Дым отечества

Теперь: Эсме Гордон

Склад был очень большим и битком забитым, зато новым, сухим и чистым. На досках кое-где еще выступала под солнцем свежая смола, и потому пахло еще за три шага от двери стружкой, мокрой деревянной крошкой, а пуще всего хиндской пряностью кари, три пылинки которой пропитывают своим ароматом любое помещение на годы после того, как драгоценный груз был увезен.

Купец был тоже большим, солидным как его дело, простиравшееся от Хинда до Киева, от Константинополя до Капской колонии — и достаточно напуганным таким явлением по его душу, но ровно в той мере и степени, чтоб господа из свит самих Его Величества и коннетабля не могли обвинить его в непочтительности. Следователей встретили поклонами и хорошим вином — утолить жажду с дороги, а также приглашением после дела к столу и обещанием подарков.

Эсме посмотрел из седла на плотный высокий стог, обернутый в яркую шерсть тонкой выделки и увенчанный гильдейской шапкой, на то, как этот стог неожиданно ловко переламывается в пояснице, хотя казалось бы, такое чрево не то что умять в поклоне, его поясом-то перетянуть невозможно, на холеную коротко постриженную на ромский манер бороду и решил: купец ни при чем. Злосчастное иноземное украшение у него купили, это установлено достоверно, но сам он к малефициуму не имел ни малейшего отношения — и не сомневается, что истина будет установлена.

Такое доверие к ордену одновременно внушало уважение и слегка смущало Гордона. Все знали о том, что доминиканцы совершенно неподкупны во всем, что касается черной магии. Все знали об этом настолько точно и достоверно, что соблазн казался слишком явным — а поймать на обмане одного расследователя мог только другой.

А в законах Аурелии возможность защиты от неправомерных обвинений со стороны Ордена не предусмотрена, как не предусмотрен ущерб от солнца, вставшего на западе.

Если эта рыба протухнет хотя бы частично, от нее не будет спасения.

Эсме думает об этом. Еще о том, что Орден не учуял жареного в пресловутом «Соколенке» и значит может не учуять где-нибудь еще.

Еще о том, что стоило бы молиться, чтобы на складе нашлись следы. Это значило бы, что, скорее всего, покушения не было. Никто не хотел убивать ни ребенка королевы, ни ребенка герцогини. Придворный приобрел редкость в подарок вышестоящей особе, редкость оказалась с двойным дном, да таким, что ни купцу — мужчине — ни покупателю — мужчине — это дно явиться не могло. Кто из них в здравом уме стал бы примерять женский головной убор?

Не помогли молитвы — сбылось все по вере купца. Не нашли на складе и в окружающих помещениях ни следа злоумышленного колдовства. Точнее, кое-какие старые следы нашли и посоветовали хозяину сжечь от греха подальше тюк заморской шерсти и страховидного деревянного идола из Африки, и уже потому, что монахи учуяли даже эти просто недобрые, не для жилья и дела человеческого вещи, ясно было: искали тщательно.

Зато купец прекрасно помнил, да еще и записывал, в какую из лавок среди прочего дорогого штучного товара, не для прилавка, а для показа важным покупателям внутри, в особых комнатах, отправил согдийский чепец, и в лавке, в которую немедля нагрянули с обыском, следов тоже не было, и покупателя там запомнили. Велик город Орлеан, но человек не иголка, не потеряется. Правда, было это достаточно давно — еще в Великий пост, когда о беременности королевы не было объявлено, да и объявлять пока еще было не о чем.

Всем предыдущим розыском и д'Анже, человек Его Величества, и фицОсборн, человек Его Высочества, могли гордиться. Шутка ли — отыскали в Орлеане купца, который привез товар, организовали обыск, затем другой, и все это втихаря, никому на глаза не попавшись.

Теперь оставалось только найти покупателя.

