В перепутье дорог

Глава 30. «Ехали на тройке с бубенцами…»

До Михайловки, первой почтовой станции на пути в Смоленск, путешественники не доехали, а долетели. На их удивление, несмотря на середину апреля, дорожную грязь подхватило легким морозцем, карета ехала очень быстро.

Но это просто повезло, ведь по статистическим данным Комитета внутренних дел Российской империи, в XIX веке дороги в Смоленской губернии из-за состава почвы крайне неудобны для путников. Они размыты и образуют промоины не только весной-осенью, но и летом после дождей. После засухи летом глинистая грязь на дорогах высыхает и образует комья, которые причиняют неудобства и лошадям, и экипажам. Поэтому, как бы ни хотелось путникам ехать «быстро и ровно», но не всегда это получается. Да и извозчикам предписывалось осенью-весной двигаться со скоростью 8 верст в час, то есть 7,5 км/ч. Сейчас велосипедист движется быстрей. Так что путешественники пользовались моментом и подгоняли извозчика, как могли.

Тройка, запряженная в Дорогобуже, была прекрасной – центральный конь (коренник), гнедой масти, как ему и положено, смотрел прямо, а боковые лошадки (пристяжные) – тоже гнедые, красиво изгибали головы в сторону, чудо, а не картина!

Да еще и бубенчики под дугой сразу напоминали обо всех тех прекрасных песнях и стихах, где упоминалась тройка – символ русской души и дороги. Тут и пушкинская «Зимняя дорога», и «Тройка мчится, тройка скачет» Вяземского, и некрасовская «Что ты жадно глядишь на дорогу», а также «тройка удалая» с «колокольчиком – даром Валдая» Глинки. Поэтам нравилась ее лихость и скорость – она «борзая», «бойкая», «лихая», «шальная», «бешеная»; ямщик на ней «ухарский». Сохранилось более тридцати таких песен – и известных, и забытых, имеющих авторов или народных.

Вот и здешний ямщик смотрелся «ухарем» – в длинной синей поддевке со складками, застегивающейся на левую сторону металлическими пуговицами. На голове его был гречник – валяная шапка, похожая на пирог из гречневой муки, – высокая, с узкими полями и слегка коническая. Подпоясан он был красным кушаком, в который убрал какие-то свои мелкие вещи – он служил ему своеобразной сумочкой-поясом, так популярной одно время у торговцев в будущем. Он свистел, крутил своим кнутом над головами коней, но они и не нуждались в том, чтобы их подгоняли, ехали быстро, ровно.

«…Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи», – Николай Васильевич Гоголь на все времена сказал!

Настроение было замечательное, и наши путешественники всю дорогу пели. Начали, конечно, с песни Павла Булахова на стихи Петра Вяземского «Тройка мчится, тройка скачет…» Будет она сложена только в 1865 году, но уж больно хорошо ложилась она на дорогу, грех не спеть ее пораньше на пятьдесят лет:

Тройка мчится, тройка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
Колокольчик, звонко плачет,
Упоительно звенит.
Едет, едет, едет к ней,
Едет к любушке своей,
Едет, едет, едет к ней,
Едет к любушке своей!

Далее хорошо пошла «Тройка», которую все знают по первым словам: «Вот мчится тройка удалая» композитора Верстовского на стихи Федора Глинки, которая была частью его большого стихотворения «Сон русского на чужбине». Эта песня чуть помоложе, 1828 года рождения. Именно ответом на нее и появились стихи Вяземского:

Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Ямщик лихой – он встал с полночи,
Ему взгрустнулося в тиши —
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
«Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
Теперь я бедный сиротина!..»
И вдруг махнул по всем по трем —
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьем.

