Родина – за нами!

Второй пилот, весь в огне и желании дотянуться до огрызающегося скота, удиравшего по железке, не обращал никакого внимания на спор. Он стрелял, вцепившись во врага и, вроде бы, потихоньку добирался до того. Вроде бы…

Эйхвальд рыкнул сквозь зубы, когда пролетающий мимо снаряд пробил борт платформы. Заодно отлетевшим в сторону небольшим куском железа его резануло по лицу. Кровь выступила сразу, мешая прицеливаться, смахнуть ее было некогда.

Сафин молчал, молчал уже больше минуты. Что с ним было, жив ли или нет, лейтенант не знал. Насколько мог — растягивал ленту из короба, уже третьего короба, последнего. Платформа пока сохраняла скорость, аккумуляторов хватало, скорость не падала. Рустем, перед тем как сам Эйхвальд открыл огонь, заклинил переключение скоростей, чтобы не было поводов отвлекаться. Сначала лейтенант не понял этого поступка. Но потом, подумав, согласился. Самым главным было прикрыть отход ребят, не дать зацепиться за них немцам, и рискнуть, вызывая вертолет на бой.

Сейчас бой был им практически проигран. Лейтенант разведчик рычал, понимая, что вот еще немного, всего с десяток звеньев и все. Сначала вертолет расстреляет спокойно катящуюся платформу, потом пойдет дальше. Он дернул стволом, пытаясь хотя бы зацепить темный крутящийся силуэт очередью. Трассеры уходили мимо, мимо, если и задевая вертолет, то лишь чуть-чуть.

Когда, неожиданно, в небе расцвел цветок пламени, Эйхвальд не поверил. Он не верил еще несколько секунд, потом все это стало не важно. Вспышку от устремившегося вперед реактивного снаряда он не смог бы заметить, даже если бы захотел. Но, уже начав падать, пилот успел отправить к ним последний гостинец.

Громыхнуло перед самым лицом громилы лейтенанта. Борт дрезины встал на дыбы, не давая жидкому огню прорваться к нему, скрутился, мгновенно покрываясь сажей и копотью. Эйхвальд закричал, но не от боли, от радости. Он смог сделать то, что требовалось. Спустя пару ударов сердца огонь все же добрался до него. Разведчик успел заметить рыжие сполохи, закрутившиеся перед глазами, прежде чем упал в непроницаемую мглу.

Вертолет крутило, как будто им играли сумасшедшие ведьмы, летающие вокруг на метлах. Отто, не отпуская МГ, болтался взад-вперед, порой ударяясь о дырку в борте. Острый металл сразу прорвал ткань брюк, раскроил бедра, где-то даже добравшись до кости.

Кровь летела вокруг, горячая на выходе и тут же замерзающая, несколькими холодными каплями ударившая Отто по лицу. Ему перебило позвоночник, разворотило живот, а он почему-то все жил, намертво вцепившись в рукоятку и не видя, как завязки-утяжки рукава парки несколько раз обмотались вокруг нее и станка.

Последний поворот заставил его глухо замычать, сил на крик не оставалось. Отто впечатало прямо у пробоины, разодранные вкривь и вкось края вцепились крючками, как в рыбу, не отпускали. Так даже оказалось лучше, хотя и страшнее.

Отто уставился в ревущее белое за бортом. «Драккен» перестало швырять, выровняло и несло к земле, все быстрее и быстрее. Прямо на приближающийся сухой лесок, вдруг проглянувший в просвете снежной бури и подсвеченный чудом уцелевшим поисковым прожектором на пилоне.

Ближе, совсем близко… Отто захрипел, услышав еще чей-то стон, поднял голову, надеясь увидеть хотя бы одно знакомое лицо вместо ледяной русской пустыни, раскрывшей свою пасть и готовой сожрать еще сколько-то немцев.

Вместо Хоффмана, летунов или хотя бы кого-то из молодых, на него взглянула черно-красная маска смерти, текущая склизким и жирно чадящая. А потом остатки бронестекла встретились с белым и твердым, и Отто сдох.