Чуж чуженин

11. Дубовые иглы, вязовые нити.

Мстислава спала плохо. Непогода усилилась, и если раньше княжна бы сладко нежилась под куньим одеялом, убаюканная мерной дождевой дробью, то теперь она с беспокойством думала о предстоящей дороге.

Даже ночью хлев был наполнен множеством мешавших спать звуков. Печально вздыхала корова, ссорились спросонья курицы, в ожидании корма нетерпеливо фыркала лошадь.

Мстиша окончательно проснулась, когда, держа горящую лучину в зубах, в скотник с двумя вёдрами вошла большуха. Плеск пойла, тихое ворчание старухи, а потом и упругий стук молочной струи о пустой подойник заставили Мстиславу недовольно открыть глаза. Повернувшись, она с удивлением обнаружила, что помытчик тоже не спал. Он лежал на спине, закинув руки за голову и, бездумно глядя в потолок, пожёвывал соломинку.

Заметив шевеление Мстиславы, Нелюб скосил на неё глаза. Но, видно, протекающая крыша занимала его сильнее, потому что зазимец сразу отвёл скучный взгляд обратно. Мстиша хмыкнула и села, скидывая с себя кожух. Как же ей надоела бесприютная жизнь и изо льда вырубленный Нелюб! Смирившись с судьбой, Мстислава хотела поскорее добраться до Зазимья. Во всяком случае там её будет ждать не тёмная изба, а княжеские хоромы, слуги, вкусная еда и добрая одежда.

— Пойдём, — коротко бросила Мстиша, едва глянув в сторону зазимца, и принялась спускаться вниз.

К удивлению девушки, Нелюб покорно последовал за ней. По пути он радушно поздоровался с хозяйкой, без слов подхватив тяжёлое ведро.

— Сейчас яичню сжарю, — улыбнулась зазимцу Томила и осеклась, встретившись с мрачным взглядом Мстиславы. — Как спалось, милая?

Мстиша скрежетнула зубами и, не удостаивая большуху ответом, направилась в избу. Все, кроме хозяина, ещё спали, и Мстислава уселась на лавке.

— Вот, дочка, — с всё той же обезоруживающей добротой проговорил старик и протянул княжне белые, пахнущие лыком лапти. — Твои-то совсем поизносились.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Они вышли сразу после завтрака, и Мстиславу не покидало неприятное чувство, что тёплые слова прощания, обращённые к ним обоим, звучали на самом деле для одного Нелюба.

Новая обувь вязла в расхлябавшейся дороге, и, стараясь обойти грязь по траве, Мстиша почти сразу насквозь промочила ноги. С реки наползал туман, и занимавшееся серое утро не сулило лёгкого пути.

Мстишу раздражало всё: усталость, навалившаяся после первой же пройдённой версты, мигом отсыревшая одежда, мошки, вившиеся у лица, Бердяй, горделиво дремлющий на луке седла и больше неё напоминающий особу княжеских кровей, и сильнее остального — молчаливый, невозмутимый, никогда не жалующийся Нелюб.

— Слава Богине, ушли наконец из этого хлева, — пробурчала Мстиша себе под нос, но так, чтобы зазимец мог расслышать.

Нелюб отказывался замечать подначку и продолжал безмолвно шагать.

— Старик ещё ничего, — не унималась Мстислава, глядя на новые лапти, — а вот старуха — сущая ведьма. Смотрела меня, будто со свету сжить хотела.

— Не хотел бы я слышать, что ты про меня станешь потом кому-то сказывать, — усмехнулся зазимец. — От тебя доброго слова ждать, что летом снега.

— Вот и неправда, — возмутилась Мстислава. — Меня все любят, а эта с самого начала взъелась.

— Может, будь ты полюбезнее, и на тебя бы теплее поглядывали?

— С какой такой стати? — выгнула бровь княжна. — Разве гостям не должны оказывать почтения?

— Это смотря какие гости, — в сторону сказал Нелюб.

— Да просто завидует она, и больше ничего. Словно я виновата, что пригожей родилась. Всё одно, что моя мачеха. Той тоже моя коса и кожа белая покою не давала.

Нелюб отвлёкся от дороги и в первый раз посмотрел на Мстишу.

