Чуж чуженин

2. Гости.

Посольство зазимского княжича прибыло через три седмицы. Узнав, что самого Ратмира в нём не было, Мстислава почувствовала облегчение, но одновременно и обиду. Княжне-то казалось, что к такой невесте, как она, жених должен лететь быстрее ветра, а не присылать заместо себя какого-то там воеводу. Поэтому девушка только неприязненно фыркнула, когда утром к ней поднялась Гостемила.

Княгиня с упрёком взирала на падчерицу, которая, поджав пухлые губы, с безучастным видом глядела в выложенное разноцветной слюдой окошко, пока Векша, вытирая испарину со лба, заканчивала убор своей госпожи. Мстислава, особенно раздражённая появлением окаянных гостей, уже успела несколько раз выбранить несчастную девушку, заставить её дважды переплести косу и кинуться в Векшу бусами, цвет которых пришёлся княжне не по душе.

— И не совестно тебе, — покачивая головой, прервала молчание мачеха. — Уж тени исчезли, а ты только проснуться соизволила. Хорт ещё вчера ждал, что ты спустишься, с дороги его добрым словом приветишь. Будущего мужа ближник, как же не уважить.

Мстислава, не отрывая взгляда от окна, недобро прищурилась, но тут с другого конца покоев вынырнула старая Стояна.

— Полно тебе, княгинюшка, будет. Не кори ты дитя малое, сама не своя она, сердечная. — Нянька с удивительным для своего возраста проворством подхватила со стола расписную миску с пряниками и поставила перед Гостемилой. — Отведай, матушка, не побрезгуй.

Добившись, чтобы княгиня, только дабы угодить старухе, которую она уважала за мудрость и умение сладить со строптивой княжной, взяла угощение, Стояна заискивающе улыбнулась.

— Как себя-то вспомнишь в её годы, аж слёзы наворачиваются. Увозят в чужедальнюю сторонку кровинушку нашу, охохонюшки мои…

— Это тебе, Стояна, полно её выгораживать. Небось, князь-батюшка не за первого встречного выдаёт. Разве зазимский княжич не завидный жених? Срам-то какой! Хорт с утра уже два раза приходил. Ратмир-де с ним подарки невесте передал, наказал тотчас вручить, а она — вон, нос воротит.

Княгиня с досадой крутила пальцами начавший таять пряник.

— Ах ты, безрукая! — неожиданно зашипела Мстислава, и Гостемила со Стояной чуть не подпрыгнули на месте. Княжна пихнула раскрасневшуюся, едва не плачущую чернавку так, что девушка почти упала. — Косу дёрнула! Да я тебя…

Княжна вскочила с лавки и со злостью топнула ногой, разворачиваясь, наконец, к мачехе. Красивое лицо исказила злоба, а серо-голубые глаза метали искры.

— Что ж ты Ярославу-то не отдашь в Зазимье, раз там и берега кисельные, и реки молочные?

— Опомнись, Мстислава, — ахнула Гостемила, — какая из неё невеста в такие лета! Дитя ж она малое. Да и разве можно младших поперёк старшей выдавать? Овёс вперёд ржи не косят!

— А коли сбыть меня со двора надеешься, так я и рада идти! Вели отцу отдать меня за Сновида! — яростно выкрикнула княжна, сжав кулаки так, что перстеньки добела врезались в тонкие пальцы.

Гостемила побледнела и отбросила пряник обратно в тарелку. Её руки оказались перемазаны липким мёдом, и княгине пришлось неловко держать их на весу.

— Сама знаешь, что батюшке заручиться подмогой соседской надобно, такие времена нынче. Да и разве не была ты за Ратмира просватана с рождения? Такая уж девичья доля, не в нашей власти это. Покорись, дочка, не ропщи против отцовской воли…

— Не смей называть меня дочкой! — выплюнула Мстислава, чуть подаваясь вперёд и дрожа от ярости. — Ты мне не мать и советы твои мне не нужны! Мне, княжеской дочери, ты не ровня! Убирайся прочь!

Стояна отважно бросилась между мачехой и падчерицей, не давая Мстиславе продолжить своё наступление.

