Призрак без тапочек

Когда ковид грянул, вообще одной полосой скандалы пошли. Я в очередной командировке был, не успел вернуться до того, как границы закрыли. А у нее родители заболели. Она мне каждый день по телефону мозг выносила, пока дождалась, когда приеду. Так и ссоримся до сих пор. Когда услышала, что в Штаты хочу переехать, снова недели две скандалила. Хотя, не удивлюсь, если в итоге всё равно поедет. Я ведь действительно готов на развод подавать, так устал от ее капризов. Всё-таки итальянские страсти — это для меня чересчур.

Официантка, проходившая мимо их столика, остановилась и, мило улыбнувшись, спросила:

— Всё было вкусно? Может быть, что-то еще надо?

— Спасибо, вкусно! Счет принесите, пожалуйста, — попросил Кржижановский.

Когда она ушла, Юрий посмотрел на часы:

— Засиделись мы с тобой… И обещал себе, что больше не буду ничего рассказывать — не получилось.

— Знаешь, мне кажется, что ты сейчас за все эти годы выговариваешься. Никогда таким болтливым не был.

— Вполне возможно. Я ведь там ни с кем не откровенничаю о своей прошлой жизни. Все время боюсь, что ляпну что-то лишнее.

— Разве Росанна тебя не спрашивала, почему ты из дома уехал?

— Спрашивала, но никогда так глубоко, как ты, не копала. Неинтересно ей. Красивый успешный муж нужен, а его давние проблемы — нет. Да и ревнивая она, сам стараюсь меньше рассказывать, чтобы не ссориться.

— Да уж… Милые у вас отношения.

— Какие есть… Может, давай одеваться? Отвезу тебя в гостиницу и сам домой поеду.

— Ты, наверное, езжай один… Я хочу погулять немного по набережной, пока светло. Проветрюсь немного после наших посиделок.

Юрий, уже заматывавший шарф, удивленно замер:

— Разве ты не нагулялась? Половина десятого почти… Или решила персональный трехдневный марафон пройти?

— Да я поспала немного днем… Теперь вечерний моцион устрою себе перед сном.

— Та-а-ак…

Кржижановский решительно шагнул к Инге, плюхнулся рядом с ней на диван и бесцеремонно пригреб к себе. Прижал, не давая вывернуться, уклониться от разговора.

— Девочка моя, — тихонько, чуть ли не шепотом, сказал он, склонившись к ее уху. — Ты мне ничего не хочешь рассказать?

— Например, о чем? — как можно беззаботнее спросила Инга.

— Да хоть о чем-то… Я ведь гружу тебя своими проблемами уже который день, а сама ты вообще ничего не рассказала. Например, почему боишься ночи? Ты же не просто так гулять собралась, правда? Я тебя снова растревожил… или есть и другие причины?

Инга молчала, нервно кусая губу.

Хорошо, что Юрий не видел ее лица! Неужели, он и раньше был таким проницательным? Нет, вряд ли. Скорее всего, просто старше стал, мудрее. Самого жизнь сильно потрепала, начал больше ценить чувства тех, кто рядом.

— Не молчи! — Кржижановский немного проехался своей колючей щетиной по ее щеке. — Не уходи в себя, отвечай.

— Юра, я не могу… Это не так просто рассказать… Не здесь же! Скажи, ты сейчас очень устал?

— Вообще-то прилично… А что?

— Давай, поедем ко мне! — выпалила Инга.

Фух, она всё-таки это сказала! Только бы Кржижановский не успел себе напридумывать неизвестно чего… Ведь надо еще собраться с силами, чтобы озвучить остальное.

— И… Почему замолчала? — осторожно спросил Юрий.

— Дело в том, что я не хочу возвращаться в гостиницу одна. И вообще, сейчас боюсь одна оставаться. И сказать об этом никому не могу… Потому что мои проблемы касаются только нас с тобой.

— Может, ты наконец обернешься? В глаза мне выскажешь, что думаешь?

Инга послушно повернулась, но в лицо ему не стала смотреть, наоборот, быстренько уткнулась носом в мягкий шарф. Так было легче говорить. Можно было спрятаться от внимательного взгляда Кржижановского, но при этом чувствовать его поддержку.

— Значит, всё-таки проблемы имеются… — задумчиво проговорил Юрий.

— Да, имеются, — пробормотала Инга, прижимаясь к нему щекой.

— Из-за меня?

— Из-за тебя… Вернее, не совсем… Не из-за Кагановича, из-за Кржижановского… Извини, я непонятно говорю.

— Говори! Я постараюсь понять.

— Это давно длится, с тех времен. Я ведь так и не смогла со своей болью разобраться, просто сделала вид, что ее будто бы не было. Старалась не вспоминать, но получалось плохо. А к психологу меня вытолкать так же непросто, как и тебя.

— И что ты сейчас хочешь? Уже придумала, что можно сделать?

— Придумала. Только не смейся!

— Да мне как-то совсем не до смеха.

— Поедем в гостиницу, побудешь со мной, пока я усну. Убаюкаешь, как только ты умеешь. У меня завтра очень важная встреча, а я снова до утра у окна просижу. Буду потом как зомби. И ничего не смогу с собой поделать, хотя с ног уже валюсь от усталости. Сегодня утром я до десяти продрыхла после твоего мурлыканья. И на человека была похожа. А днем снова всё повторилось… Если захочешь, можешь и сам рядом лечь, я выгонять тебя не буду.

— Нет уж! Этого не дождешься. Убаюкать-убаюкаю, даже теплое молоко тебе куплю…

— Пожалуйста, не надо! Давай обойдемся без молока!

— Почему? Мне казалось, ты охотно его пила!

— Пила, потому что ты уже принес, приготовил. Я вообще не люблю молоко с медом, извини.

— За что "извини"? Я сам его не люблю… Ладно! Уговорила, молоко не буду покупать. Настоящий глинтвейн будешь? Вернее, его гостиничную версию?

— Буду! Так ты согласен?

— Согласен, но не на всё. Глинтвейн тебе сделаю, спать уложу, но оставаться не буду. Сегодня я не на столько уставший как вчера, могу дел нехороших натворить. Не хочу еще и завтра перед тобой краснеть. И не хочу, чтобы ты меня возненавидела за то, что я ситуацией воспользовался. Тебя же, сонную, на срамное дело уговорить — раз плюнуть.

— Хорошо… Прости, что моя просьба такая… странная.

— Ты сейчас перед кем извиняешься? Перед рекордсменом по странным историям и просьбам?