— Сколько ж тебе было, когда мать умерла?

Лицо девушки изменилось.

— Мало. Тата ещё грамоте учить не начал. Но я её помню, — как-то упрямо добавила Мстислава и, нахмурившись, замолчала.

— И тебя воспитала мачеха?

Княжна помотала головой:

— Няня.

— Она тоже умерла?

Мстиша вскинула на спутника голову, точно он сказал глупость.

— Жива Стояна, с чего ей умирать. В летах, конечно, но жива.

— И где она теперь?

Княжна резко отвернулась. Как только он умел находить больные места? Как ухитрялся давить с такой точностью?

— Дома, где ж ещё? — огрызнулась Мстиша.

— А что ж мачеха? Злая?

Мстислава уже хотела ответить утвердительно, но вдруг задумалась. Пожалуй, Гостемила не была злой. Например, она никогда не обижала детей. Почему-то Мстиша не переносила, когда сварливые бабы бранили или били маленьких. Но Мстиша не могла не отдать должного мачехе, та всегда была ласкова и со своими, и с дворовыми ребятишками.

И тем не менее, Мстиша ненавидела Гостемилу.

— Она не моя мама, — ответила княжна. — Она не имела права занимать её места.

— Разве твой отец не стал счастливее, взяв новую жену?

Мстислава молчала, поджав губы.

— Тебе бы больше пришлось по сердцу, если бы он оплакивал её и жил прошлым?

— Я не знаю, — опустив голову, тихо ответила Мстиша. — Но я ненавижу её за то, что она жива, а моя мама — нет.

Нелюб пристально посмотрел на княжну. Кажется, сначала он хотел возразить ей, но, видимо, какая-то мысль изменила его намерение. Помытчик коротко кивнул и спросил:

— А братья, сёстры?

Да что он ей, допрос чинит? Мстиша привыкла к тому, что в Медыни каждый знал о княжеской семье. Она с подозрением взглянула на Нелюба, но на его лице не отражалось ничего, кроме сдержанного внимания.

— Сестра родная одна, да и ту прошлой зимой замуж выдали. Есть две младшие, лялек ещё нянчат. Мачехины, — добавила она сквозь зубы. — И братец тоже от неё, на коня осенью будет сажен.

Нелюб кивнул.

— И что ж, они тебя любят?

Мстиша в замешательстве взглянула на помытчика.

— Ты сказала, тебя все любят, — пояснил зазимец.

Мстислава невольно задумалась. Про Предславу и говорить нечего, они жили с сестрой душа в душу, поверяясь во всём, и Мстиша смотрела на неё почти как на мать. Всё переменилось с Предславиным замужеством и отъездом. А особенно — когда Мстиша поняла, что ей самой, в отличие от сестры, не видать счастья с желанным.

Что же до младших... Глядя на них, Мстиша видела мачехины глаза, мачехины веснушки, даже мачехины повадки. Только маленький Воиша походил на отца, поэтому к нему Мстислава относилась сердечнее. Она даже как-то пыталась покачать его хорошенькую, точно игрушечный ларчик, зыбку, подвешенную к золочёному берёзовому оцепу, да только мачеха испугалась, прогнала.

Любили ли они её? Боялись, это точно. Искали ли её общества? По первости. Мстиша вспомнила, как Ярослава, курносая и конопатая, словно мать, пыталась несколько раз подступиться к ней то с пташкой-свистулькой, отцовым подарком, то со своим первым сплетённым на дощечках пояском. Глиняную птичку Мстиша тогда едва не разбила, а над неумелым, грубоватым поясом от души посмеялась.

Мстиша наслаждалась тем, что младших сестёр манила её красота, умение наряжаться и подносить себя, и ей нравилось держаться с ними высоко и недоступно. Ярослава и Звенька смотрели на старшую сестру с пугливым восхищением. Но любили ли они её?

