Чуж чуженин

4. Побег.

Они были в пути второй день, а Мстиша никак не могла поверить, что не грезит, что это всё не затянувшийся страшный сон. Украшения с лошадей и повозок были в первый же вечер сняты, праздничная одежда спрятана в укладки, и ничто больше не напоминало о свадьбе. Дорога предстояла неблизкая, ехать решено было тайно и споро.

Первым, что сделала Мстиша, скрывшись из глаз провожатых, — в ярости сдёрнула с лица ненавистный плат. По обычаю, принятому в Медыни и Зазимье, по приезду жених снимал его с невесты кнутовищем. Не бывать же этому! Пусть чужая воля запоручила Мстиславу постылому Ратмиру, принадлежать ему она не станет! Лучше погибнуть, чем выйти замуж за оборотня.

Впрочем, прятать покрывало в дальний сундук княжна тоже не собиралась. Видит Пресветлая Пряха, оно ещё сослужит ей службу.

Мстислава с тоской глядела на проплывающие мимо наполовину сжатые нивы, на вспаханную под весну зябь. Должно быть, в Осеченках поля те же. Те же, да не те же. Всё там будет иное. Чуждое.

Как назло, на ум пришла песня, что затянули перед отъездом безглуздые девки.

Уж отвезли меня да повыдали

На чужу-то да на дальнюю сторону,

На злодеюшку да незнакомую,

Куда кончики не сбегаются,

А добры люди не съезжаются.

Там кукушье да кукованьице,

Там петушье да воспеваньице,

Там лягушье да воркованьице,

Там медвежье да жированьице

И уж волчье завываньице!

Вот чего-чего, а волчьего завываньица она минует. Пускай в Осеченках всё чужое, главное, там будет ждать Сновид. Родной, любый, ненаглядный Сновид.

Станут ли они править свадьбу Осенинами, как полагается, или не будут откладывать?

Мстиша сделала глубокий вдох и выше подняла голову, приободряя себя мыслями о предстоящей встрече с молодым боярином. Но эти попытки пропали втуне. Тревога нарастала, а сомнения проедали в былой уверенности всё большую брешь. Чтобы отвлечься, княжна повернулась к Векше.

Чернавка, никогда не бывшая болтливой, и вовсе не проронила ни слова с тех пор, как их поезд отбыл с княжеского двора. Молчаливой тенью она сопровождала свою госпожу на всех привалах, без подсказки предугадывала её малейшую прихоть, внимала каждому взгляду, но делала это отчуждённо. Трудно было поверить, что эта замкнутая девушка с бескровным лицом устроила столь боевитый приём Ратмирову посольству. Чем ближе они становились к землям боярина Внезда, тем бледнее делалась Векша.

— Подай пряник, — лениво приказала княжна, и служанка, ушедшая глубоко в свои потаённые думы, вздрогнула, едва не выронив веретено, с которым не расставалась всю дорогу.

На насмешки Мстиславы она лишь отвечала, что, мол, негоже чёрной девке сложа руки просиживать. Векша убрала работу и потянулась за кульком со сладостями. Раздражённая нерасторопностью чернавки, Мстиша вырвала весь мешочек.

— Ну, чего ковыряешься? — Она сердито заглянула внутрь. — Вяленица тоже сгодится.

Мстислава кинула в рот горсть засахарившихся кружочков, но, недолго пожевав, выплюнула репу.

— Тьфу ты, во рту вязнет!

Кушанье не развеяло ни скуки, ни тоски, изъедавшей княжну. Отбросив мешок с лакомствами на колени Векше, Мстиша распорядилась:

— Поди, спроси у Хорта, далеко ли до Осеченок осталось.

Девушка непонимающе нахмурила брови.

— На слазке?

— Велено же, тотчас поди да спроси! — упиваясь возможностью выбранить непонятливую служанку, повысила голос Мстислава. — Буду я ждать, пока этот волчий хвост вздумает остановиться.

И дотоле бывшая без кровинки в лице, Векша побледнела ещё сильнее.

