Заклинатель кисти

Глава 17. Божественный спектакль

Сказать по правде, Аум не то чтобы соврал Униру о себе… скорее, немного приукрасил. Он, действительно, был брошен в нескончаемый круг перерождений, а затем проклят богиней Даидой и превращен в русала, обреченного не помнить о себе ничего. Нуууу… сначала Аума данное не особо-то и беспокоило: среди этого народа он стал славиться как бедокур и пройдоха, но хитрый и сильный ловкач. Всегда находились те, кто его презирал, и те, кто уважал. В этом плане мир русалов и русалок не отличался от людского. Однако там было намного скучнее: рыбохвостые не напридумывали столько же удивительных вещей и правил, как люди, и Аум часто ловил себя на мысли, что ему хочется выбраться на сушу и опробовать все эти чудесные изобретения. Нередко русал забирался на какой-нибудь камень, торчавший из воды, садился и уныло глядел на сушу.

В один из таких дней — летних и неприятно знойных — у берега появился высокий мужчина с длинными каштановыми волосами. Зеленые глаза его глядели на Аума ласково, а губы сложились в доброжелательной улыбке. Преисполнившись любопытства, русал подплыл к незнакомцу. Мужчина представился богом Мори и в тот же самый день вернул Ауму человеческую суть и память. Он по-прежнему оставался заперт в колесе перерождений, однако теперь хоть не в качестве унылого рыбохвостого.

Как только к Ауму вернулась память (а произошло это достаточно быстро), то Мори тут же, сбросив с себя маску спокойного и мудрого странника, со слезами бросился обнимать его и просить прощения. Будучи русалом, мужчина нашел бы это необычным и даже трогательным, но, став собой, прекрасно припомнил, что именно из-за господина оказался в такой ситуации. Когда после войны Даида вершила суд над поверженными, Мори даже не вступился за него, смиренно поникнув и стоя в сторонке. Воспоминание возмутило Аума до глубины души, и он поспешил тут же отстранить от себя сопливое высшее божество, упрямо не желая принимать его извинения. Мори, хлюпая носом и строя, воистину, страдальческое выражение физиономии, не отставал и все равно просил прощения. В итоге, естественно, его напористость и внешняя красота взяли верх, и Ауму пришлось смягчиться. Более того… видеть Мори таким уязвимым, плаксивым и раскаивающимся было необычайно приятное и редкое зрелище — обыкновенно господин хоть и приветлив и добр, но не опускается до такого. Пожалуй, только собственным прислужникам, прислужницам и Иаду доводилось видеть его таким.

Получив долгожданное прощение, Мори приободрился и затем поведал Ауму, что нужна ему помощь прислужника. До него дошли вести из мира божеств, что Иаду удалось ускользнуть из заключения, и намеревается он обрушить свои гнев и зависть на царствие людское, дабы погубить его. Аум не удивлен был это услышать: бывший друг господина давно желает испортить их общее творение, однако сколько бы ни сталкивался прислужник с данным, ему все остается невдомек… Зачем? Ведь царствие людей было нарисовано и богом Мори, и божеством Иаду. Тогда… зачем же пытаться сломать то, что сам и сотворил? Аум попробовал спросить об этом Мори, да тот ему ответил с грустной улыбкой:

— Нет хуже на свете творца, который вечно недоволен своими творениями и стремится разрушить их бесчисленное количество раз в попытках воссоздать из руин нечто более прекрасное.

— Это бесполезный труд, — нахмурился прислужник. — Проще дать жить менее удачному творению и приняться за новое. Шедевры редко когда рождаются сразу.

Мори довольно улыбнулся и кивнул.

— Именно поэтому, Унир, я и считаю тебя своим самым лучшим учеником.

Аума смутила такая щедрая похвала, но он попытался состроить недовольную физиономию и фыркнул.

— Ну конечно… то-то вы с такой любовью не заступились за меня, — однако, заметив, как погасла от этих слов улыбка на лице господина, смягчился. — Ладно, я не в обиде… Забудем это.

После того суда Мори запрещено было создавать себе прислужников, и всю его свиту низших божеств (кроме Аума) уничтожили навсегда. Вспоминая о них, божок не может сказать, что испытывает грусть… ибо с другими прислужниками общался без дела нечасто, всецело отдаваясь рисованию, танцам, театральным постановкам и заклинаниям кисти. Чаще всего компанию ему составлял сам Мори, и это подчас вызывало зависть и недоумение со стороны других его слуг. Унир даже поразился, как много из свиты господина пожелало вступить с ним в войну за интересы людей, которым была дарована сила творить заклинания кистью… с учетом того, что он никогда не был душой божественной компании. Многие в те далекие времена воспевали его таланты как заклинателя, оратора, бойца и вдохновителя… ну и где они все сейчас? Большую часть развоплотили на веки вечные, а те, кто выжил, небось, даже смотреть в его сторону не захотят. Скорее всего, все те их слова были не более чем лестью, в которой крался некий корыстный умысел… Однако сейчас думать об этом смысла не имело — перед ним стояла задача помочь господину Мори в нахождении и поимке Иаду. Дельце не из легких, даже с учетом, что недоброе божество ослаблено после длительного пребывания в заточении.

