Финно-угорские этнографические исследования в России

Своей классификацией Страленберг выразил одну из ключевых идей финно-угроведения о том, что народы, говорящие на родственных языках, в настоящее время живущие частью в Сибири и частью в Европе, в древности составляли один народ, одну культуру, пережитки которой, скорее всего, существуют и поныне. Вместе с тем, необходимо отметить, что работа Страленберга, вопреки распространенному мнению, опиралась не только на сопоставление лингвистических данных, но и на другие критерии. Так, например, народы четвертой группы — калмыки, монголы, тангуты и маньчжуры — были объединены не по языковому, а религиозному признаку и принадлежности к единой древней общности. Народы Южной и Северо-Восточной Азии, имеющие мало общего в языковом отношении, образовали пятую группу в силу административной подчиненности властей Сибирской губернии. В основу выделения шестой группы народов, обитавших между Черным и Каспийским морями, был также положен преимущественно территориальный принцип.

Современник Страленберга, русский ученый и государственный деятель В.Н. Татищев, к вопросам происхождения и классификации народов также подходил с историко-лингвистической точки зрения, порывая с прежней традицией, возводившей происхождение современных европейских и других народов к библейской истории о Ное и его сыновьях. Татищев отмечал: «...оное весьма сумнительно; ибо чрез так много 1000 лет народы преходя мешались, иногда пленниками и покоренными себе размножались, иногда пленением и обладанием от других язык свой переменить и оставить принуждены были». И далее: «Доказывать языками произшествие народов есть междо всем наилучший способ», пишет он, веря в непрерывность исторического процесса на территории европейской и азиатской России и, что древние народы «не исчезли, но где-либо под другими именами доднесь остались». Татищев дает классификацию всех народностей и племен, живущих в Российской империи, выделяя 3 большие группы — скифы, сарматы и славяне. К «скифам», помимо ряда древних народов, в основном были отнесены тюрко-монгольские народы, к потомкам «сарматов» — финны, вотяки, болгары, весь, емь, корелы, меря, мордва, мещера, мурома, чудь, югра и т.д., то есть в основном финноугорские народы. В своей работе «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» он пояснял: «Главной поданных русских язык сарматской, по сей день употребляют разные народы, яко финны и корелы, лапландцы и самоеды, вотяки, пермяки, зыряне, вогуличи, остяки, мордва, чуваши, черемисы и пр.».

Скифская принадлежность языка и культуры «чудских народов», под которыми понимались ливы, эстонцы, ингры, финны, карелы, саамы, коми-пермяки, марийцы, удмурты, коми-зыряне, ханты и венгры, была очевидна и для М.В. Ломоносова. Подробно рассматривая и сопоставляя сведения о скифах, содержащиеся в работах античных авторов и средневековых хронистов, Ломоносов пишет о былом могуществе Чуди на европейском Северо-востоке, миграциях и славяно-финских взаимовлияниях.

Суммировавший на страницах «Всеобщей Северной истории» открытия своих предшественников А.Л. Шлёцер выделил четырнадцать групп финно-угорского происхождения, включая саамов, финнов, карелов, эстонцев, ингров, ливонцев, зырян, пермяков, вотяков, черемисов, мордву, вогулов, остяков и венгров. Он попытался подвести своеобразную итоговую черту под начальным этапом этноязыковой классификации, хотя и оставил немало свободных мест для последующих интерпретаций. Например, язык чувашей, следуя ранее сложившемуся мнению, он связал с волжско-финским языковым субстратом, хотя его российский коллега и корреспондент И.Э. Фишер отмечал серьезное отличие чувашского языка от языков «чудского корня», поскольку обнаруживал в нем преобладание тюркского компонента[7].