— Уж сумерки падают, не иначе, как скоро совсем на ночлег встанем, — робко попыталась возразить девушка, но лишь заставила рассвирепеть свою госпожу.

— Ах ты, негодная, мне перечить вздумала! Пробежишься, ножки не отвалятся! — С этими словами Мстислава толкнула несчастную Векшу в бок, и той не оставалось ничего, как на ходу спрыгнуть с возка.

От неожиданности чернавка едва не угодила под копыта ехавшему рядом бережатому. Кроме верховых их возок сопровождали ещё две телеги, гружённые приданым. Обоз двигался не шибко, но пешей девушке, давно не разминавшей ног, было не так-то легко нагнать его.

Растерявшаяся поначалу Векша, завидев, что никто не обратил на неё особого внимания и уж точно ждать не намеревался, отыскала взглядом возвышавшегося над остальными всадниками Хорта и, подобрав старенькую застиранную понёву, во весь дух припустила вперёд.

Чернавка бежала изо всех сил, но даже так ей было не сверстаться с всадниками. От недоумённых взоров зазимцев запылали щёки. Наконец, кто-то окликнул воеводу и тот обернулся. Завидев запыхавшуюся, сгорающую от стыда Векшу, он резко рванул на себя повод, и по одному его знаку тотчас остановился весь обоз. Лицо молодого воеводы вытянулось, но он терпеливо дожидался, пока девушка, приложив одну руку к груди, чтобы успокоить зашедшееся дыхание, добредёт до него.

Не то стараясь занять неловкое молчание, не то пользуясь тем, что некоторое время Векша не могла говорить, Хорт улыбнулся, и его глубокий грудной голос был слышен каждому в поезде:

— Куда ж так торопишься, славница? Неужто усовестилась да перстенёк мой решила вернуть?

Промеж всадников прокатилась волна мягкого, незлобивого смеха, который несколько утешил бедную Векшу.

— Не серчай, воевода. Что с возу упало, то пропало. — Конники снова засмеялись, а Хорт добродушно усмехнулся. — Княжна велит справиться у тебя, скоро ли в Осеченках будем.

При упоминании Мстиславы Хорт тут же изменился в лице. Его игривого веселья как не бывало, а между бровями собралась складка. Но воевода справился с собой и спокойно, хотя и без былой теплоты ответил:

— Княжне передай, что на развилке заяц перебежал ту дорогу, что на Осеченки лежала, так я решил в объезд править. Глядишь, лишь поприще потеряем, зато моя душа спокойней будет.

Тут уж пришёл черёд бледнеть Векше. Она разомкнула было губы, чтобы поблагодарить за ответ, да так и не нашлась, что вымолвить. Девушка даже подумать боялась о том, чтобы возвращаться к своей госпоже с подобной вестью. Однако делать было нечего, а суровое и ставшее вновь неприступным и холодным лицо воеводы говорило о том, что надежды для Векши не оставалось. Поклонившись, девушка развернулась и поспешила занять своё место подле княжны.

Вопреки ожиданиям служанки, Мстислава восприняла известие не со злобой. В её расширившихся красивых глазах застыло отчаяние.

— Векша, миленькая, — ухватилась княжна за руки чернавки, — что же делать? — Её пальцы, каждый жемчужно-розоватый ноготь на которых служанка всякий вечер до блеска натирала благоуханными маслами, мелко подрагивали. — Что же делать? Как быть? Помоги, Векша! Слышишь? — Голос Мстиши из жалобного и просящего резко сделался привычно повелевающим. Встретив испуганный взор Векши, Всеславна осеклась. — Прошу тебя, помоги! — наконец, нащупав нужный лад, твёрдым жарким шёпотом выговорила она, добела сжимая запястье служанки.

— Капище! — нашлась девушка. — В Осеченках устроено великое капище Пресветлой Матери! Скажи, что перед свадьбой дала зарок ему поклониться.

— А ведь верно! — радостно хлопнув в ладоши, проговорила Мстиша, чувствуя забрезжившую надежду. — Не посмеет волчий прихвостень против Богини пойти!

Но Хорт смог.