С поиском все обстояло проще: тут господин озадачился заранее, еще до того, как нашел и расколдовал Аума. Иаду совратил, подчинил себе и использовал в качестве сосуда одного из заклинателей кисти по имени Цжэнь, который в определенных местах известен по одному из своих творческих псевдонимов — Ниур. Загвоздка, правда, состояла в том, что божество все время заметало следы собственного присутствия, и Мори исходил почти весь Восток в его поисках. К счастью, на тот момент ему все-таки удалось выследить Иаду, а также предугадать, куда лежит его маршрут — в королевство Син. Некогда очень богатое, но теперь сильно пострадавшее после войны с Тин, случившейся лет пять назад, и до сих пор пытающееся выбраться из затяжного кризиса.

— И что же ему там делать, господин? — поинтересовался Аум.

Мори на это ответил, что там живет сын Цжэня по имени Унир (прислужника изумило, что кого-то назвали в его честь, однако при этом он испытал едкую смесь гордости и недовольства), который обладает весьма любопытным даром, и Иаду не упустит возможности завладеть им.

— Даром? — непонимающе вскинул бровь Аум, однако господин не ответил, лишь загадочно улыбнувшись. Пришлось довольствоваться тем, что тот ему сообщил.

Задача прислужника состояла в том, чтобы, временно обратившись русалом, пробраться в бордель, куда угодил незадачливый сынок Цжэня, и проследить, чтобы с тем ничего из ряда вон выходящего не приключилось, при этом не вызывая особо подозрений. Естественно, пришлось сделать вид, будто у него потеря памяти.

Сначала Ауму это дельце показалось необычайно простым, однако затем сполна убедился, что ошибался. Мало того, что этот Унир оказался себе на уме и не особо сговорчивым, так еще и, словно магнит, притягивал неприятности и странности. То пожар странный в борделе случится, то водного дракона призовет (к пущему удивлению самого дракона), то в любовный треугольник угодит, то в заведении Уджа начнут твориться страннейшие вещи в духе оставленных неизвестно кем проклятий, заколдованных драгоценных камней и пропаж, убийств работников. Естественно, Аум упорно продолжал делать вид, что он не причем и ничего не помнит, а тем временем тайно докладывал обо всем господину Мори, гостившему у старого друга — у брата местного правителя. Однако до поры до времени божество велело ему ждать и внимательно наблюдать… когда же началась череда убийств, Унир получил вольную, а в борделе поползли слухи, что молодой заклинатель кисти и Аум могут быть замешаны во всем этом, то младшее божество поняло, что лучше делать ноги из того заведения, пока не сдали Ловцам. Уж от этих ребят, если что, будет сложно отвертеться и придется лишний раз просить помощи у Мори. Ну уж нет… Аум, конечно, благодарен, что тот его расколдовал, но не желает увеличивать свой долг перед господином.

Эх, да только, может, все-таки следовало сообщить Мори о своих новых намерениях! Мало того, что сам из борделя сбежал, так по пути еще столкнулся с Йой, которая принялась умолять помочь Униру. Делать было нечего — уж слишком миленькая эта девчушка… да и защита этого сопляка вообще-то в обязанности Аума входит, поэтому пришлось пойти за ним. Однако даже там мальчишка умудрился попасть в неприятности, и из-за этого младшее божество совсем потеряло бдительность и угодило в ловушку Иаду. А дальше все как по накатанной… смерть трех работников, которые соприкасались с замаскированным проклятьем божества, и жизненные силы которых тот решил забрать себе в качестве подпитки. Насланный на Аума сон с целью обезоружить и отобрать немного сил. Срыв печати с Унира и овладение его телом. Попытка уничтожить прошлый сосуд… Теперь еще и пожар в бедняцком квартале, который грозит охватить достаточно крупное число районов! Вот ведь незадача! Похоже, Аум здорово напортачил. Еще и старик-заклинатель, которого он вызволил из того дома, прихрамывал — пришлось чуть ли не тащить его на себе.

— Оставь меня! — хрипло крикнул он, дабы перекричать толпу людей, спешивших от и на место пожара, а также звонивший неподалеку пожарный колокол.

— Еще чего! — возмутился Аум. — И дать ему убить тебя?!..

Старик на это промолчал. Выражение лица у него было мрачным… К счастью, вся эта суматоха сыграла им только на руку, позволив затеряться. Ауму удалось выбраться из ловушки, но Иаду не станет оставлять свидетелей и попытается как можно скорее разыскать их. Началась игра на опережение — нужно успеть доложить обо всем господину Мори… однако было одно «но» — Йой, скорее всего, ждала его, как и условились, в доме Унира вместе с Энки, которого храбро и безрассудно решила спасти от суда господина Уджа. Какая глупая жертвенность… Однако если нарушить обещание и пойти сразу к Мори, можно выиграть время… вот только Иаду наверняка может придти к Униру домой, и тогда Йой не поздоровится — она-то уж точно не сможет выстоять против божества. Пускай и ослабленного. И тем более с лицом дорогого ее сердцу Унира… Поколебавшись, младшее божество приняло решение.

«Я еще пожалею об этом», — мрачно подумало оно и направилось в сторону района, где располагается жилище Унира.

Люди вокруг суетились, пешие пожарные тащили все необходимое снаряжение для тушения, а в столице разгорался новый пожар… Никто из них понятия не имел, что все они пребывали в самом центре жестокого божественного спектакля.