Спасение Рейн

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

РЕЙН

Повзрослев, я обнаружила, что невозможно не замечать Солджера Мэйсона.

Парень не был популярен в том смысле, в каком знаменитости прокладывают себе путь вверх по социальной лестнице, пока каждая семья в Америке не будет знать их имя. На самом деле, он вообще не был особо популярен, особенно в толпе, которую привлекала «Яма».

Солджер был известен просто тем, что существовал.

Он был добрым. Был поразительно привлекателен в детстве и, несомненно, великолепен во взрослой жизни. Солджер был щедрым. Был внимателен и обладал неослабевающим комплексом героя. И каждая из этих черт способствовала тому, что его существование затрагивало каждого, кто когда-либо с ним соприкасался.

Так что, да, не заметить его было невозможно, и я никогда не забуду, как он впервые обратил на меня внимание.

Была обычная среда, и мы с мамой после школы ходили за продуктами. Я была ребенком, всего двенадцать лет или около того, и не могла дотянуться до бутылки оливкового масла на верхней полке. И с каждой попыткой дотянуться до последней бутылки, засунутой в самый дальний угол, все больше расстраивалась и боялась, что придется возвращаться к маме с пустыми руками, пока невероятно высокий мальчик не протянул руку над моей головой и не схватил ее, не потупив взор.

— Вот, — сказал он, опуская бутылку перед моими глазами.

Я оглянулась через плечо, открыв рот, как одна из золотых рыбок, которых Сторми выиграла на карнавале несколько месяцев назад.

— Спасибо, — прошептала я, удивляясь, что вообще смогла найти свой голос — он был так хорош собой.

И, о Боже, он вообще был таким. Лицо парня выглядело так, словно его можно было увидеть в одном из моих подростковых журналов, рядом с другими юношескими сердцеедами нашего времени, с его волнистыми темными волосами, завидным строением костей и глазами цвета меда. И он был выше даже моего отца, которого раньше считала самым высоким и сильным мужчиной из всех, кого я знала, но там, в одиннадцатом проходе, я уже не была так уверена.

И также не была уверена в том новом чувстве, возникшем, набухающем и согревающем область внизу моего живота при виде его улыбки.

— Да, без проблем, — ответил он. — Хорошего дня, ладно?

И на этом все закончилось. Это был первый раз, когда я по-настоящему познакомилась с Солджером Мэйсоном, первый раз, когда он скрасил мой день и заставил меня усомниться в своих эмоциях.

А он даже не подозревал об этом.

Сейчас я сидела в кресле в приемном отделении больницы, одетая в чистые треники и футболку, которую жена Патрика Кинни, Кинси, принесла мне в приемный покой. Мой сын был рядом со мной, его тяжелая голова прижалась к моему плечу, когда он наконец-то — каким-то образом — нашел сон после пережитого кошмарного испытания в доме 1111 по Даффодил-лейн.

По другую сторону от меня сидел Гарри, который приехал сразу же, как только я написала сообщение. И как мне удалось собрать воедино связные слова — «Солджера ранили, и это выглядит не очень хорошо», — не могу сказать. Полагаю, я просто сделала то, что всегда делала раньше — то, что должно было быть сделано.

Потом был Патрик, сидевший по другую сторону от Ноя. Пока Ной спал, никто из них не разговаривал, и мне оставалось только вспоминать о том времени — о том, как я впервые по-настоящему познакомилась с Солджером Мэйсоном. И мне стало интересно, как я смогу жить дальше, не имея возможности рассказать ему об этом.

Что, если так и не смогу рассказать ему, что действительно писала ему? Дважды я написала ему письма во время его пребывания в тюрьме, но потом оба раза передумывала и выбрасывала их, чувствуя себя глупо из-за мысли, что он вообще захочет меня услышать.

«Боже, почему я еще не сказала ему об этом?»

Что, если у меня никогда не будет возможности признаться, что с того момента, как он спас меня в тот первый раз в «Яме», я молилась ему, как молятся своему богу? Молилась, чтобы он вернулся и все снова стало хорошо. Чтобы еще раз доказать, что некоторые мужчины бывают хорошими и достойными и сами заслуживают хороших и достойных вещей.

Что, если у меня никогда не будет возможности сказать ему, что я полюбила его задолго до того, как произнесла эти слова вслух? Что, если у меня больше никогда не будет возможности произнести эти слова?

Боже, как же я сейчас ненавидела свой мозг. Ненавидела за то, что не могу остановить поток своих мыслей, за то, что не могу контролировать панику и беспокойство, которые окружали ниточку, на которой держалась его жизнь.

Я зажмурилась, а сердце бешено заколотилось, когда вспомнила те последние мгновения перед приездом полиции…

ХЛОПОК!

Первый выстрел разнесся по дому, с силой ударив по моим барабанным перепонкам.

Я громко, слишком громко вздохнула и закрыла рот рукой, не позволив себе закричать от ужаса.

Кот спрыгнул с кровати и юркнул под нее, съежившись и уставившись на меня своими светящимися желтыми глазами. Он искал у меня утешения, но не находил его.

— Что это было? — прошептала я Элевен пронзительным голосом, но, конечно, вопрос остался без ответа.

Мое сердце гулко стучало в грудной клетке и отдавалось в костях. Мне хотелось вскочить и убежать. Я хотела выйти из комнаты и убедиться, что с Солджером все в порядке.

Все, о чем я могла думать, — это Солджер, Солджер, Солджер, Солджер, его имя, повторяющееся бесконечно и неистово.

Но он приказал мне оставаться здесь, молчать и прятаться, а сам отправился противостоять злобному, ужасному, ненавистному человеку, которого я когда-то — так много лет назад — желала.