Когда поезд остановился на ночлег, и княжна вызвала воеводу к себе в палатку, он выслушал требования Всеславны повернуть на Осеченки не переча и с каким-то усталым вниманием, так что княжна уже было решила, что победила. Но вежливость и спокойствие Хорта обманули девушку.

— Больно очам глядеть на твою печаль и кручину, княжна, но решение моё твёрдое, — развёл руками зазимец. — Князь-батюшка опеку над тобой мне вверил, покуда наречённому твоему супругу, моему княжичу не передам. Посему, мне решать, мне отвечать. Дурной то знак был, — Хорт вскинул вдруг на Мстишу проницательный блестящий взгляд, отчего Векша, что стояла позади своей хозяйки, покраснела и потупилась, — и дорога та к дурному вела.

Мстиша тоже начала заливаться пунцовой краской, но вовсе не от стыда, как её чернавка. Она поняла, что Хорт свернул нарочно, и прощать этого ему не собиралась.

— Ратмир тебя сам свозит к Пресветлой, а до той поры, что ты со своим женихом соединишься, дозволь мне судить, какой путь правильнее и безопасней. Я за тебя головой отвечаю, княжна. Ты нынче — главное сокровище Зазимья.

Поклонившись до земли и больше не взглянув ни на одну из девушек, Хорт вышел, бесшумно затворив за собой холстинный полог.

Княжна сложила руки на груди и уставила невидящий, но мстительно мерцающий взор на покачивающиеся полы вежи.

Вот, значит, что воеводишка удумал.

Она сузила глаза и закусила губу. Замысел быстро ткался в её голове. С каждым часом они будут делаться всё дальше от Осеченок и от Сновида. С каждой верстой всё ближе будет становиться чужой чуженин. У Мстиславы оставалась всего одна ночь. И она точно не потратит её впустую.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Поначалу это походило на ночное свидание: Векшина вотола на плечах, темнота, влажная земля под сапожками. И бежала Мстислава снова к милому. Только вот вскоре девушка поняла, что впереди вместо родной старой яблони нависала разлапистыми ветвями седая ель, что ноги несли её не по знакомой сызмальства тропке, а по корням да овражинам, что темень стояла не привычная, в которой помнишь очертания каждого сучка и камешка, а настороженная и недружелюбная. В этой ночи не стрекотали уютно кузнечики, не пели предрассветные птицы, не шумели в ожидании дождя верхушки деревьев.

Мстислава оглянулась, но вокруг была только кромешная тьма. Где-то там, далеко позади осталась заплаканная Векша, которой она запретила идти следом. На все мольбы из последних сил заглушающей всхлипы служанки Мстиша лишь сурово шикнула, велев молчать о своём исчезновении. Княжна не сомневалась, что с лёгкостью сумеет пробраться окольными тропами на большую дорогу, по которой рассчитывала вернуться в Осеченки с первой попутной телегой. Но теперь, стоя в гулком одиночестве посреди незнакомого враждебного леса, Мстислава уже не чувствовала былой уверенности.

Девушка боязливо осенила себя знамением Небесной Пряхи. Сразу вспомнились нянькины побасенки о вездесущем лешем и коварных мавках, свисающих с ветвей и сбивающих с пути, а ещё страшная быль про то, как по молодости Стояну едва не заманила в дрягву болотница. Мстиша неприязненно передёрнула плечами. Вся эта нечисть, живущая под корягами и овинами, вызывала у неё брезгливость. В княжеской семье почитали великих светлых богов, но где те были нынче? В затхлую лесную глушь не проникал ни солнечный луч, ни лунное сияние.

Девушка в отчаянии запрокинула голову, безнадёжно всматриваясь в клочки чернильного неба, проглядывающие сквозь лохматые верхушки деревьев. Неужели ей даже Лося не найти, которого любое дитятя несмышлёное отыскать может?

Отчего она не слушала отца, когда он учил её распознавать путь по звёздам? Отчего только дековалась, когда он втолковывал ей о Железном коле, который всегда показывает на полночь? Смеялась, что тата вечно будет рядом, и что муж, не умеющий прочитать ночного неба, и в мужья не годится.