки шли, шли и шли, на лыжах, вставая на отдых лишь днем, прячась в вырытых ячейках и укрываясь накидками. Русских никто не замечал, хотя порой на горизонте мелькали точки авиации, иногда самолетов, иногда неторопливо-деловитых геликоптеров. Из-под снега, густо накрывавшего все вокруг, пробивались крохотные кусты, порой острые перья травы, растущей густыми небольшими участками.

Тройки вел Якко, финн ли или какой-то там еще саам, чуявший тундру под ногами как самого себя. Если бы не он, то к границе, нанесенной на картах очень условно, вышло бы четыре бойца вместо девяти.

Под снегом, среди мерзлой в камень земли, густого ковра мха и лишайников, прятались самые настоящие вязкие колодца, утягивающие неосторожного прямиком на смерть. В первый раз они наткнулись на старого оленя, увязшего уже по шею и косившего на них глазом, темным и бешеным от страха. Якко лишь кивнул и пошел дальше.

Плохое началось позже, когда впереди замаячили самые настоящие, пусть и невысокие, горы. Якко наткнулся на круг из камней, сходящихся к центру лабиринтом.

— Надо уходить. — финн щурился и ловил ветер носом, ища в нем что-то. — Нам не нужно дальше.

— Ты против приказа? — поинтересовался Гаккель, старший группы. — Якко?

Мягкий тон и спокойное лицо оберштурмбанфюрера никого не обманывали. Гаккель был опасен даже спящим голышом с двумя фрёйляйн из хорошего борделя и упившись в стельку перед этим. А на операции, задавая вопрос так вот ласково, он разом превращался в опасного хитрого лиса, неуловимо перекусывающего горло.

Якко мотнул головой, не соглашаясь. Показал на сухие ветки, торчавшие из сердца каменного лабиринта:

— Там убивали людей. Тут пахнет их болью и кровью. Убивали недавно, из-за войны, из-за нас. Ради нас.

Гаккель, совсем как пес, тоже повел носом, как принюхиваясь.

Слова Якко не растаяли сами по себе в усиливающемся ветре. Финну верили, а такие фокусы он выкидывал нечасто. И сейчас Якко, пять лет резавшийся и резавший в Хибинах и у Мурманска «черную смерть», советских морпехов, боялся. Боялся на самом деле, хотя старался не показывать своего страха.

Клаус, медленно рассасывающий половинку кубика шоколада, косился на него и чувствовал озноб. Обычно «Бранденбург» не сталкивался со всякой дрянью, а если такое происходило, то…

Сам Клаус уже подписал как-то раз бумаги, изложив все факты, разгласи которые и умрешь быстро и жестко. Тайны Рейха сам Рейх оберегал самыми доступными методами — молчанием большинства причастных. Иногда просто мертвым молчанием мертвых людей. Клаусу и Гансику, потерявшим в том странном бою с мохнатой огромной обезьяной, воющей волком, первого третьего — Фрица, пришлось молчать и даже друг с другом они говорили два раза. Пьяными и в полном одиночестве.

И сейчас Клаус, перед экспедицией на свою голову читавшим про Север, стало не по себе. Было с чего… И после виденного лохматого чудовища, убившего две тройки, их Фрица и умершего только когда его обдали из огнемета, Клаус верил. В не самый простой мир и в то, что Крайний Север опасен не только холодом.

На Севере жила память о чудовищах, наполняя чумы, юрты и иглу именами, произносимыми лишь шёпотом и лишь при свете. Упыри-ёры, восставшие деретники, ночные убийцы в мохнатых шкурах, прячущиеся внутри медвежьих шуб людоеды-куквеаки, насланные людьми кожаных лодок и тюленьих курток со штанами. Юкагиры, обживающие тайгу, прятались от чучун и ренкя, забиравших детишек. Люди всегда ищут врагов и колдунов в подобных себе, потому якуты резали эвенков, те и юкагиры искали по побережьям иннуитов, и все вместе боялись чукчей и их демонов-абасы.

И когда Якко замер, глядя на ветки, оказавшиеся чьими-то высохшими руками, Клаус испугался. Хотя и не показал виду. А группа отправилась дальше, пока не вышла на прямую дорогу к нужному объекту. И…

Ночь взорвалась перекатывающимся клекотом, мельканием седых и светло-бурых шуб, прячущихся среди набегающей пурги. Гаккеля выдернули из кольца первым, выдернули и подкинули обратно спустя минуту диких воплей в сгустившейся белой мгле. Подкинули, раздерганного на куски, брызгающие мгновенно остывающей кровью.

Клаус и Гансик смогли выбраться и бежали дальше, оставив за спиной своих парней из «Бранденбурга». Гансик оглянулся один раз, заорал и припустил еще быстрее. Клаус обернулся, заметил седое и светло-бурое, длинные сильные тени, бегущие следом ссутулившись и через раз опираясь на передние лапы-руки.

Клаус сломал ногу Гансика, выбил его винтовку, забросил ее дальше и, вытащив «люгер» из кобуры, оставил его в снегу только через двадцать-тридцать шагов. И Гансик не подвел, добравшись до него и отстреливаясь от тварей, косматых злобных северных троллей, окружавших его, пока сам Клаус спасал свою жизнь.

«Бранденбург» вбивал в голову много принципов и умений. Желание выжить, выиграть бой даже умирая, было одним из главных. Гансик, преданный Клаусом, отстреливался до последнего, войдя в раж и даже забыв оставить один для себя. Его вопль дотянулся через полтора километра, разделивших Клауса, мокрого насквозь и место последнего боя его напарника, преданного и брошенного.

А потом Клаус смог добраться до лабиринта. Несмотря на растянутые сухожилия и вывих. Клаус жался в камни. Те холодили не хуже снега, но хотя бы прятали от ледяного ветра, рвущегося к живому теплому телу. Белая острая шрапнель, накинувшаяся вместе со всем прочим scheisse, почти добила Клауса, превратив в хныкающего мальчишку.

Смерть родилась из белого хаоса неожиданно. И пальцы не смогли рвануть кольцо у чеки русской гранаты-лимонки. Смерть оказалась красной, очень страшной и больной. А как еще, когда тебя рвут на куски клыками и когтями?