Затянули было и «Однозвучно гремит колокольчик» Гурилева на стихи Ивана Макарова, чей отец был крепостным почтовым ямщиком у помещика Всеволожского. Однажды в дороге он попал в буран, нашли его уже умершим. Так же закончил свою жизнь и его сын Иван, который в возрасте 31 года замерз в дороге. В его мешке обнаружили рукописи – это были его стихи. Песни на эти стихи, уже широко известные к тому времени, считались народными, без авторства. И только в 1930-х годах авторство Ивана Макарова и его судьбу установил пермский филолог Александр Кузьмич Шарц. Но прекрасные слова его стихотворения до сих пор будоражат душу и навевают грусть:

Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога пылится слегка,
И уныло по ровному полю
Разливается песнь ямщика.
Столько грусти в той песне унылой,
Столько грусти в напеве родном,
Что в душе моей хладной, остылой
Разгорелося сердце огнем.

Продолжили не менее грустной и задумчивой песней на стихи Николая Алексеевича фон Риттера и музыку Якова Лазаревича Фельдмана, которую все считают народной, и которая создана в самом начале двадцатого века, примерно в 1915 году:

Как грустно, туманно кругом,
Тосклив, безотраден мой путь,
А прошлое кажется сном,
Томит наболевшую грудь!
Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей!

Но после этой грусти захотелось раздолья, веселья, хулиганства, и Наталья запела песню Сердючки – «Гуляночка», только заменила слова «Ще не вмерла Украина, если мы гуляем так» на «Знать гуляет Смоленщи́на, если мы поем тут так!» Немного нескладно, но пусть так:

Ну отгадайте, что у нас, отгадайте, что у нас,
А у нас, а у нас, а у нас гуляночка.
Льются песни, льются вина
И стучат, стучат, стучат бокалы в такт
Знать, гуляет Смоленщи́на, если мы поем тут так!

Так, с песнями и смехом, и домчались до Михайловки. Ямщик, выпрягая лошадей, все качал головой да приговаривал:

– Ну, веселые вы баре, так бы и ехал с вами еще сто верст.

А когда Миша, желая отблагодарить его, сунул какую-то мелочь в его руку, тот поклонился в пояс и сказал:

– Спасибо за ласку, а еще пуще спасибо за песни веселые, никогда таких не слышал, распотешили вы меня!

В Михайловской почтовой станции смотритель сразу вспомнил Мишу и его приключения и бросился навстречу, стал пожимать Мише руку, рассказывать всем о его храбрости в деле поимки «злых разбойников». Миша отнекивался, типа «так поступил бы каждый», но было видно, что ему приятно и внимание, и то, что его не забыли.

Надо отметить, что пребывание в прошлом сказалось благотворно на бывшем «мамсике» – он заматерел, подтянулся, даже отпустил себе усы и начал отращивать бороду – какой купец без бороды, но смотрелся он с ней очень забавно. Настоящий мужчина, ответственный за свое дело и людей, а не мальчишка получился из Михаила на радость всем!

Пока путешественники грелись и пили чай из большого самовара с баранками и калачами, лошадей уже перепрягли. «По блату» дали их быстро и неплохих, так что все только успели сходить по своим надобностям, как можно было ехать.

Всех пугала Соловьева переправа, так как переживали, что лед уже хрупкий и может провалиться. Ямщик уверял в безопасности перехода, так как ледоход уже прошел, был наведен плашкоутный (или наплывной) мост, по которому и переехали на другой берег.

Наталья все оглядывалась на Варвару – как она, но та выглядела бодро, разговаривала весело, пела со всеми наравне – у нее оказался вполне приятный голос. Женщина только попросила ее:

– Не стесняйтесь, если плохо будет, обязательно говорите, – на что Варвара ответила уже в стиле девятнадцатого века:

– Не переживайте, голубушка Наталья Алексеевна, все в порядке, я прекрасно себя чувствую и ничуть не жалею об этой поездке.

Ну раз так, поехали дальше, до Кардымова, где и заночуем. В этот раз уже не пели, все-таки устали немного, да и смеркаться начинало, поэтому очень обрадовались, когда уже почти в полной темноте увидели огни почтовой станции.