Составить список примет оказалось нетрудно. Искать предстояло молодого дворянина без шрамов, особых примет и ярко выраженного акцента, достойного, но нестоличного вида, из числа сторонников Его Высочества, что было легко угадать и по речи, и по бантам, в сопровождении двух слуг… оба северяне. Нестоличного — ибо столичные дворяне его возраста после визита ромского посольства изменили мнение о допустимых сочетаниях цветов и апельсиновый, перетекающий в зеленый, больше не являлся для них анафемой, а покупатель придерживался еще старого разделения, хотя толщина кошелька позволила бы ему приобрести хотя бы одну новинку, да и где вы видели юношей, что оглядываются на толщину кошелька… Нет, он в службе у провинциала строгих нравов… — объяснял хозяин лавки. — И спрашивал, будет ли смотреться чепец в сочетании с ярко-синим покрывалом.

Трио сыщиков уединилось в отдельной комнате в облюбованном фицОсборном трактире, чтобы переварить новости, залить их хорошим армориканским пивом — д'Анже, правда, предпочел не очень хорошее вино, — и никто не решался заговорить, пока утка не была обглодана до косточек. Аппетит — дело священное, особенно, если его то и дело норовят осквернить.

— Синий — любимый цвет Ее Величества, — сказал д'Анже. — И не припоминаю, чтоб госпожа герцогиня когда-то его надевала.

Он и фицОсборн уставились на Эсме, будто он знал гардероб обеих дам наизусть.

— Я тоже не припоминаю, — признался он, перетряхнув в памяти все парадные и домашние наряды Шарлотты. — К тому же, синий ей не к лицу, в отличие от королевы. Но сочетание синего с золотом, ее любимых цветов, и черного с серебром — это противоречит всем канонам и Ее Величество бы никогда…

— Боюсь, что Его Величество не убедит подобная аргументация. Лучше бы этого лавочника поразила потеря памяти! — шлепнул ладонью по столу д'Анже. — Передать не могу, до какой степени мне не хочется сообщать эту новость нынче вечером во дворце!

— Если бы дело было в Каледонии, — сказал Эсме, — я бы легко назвал вам еще одну высокопоставленную даму, известную неизменным пристрастием к ярко-синим покрывалам.

— Кого?

— Царицу Небесную.

Д'Анже раздраженно скривился — шутка показалась ему неуместной. ФицОсборн вытянул перед собой ладони, развел пальцы, покачал…

— Три, в пределах городской черты.

— Три чего?

— Церкви. Где статуя Девы достаточно велика ростом и одета именно в синее. Всего три.

— А с чего вам это вообще в голову пришло?! — продолжал раздражаться д'Анже. — Господа, если вы устали, то…

— Подождите, — тихо, но твердо сказал Гордон, и сотрапезники отчего-то разом расправили плечи. — Это… достаточно разумно. Вы можете себе представить достойную даму, у которой только одно покрывало?

— Почему одно?

— Чтобы подбирать дорогой чепец именно под него, как под… данность. Более того, попробуйте себе представить этот чепец, а сверху покрывало на какой-нибудь даме.

— Еще более странное зрелище, чем Ее Величество в синем платье и этом чепце, — кивнул фицОсборн.

— Но что это нам дает? Если бы чепец оказался на статуе Девы, мы бы не искали покупателя.

— Он мог оказаться на статуе Девы и быть украденным. Где чернокнижие, там и святотатство. Он мог быть куплен для Девы и украден из ее гардероба, не надетым. Он мог быть куплен для Девы и не подарен.

ФицОсборн наливает себе вина, отхлебывает.

— Три церкви. Их можно обойти за час с небольшим.

— Быстрее, если разделиться.

— Я предпочел бы, господа, чтобы мы зашли во все три вместе. Это увеличит шансы господина д'Анже встретить следующий год хотя бы на толедской границе…

— А ваши?

— Встретить его по эту сторону гумуса.

Не увеличивает, думает Эсме. И беспокоитесь вы, шевалье, не об этом.