Они любили отца, это Мстиша знала. Стоило тате появиться, как все трое бежали к нему взапуски. Они висли на нём, словно котята на кошке, а отец лишь посмеивался и ухитрялся обнять каждого. У него всегда имелись для них и гостинцы, и доброе слово. Отец, который мог пропадать седмицами на ловах и в походах, к которому за справедливым судом со всего княжества шли люди, отец, ведавший торговыми поездами и улещением воинственных соседей всегда знал, с какой начинкой любит пряник Звеня и как зовут Ярославиных кукол. С Воишей они друг в друге души не чаяли, но к нему Мстислава не ревновала. Всё-таки единственный сын.

Любили ли Мстишу? Её любил отец, любила Стояна. Любил Сновид.

Любил ли?

Мстислава тряхнула головой, которая начинала болеть от всех этих непрошеных размышлений, и рассерженно посмотрела на Нелюба. Он глядел пристально и испытующе, словно читая Мстишины мысли.

— Конечно, любят! — выплюнула княжна. — И вообще, не твоего ума это дело!

Нелюб прищурился.

— Это точно, не моего.

Он ускорил шаг, оставляя Мстишу плестись позади.

Дорога становилась всё хуже, и Мстислава уже жалела, что они не задержались ещё на день в «хлеву». Нелюб стал мрачен и на привалах против обыкновения не вырезал узоры на Мстишином посохе, а хмуро смотрел в серое небо.

Из-за Мстиши они снова прошли мало, и когда княжна спросила помытчика, сколько осталось до Зазимья, он лишь безнадёжно махнул рукой. Только Бердяй, добывший в пожне зайца, сумел хоть немного свести тень с лица Нелюба. Мстислава презрительно фыркнула, глядя, как зазимец с доброй улыбкой — ей от него такой не видать — нежно почёсывает рябую грудку.

День клонился к закату, и Мстиша уже не чаяла дождаться остановки на ночлег, когда позади послышался топот копыт.

— Далёко ли без хлеба? — раздался звонкий, немного насмешливый голос, и Мстислава с Нелюбом остановились, одновременно оборачиваясь на встречного.

Молодой всадник был одет в добротную свиту, из-под меховой шапки выбивался русый чуб, щёгольски зачёсанный на одну сторону. В руках, усаженных перстнями, лежала маленькая плеть. Лошадь под седлом чужака, должно быть, годилась во внучки Нелюбовой кляче и глядела под стать хозяину, самодовольно и свысока. Что и говорить, по сравнению с незнакомцем Мстиша и Нелюб в своих замаранных дорожной грязью одеждах выглядели жалко.

Рассмотрев лицо девушки, незнакомец заулыбался и, нисколько не сдерживаясь, скользнул долгим взором по всему её стану. Сквозь удовлетворение тем, что её красота произвела впечатление, Мстиша внутренне поёжилась. Она никак не могла привыкнуть к тому, что её, княжую дочь, смели так вот беззастенчиво рассматривать. Нелюб тоже когда-то разглядывал Мстиславу с неподобающей прямотой, но в очах помытчика ни разу не появлялось сальности всадника.

— Отсюда не видать, — ответил Нелюб, и, несмотря на привычное спокойствие, Мстиша почувствовала в жёстком голосе неприязнь.

Несомненно, всадник тоже. Он ухмыльнулся и, небрежно отодвинув кнутовищем шапку со лба, посмотрел на зазимца, потом на лошадь, которую тот вёл в поводу, и сундуки, покрытые рогожей.

— Что ж, друже, такую ладную девку пешком гонишь? Погляди, еле на ногах держится.

Нахмуренный лоб помытчика разгладился, а лицо сделалось ещё более угловатым от проступивших желваков.

— То не девка, а жена моя, — ответил Нелюб даже спокойнее, чем прежде, но Мстише показалось, что она услышала приглушённый рык, — сам разберусь.

— Жена? — с наигранным удивлением спросил незнакомец и снова огладил Мстиславу слащавым взглядом. — Такую жену беречь надо, друже. Верстах в трёх постоялый двор будет, давай довезу.

— Сами дойдём, — сухо ответил Нелюб, делая шаг вперёд и заслоняя собой Мстишу.

Всадник прищурился и, в последний раз глянув на княжну, резко ударил кобылу бичом.

— Ещё свидимся, — послышался удаляющийся голос.

— Ну, — сказал Нелюб, когда стук копыт окончательно стих, — а вот и первые женихи пошли.