До того, как начались годы насилия, извинений и нападений.

До страха перед тем, что случится со мной и моим сыном, если я осмелюсь обратиться в полицию.

Но теперь мужчина, которого я любила больше, чем себя, был где-то там. Боролся с этим злым человеком. Смотрел в дуло пистолета Сета. Был храбрее, чем когда-либо в своей жизни.

И все ради того, чтобы спасти меня после того, как он уже спас моего сына.

— Что… — Я задыхалась, пытаясь отдышаться, а мои руки тряслись, обхватив пистолет. — Что, если он мертв?

Боже, Боже, о Боже… Я не могла дышать. Не могла думать. Не могла смотреть в мир без Солджера. Больше нет. Только не снова. Что мне делать? Как мне жить дальше?

Господи, как бы я жила, зная, что он пожертвовал собой ради моего выживания?

Как кто-то мог так сильно любить меня?

ХЛОПОК!

Я отшатнулась назад, глубже вжимаясь в угол комнаты.

Глазами уставилась на дверь, мой разум и тело достигли совершенно нового уровня страха, которого я никогда раньше не испытывала.

Солджер. О Боже, Солджер.

Затем я поднялась на ноги и побежала. Хотя знала, что он сказал мне не отпирать дверь. Знала, что он сказал не уходить. Но, о Боже, я не могла позволить ему сделать это одному.

Я не могла позволить ему умереть в одиночестве.

Боже, Боже, Боже, пожалуйста, не дай ему умереть.

Я с трудом повернула замок, а затем выскочила за дверь и побежала по коридору, крепко сжимая в руках пистолет.

Звериный рык вырвался из моего тела при виде Сета в гостиной, нависшего над обмякшим телом Солджера.

Он вовремя вскинул голову, когда я подняла пистолет, целясь прямо в его холодный, бездушный взгляд, устремленный прямо на меня.

А затем, не раздумывая ни секунды…

Я выстрелила.

Именно тогда я стала свидетелем смерти двух человек, за несколько мгновений до прибытия полиции и парамедиков.

Человека, которого я любила, и человека, который отнял его у меня.

Я сжимала руку Солджера, пока он ускользал от меня. И столько раз говорила ему, что люблю его, но этого было недостаточно. И, глядя ему в глаза, молила бога, который, как мне казалось, меня уже не слышит, вернуть его мне, не забирать его, просто сделать его лучше и не дать ему уйти.

Сет же умер в одиночестве. И хотя парамедикам удалось вернуть Солджеру крошечную искорку жизни — достаточно, чтобы надеяться, — они мало что смогли сделать с пулями в сердце Сета.

Сейчас Солджер находился в операционной. Он был там уже несколько часов, и примерно столько же времени прошло с тех пор, как мы получили хоть какие-то новости. Взгляды врачей говорили мне, что я глупо надеялась, глупо молилась и заблуждалась, веря, что он выживет. Но, черт возьми, что еще я могла сделать?

Все должно было быть не так. Он должен был спасти мне жизнь в последний раз перед тем, как копы увезут Сета, оставив нам свободу, чтобы мы могли наконец спокойно жить вместе. Все должно было закончиться не так. Он не должен был умереть. Я спасла его. После того как тот трижды спасал мою жизнь, я наконец-то спасла его, и Солджер не должен был умереть, черт возьми.

Я резко вдохнула через нос, все еще наполовину заложенный от пролитых ранее слез, а затем прикрыла глаза рукой и снова заплакала.

Гарри положил свою большую, утешающую ладонь мне на ногу.

— Я знаю, милая, — произнес он, его голос был хриплым и хранил глубокую печаль.

— Я не могу жить без него.

В комнате не было воздуха, и я глотала воздух, с трудом переводя дыхание.

— Я не могу… я не могу этого сделать…

Гарри ничего не сказал. Он только кивнул со слезами понимания и оставил руку на моем бедре.

Мои родители приехали через несколько минут, оба бросились в приемную и вызвали новую волну слез в моих глазах.

— О, Рейн. О Боже, милая.

Мама бросилась ко мне первой, а папа пожал руку Гарри, потом Патрику, и все они быстро представились.

— Ты ранена? — Мама держала мое лицо в своих руках, осматривая меня, пока я пыталась покачать головой.

— Я в порядке, — ответила я, но на самом деле это было не так.

Может быть, я не пострадала физически — Боже правый, представьте, что бы случилось, если бы Солджера не было рядом, — но эмоционально? Психически? Удивительно, как я вообще могла держаться на ногах. Учитывая все, через что прошла, после стольких лет… это было чудо, что я вообще могла функционировать.

— После всего, что случилось, милая, — мамины глаза встретились с моими, радужка помутнела от ее собственных слез, — никто не станет винить тебя, если ты развалишься на части. Тебе позволено не быть в порядке.

Напряженные нотки ее голоса осели у меня в горле, образовав твердый, липкий ком эмоций, который грозил задушить меня до смерти.

Всегда есть кто-то, кому нужно, чтобы я держала себя в руках.

Поэтому я прочистила горло, проигнорировала боль, пронзившую мое сердце, и отвернулась от ее полных боли глаз.

— Со мной все будет в порядке, — сказала я ей, прекрасно зная, что, как только приду в душ, дам себе десять минут, чтобы мои осколки упали и рассыпались, прежде чем мне нужно будет встать и снова собрать их воедино.

Так я поступала.

Я всегда так делала.

Ной зашевелился на моем плече, прижался ко мне, как в детстве, а затем резко поднял голову и осмотрел комнату глазами, которые сразу же стали широкими, но все еще оставались мутными от затянувшегося сна.