— Остынь, Мстишенька, — запричитала она, поглаживая девушку по запястьям. — Что ты, сердечная моя!

— Всё отцу расскажу! — всхлипнула покрасневшая Гостемила, всплёскивая руками и подхватывая складки платья грязными пальцами. — Ничего, найдётся и на тебя управа, помяни моё слово! Найдётся кто-то, кто собьёт с тебя спесь! Жгуча крапива родится, до во щах сварится! — выбегая из горницы, с горечью посулила княгиня.

Мстиша подлетела к порогу и с силой захлопнула дверь, почти прищемив Гостемилин аксамитовый подол. Княжна заставила слуг настежь растворить окна, но ещё долго её преследовал тошнотворный, приторный запах мачехиного пота, и Мстислава знала, что нескоро теперь сможет посмотреть в сторону пряников.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Князь Всеслав поджидал Мстишу в маленькой повалуше, укрывшейся в верхнем венце терема. Кроме Мстиславы отец позволял подниматься сюда лишь старшей дочери да нескольким самым близким боярам.

Княжна любила тот особенный запах, что стоял в крохотных покоях — старой, крепко выделанной шкуры, свежесрубленного дерева, чернил и заморского благовония. Запах детства. Запах отца.

Осторожно приоткрыв дверь, девушка заглянула внутрь, смотря слегка исподлобья. Она изо всех сил старалась напустить на себя обиженный вид, но уголки губ сами собой поползли вверх, когда её глаза встретили отцовский взгляд. Мстислава пару раз взмахнула ресницами, всё ещё стоя на пороге, словно не решаясь войти, и Всеслав улыбнулся в полную силу. Отец не мог на неё сердиться, и Мстислава отлично это знала.

— Входи уж, входи, лиса, — пророкотал князь, хлопая большой ладонью по устланной узорочьем лавке рядом с собой, и девушка почувствовала, как от бархатистого отцовского голоса по коже побежали сладкие мурашки.

Мстиша проскользнула в дверь и, бесшумно пролетев по шелковистому ковру, в два счёта оказалась рядом с Всеславом.

— Тата, — промурлыкала девушка, прижимаясь к отцовскому боку и жмурясь от прикосновения тёплой, могучей руки.

— Лиса, ну одно слово, лиса, — продолжал ворчать князь, гладя дочь по голове, но в речах его было лишь одно обожание. — Ты почто мачеху обидела? — прищурившись, спросил он, застигнув разомлевшую Мстишу врасплох.

— Уже донесла, — недовольно проговорила девушка, подбираясь.

Она оскорблённо сложила руки на груди, так что серебряные запястья, поддерживающие пышные рукава, весело звякнули друг об дружку.

— Нехорошо, Мстиша, ай, нехорошо, — покачал головой Всеслав, опуская руки на колени. — А уж что неровней назвала, то совсем скверно.

Княжна нахмурилась и покосилась на отца. Никто не видел его таким — благодушно журящим любимицу-дочь, терпеливым и снисходительным. Мстислава могла вить из него верёвки, но для всех прочих Всеслав оставался тем самым Буй-Туром, которым прозвали его ещё в молодости, скорым на расправу с врагами, жёстким, бесстрашным. Пусть даже меж чёрных кудрей, словно пена в волнах, уже пробежала седина, князь был по-прежнему крепок и силён.

— А разве неправда это? — вздёрнула голову Мстислава, подспудно любуясь тем, как красиво заплясали жемчужные рясна у пушистых висков. — Хоть и из бояр она, да роду её против матушкиного — что воро́нам до соколов.

Всеслав насупился, а веселье помалу начало покидать его лицо.

— По любви её взял, и уж если мне было не зазорно с ней породниться, тебе до её знатности печали быть не должно.

— То-то же, — начала кипятиться Мстиша, — сам по любви жену взял, а меня за постылого выдаёшь!

— Нас с твоей матерью никто не спрашивал, когда женили. Мы и друг друга-то первый раз увидели на свадебном пиру. Ты с моё поживи сперва, а потом судись принимайся.

— Тебе хорошо говорить, авось, не на оборотнице женили! — в отчаянии выпалила девушка.