Зашли туда тихо, стараясь не побеспокоить людей, расположились в номере наверху. Никита ночевал в карете, охраняя багаж, Миша расположился в соседней комнате, на всякий случай достав из сумок пистолеты из будущего. Он хотел составить компанию Никите, но тот прогудел в бороду:

– Нешто, барин, у меня тут тоже ружжо есть, вы не переживайте, справлюсь, ежели што! Да и почта тут проверенная, редко что случается!

Но тем не менее все были готовы к разным неприятностям, Наталья даже вооружилась шокером на батарейках, только переживала, что он быстро разрядится. Пистолет с резиновыми пулями, так выручивший в инциденте с Воронихиным, также лежал под рукой. Но ночью было спокойно, все хорошо выспались.

Но утром все были разбужены шумом и криками, а когда выглянули вниз, увидели молодого военного, которого заносили в дом. Оказалось, что он спешил по «казенной надобности», но его конь заскользил копытами по размокшей глине и грязи и упал, придавив своего ездока. Лошадь-то сразу вскочила на ноги, а вот молодой человек сам не смог подняться. Хорошо, что это произошло уже вблизи почтовой станции, его быстро заметили.

Наталья подошла к молодому человеку, представилась и сказала, что она и ее люди могут оказать ему помощь, пока прибудет лекарь, за которым отправил слугу почтовый смотритель. Она сказала, что ее помощник может помочь снять одежду и осмотрит его.

Пока Миша мыл руки, Варвара приготовила аптечку. На счастье пострадавшего и на всеобщее облегчение, кости на первый взгляд были целы, хотя без рентгена трудно это определить. Но суставы сгибались свободно, хоть и ткани были опухшими. Но вся спина представляла один багровый синяк, на который пока приложили лед, а потом смазали мазью с обезболивающим и охлаждающим эффектом из запасов будущего. Женщина дала ему выпить и растолченную в порошок обезболивающую таблетку, так как видела, что удар был достаточно сильный.

Молодой человек слабо стонал, но крепился изо всех сил. Он поймал руку женщины и произнес:

– Мадам, безмерно вам благодарен! Позвольте представиться – Анатоль Долохов, корнет… уланского полка.

М-да, еще один почти тезка литературного героя, только Долохов у Толстого был Федором, а Анатолем – Курагин. Что-то слишком много совпадений, интересно, к чему бы это! Но Наталья почему-то четко ощущала, что этот человек еще встретится им на пути, это знакомство неспроста, а очередная «плюшка» от Создателя.

Только часа через два приехал лекарь, одобрил лечение, настоятельно советовал пострадавшему лежать спокойно хотя бы день, туго перевязал ему тело, принюхавшись к мазям. Оставив пострадавшему карточку Миши и Натальи и еще мазь и лекарства, с сожалением попрощались с корнетом. Ему уже получше, боль утихла, отлежится и скоро будет легче, а всем пора в путь. Опять меняют лошадей, и странники отправляются дальше.

Следующий пункт – Смоленск, а до него еще ехать и ехать. Дорога стала хуже, тут уж пришлось на своих боках испытать все прелести русских ухабов, даже многочисленные подушечки не помогали. Уже начало подтаивать, а где-то еще оставались замерзшие комья грязи, которые летели из-под копыт лошадей. Скорость сильно упала, на велосипеде быстрее можно доехать, пришлось даже в одном месте всем выходить, а Никите помогать выталкивать карету из грязевой ямы, в которую попали. Так что все были безумно рады, когда доползли до Смоленска, и, кряхтя и потирая бока, вышли около гостиницы, где останавливался Миша. Пассажиры наняли две комнаты – женскую и мужскую, перенесли свои вещи и все припрятали, закрыв и запечатав на навесные замки из будущего, еще не подвластные ворам.