Брови Всеслава изумлённо взмыли, словно он не мог решить, рассердиться ему или рассмеяться.

— Неужто и ты туда же? Бабы болтают, а ты и уши развесила?

— То не одни бабы болтают. Будто сам не знаешь, какая молва за зазимским княжичем стелется, — поджала губы Мстиша.

— Чего обо мне только языки не мололи, — усмехнулся князь, разглаживая пышные усы. — Только ведь от того, что диким быком прозывали, копытами да рогами, кажись, не оброс, — лукаво подмигнул Всеслав. — Как люди говорят, не заслонить солнышка рукавицей, не убить молодца небылицей.

— Да что ж я, про́клятая какая? — в сердцах воскликнула княжна, видя, что отца ничем не пронять. — Чем я хуже Предславы?

— Ничем, донечка, — ласково проговорил Всеслав. — Верно ты сказала, Предслава по любви за Боряту пошла, да не всем такая судьба суждена. Ты другая, Мстиша. Ты сильная. Моего племени. Твои плечи крепче, значит, и ноша на них другая уготована. Ничего не попишешь. — Всеслав скупо улыбнулся и провёл ладонью по щеке погрустневшей дочери. — И не стоял враг над нами, когда Предславина пора пришла. Большое дело тебе суждено сотворить, славное, достойное. Свяжешь накрепко Медынь с Зазимьем, заручишься подмогой сильного соседа, чтоб, коли придёт беда, не остались мы одни против супостатов.

Княжна понурилась и хмуро смотрела в пол. Её больше не радовал перезвон серебряных усерязей.

— А о Сновиде не жалей, — добавил Всеслав после короткого молчания, и Мстислава вскинулась, чувствуя, как к очам подступили жгучие, обидные слёзы. — Он тебе не верста. Не твоего поля ягода.

Девушка несколько мгновений кряду смотрела на отца, шаря глазами по родному лицу в поисках хоть малейшей надежды. Но на суровом челе не отражалось ничего, кроме горькой правды. Может, Всеслав и баловал дочь сверх всякой меры, он всегда был с ней предельно откровенен и напрасных чаяний не дарил.

— Люблю его, тата! — бросилась она на грудь отца, давая, наконец, волю слезам, утыкаясь в жёсткую, пахнущую дымом бороду.

— Знаю, лисонька моя, знаю, — нежно перебирал Всеслав золотистые пряди дочери. — И говорит мне сердце, что ещё найдёшь ты своё счастье. А жениха не обижай и Хорта прими, как полагается. Тебе с ним путь неблизкий разделить предстоит. И скоро.

‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵‿︵

Разговор с князем придал Мстиславе решимости. Дороги назад не существовало, и твёрдость отцовского намерения развеяла остававшиеся сомнения. Успокоившись и призвав всё возможное хладнокровие, княжна приготовилась встречать зазимское посольство.

Хорт со своей малой дружиной ожидал в гриднице, и при появлении Гостемилы и Мстиславы мужчины поднялись и низко поклонились. На лице княгини, с одной стороны, было написано облегчение, ведь, наконец, приличия оказались соблюдены, но с другой, его омрачало беспокойство. Наверняка падчерица заготовила очередную выходку. И теперь, видя, что зазимцы все как один замерли, кажется, потеряв дар речи, Гостемила не знала, радоваться тому или досадовать.

Что и говорить, Мстислава была хороша. Она постаралась предстать во всей красе, намереваясь сразить и смутить человека, который приехал, чтобы вырвать её из дома и как добычу принести в зубах своему хозяину.

Светло-голубая верхница тончайшего переливчатого шёлка приглашала полюбоваться мягко очерченными изгибами покатого стана и подчёркивала прелесть глаз и молочной, светящейся кожи. В толстой, как пшеничный сноп косе, перекинутой на грудь, поблёскивали жемчужные нити, которым вторило нарядное очелье и три ряда низок.

Не зря нынче Мстислава велела Векше доставить из холодного погреба льда — щёки и губы алели, а очи блестели, маня, дурманя мужа, что теперь не мог отвести от неё взгляда, который даже не слышал косных речей княгини, лепетавшей про немочь, якобы помешавшую её падчерице явиться к дорогим гостям раньше.