Фишер, обладавший личным полевым материалом, собранным в сибирской экспедиции в 1740-1745 гг., писал о том, что языки обско-угорских народов имеют много общего с «чудским языком»: «...то есть с языком тех народов, которые в разных своих диалектах показывают однако всеобщее начало и одинаковое происхождение: я разумею Эстландцов, Финнов, Лапландцев, Зырян, Пермяков, Вотяков, Черемису, Мордву и Чуваш...». Гипотетичность происхождения чувашей была не единственной проблемой ученых-классификаторов XVIII в. Не менее остро вставала проблема доказательства родства обско-угорских народов и венгров и происхождения башкир, подсказанная тем же И.Э. Фишером. Сопоставляя данные русских летописцев со сведениями средневековых немецких и венгерских историографов, предполагая, что в древности югры (предки венгров) и манси жили совместно на р. Урал, Фишер резюмирует: «Ежели по тому Югры и Вогуличи один народ, и ежели сии Югры прародители нынешних Венгров, то не оспоримо следует, что древние Вогуличи в разсуждении нынешних Венгров тоже самое суть». В подтверждение своей гипотезы он приводит сравнительную таблицу, в которой сопоставляет произнесение слова «Бог» и числительные от 1 до 10, 100 и 1000 в венгерском, мансийском, хантыйском, удмуртском, марийском и финском языках. Что касается происхождения башкирского народа, исследователь отмечал: «О башкирцах кроме того известно, что происходят они не от Татар, хотя ныне говорят по Татарски; чего ради они от Киргизких Козаков, своих соседей, называются Уштяки (Остяки) т.е. чужестранцы. И я не сумневаюсь, что, если бы были у нас остатки древняго башкирского языка, то нашлись бы в нем многие следы ныняшнего Венгерского языка, как сие известно в разсуждении Вогуличей, и других Чудских народов; ибо в Венгерском языке почти половина представляющихся глазам и каждому известных вещей означается Чудскими, и особливо Вогульскими словами». Обобщающий труд Фишера «Vocabularium Sibiricum» охватывал лексические материалы 40 различных языков, дополненных пространными справками этно- и топонимического содержания и стал одним из первых опытов создания этимологического словаря финно-угорских языков.

На этом пути бывали и ошибки, как это случилось, например, с М.В. Ломоносовым, включившим в число «чудских поколений» аваров. Аналогичный случай имел место с латышами, которые были отнесены И.Г Георги к числу народов финского происхождения. Некоторые ученые пытались идти дальше типологических поисков, в частности, финский историк Х.Г. Портан, не ограничившись констатацией фактов этногенетического родства племен «чудского корня», обратил внимание исследователей на актуальность поисков прародины, в сопоставлении с нынешними местами расселения финно-угорских народов. Одним словом, все возрастающее бережное отношение науки к ранжированию и каталогизированию создавало некую новую модель, с успехом поглощающую плоды ученой любознательности. Принцип таксономии подсказывал дальнейшие шаги по интерпретации собранных в полевых условиях сведений. Тем более, что возвращающиеся на родину по завершении Северной войны (1700-1721 гг.) шведские военнопленные, а следом за ними и профессиональные ученые доставили в Европу богатые языковые и этнографические материалы из глубинных районов России.

Ключевым пунктом в методологии финно-угроведов XVIII в. был поиск языковых соответствий, чаще всего реализуемый при помощи составления сравнительных многоязычных словарей, когда по заранее подготовленному списку собирались слова по возможности из разных языков и диалектов. Сопоставляя лексические формы, по мнению ученых, можно было приблизиться к пониманию существовавшего в древности мирового языкового «универсума» и получить надежное средство, приоткрывающее тайны прошлого народов. Г.В. Лейбниц, первым высказавший эту мысль, сформулировал ее так: «Язык финнов, или северо-запада нашего континента, являющийся также языком лапландцев, распространен от Немецкого, или скорее Норвежского, моря до Каспийского (хотя и прерываясь славянскими народами, вклинившимися между ними); он родственен венгерскому, происходящему из стран, находящихся в настоящее время под владычеством москвитян». «Таким образом, — с уверенностью заявлял Лейбниц — здесь нет ничего, что противоречило бы, а не подкрепляло бы скорее теорию об общем происхождении всех народов и об одном первичном коренном языке». Применительно к финно-угорским языкам, идею создания сравнительного словаря первым обосновал Х.Г. Портан, отмечавший, что «первый шаг заключается в том, чтобы хорошо овладеть русским языком, ибо на нем появились грамматики и лексиконы тех финских наречий, на которых говорят многие финские народности, живущие в России. Но чтобы разобраться в том, что действительно является финским, надобно знать также татарский, турецкий, монгольский и прочие языки». Так, преодолевая сложившиеся стереотипы, наука вела общество к пониманию того, что несмотря на территориальную удаленность, уровни политического и экономического развития, можно уверенно говорить о неизменности древних языковых типов. Кроме того, определение языкового родства подготавливало почву для поиска исторических параллелей, времени и места возможных этнических контактов.

Идея этнографии: Возникновение научного понятия «этнография» было связано с интеллектуальной историей европейского Просвещения и в определенной степени имело отношение к финно-угроведению. Одной из особенностей формирования этнографии в качестве научного направления была ее первоначальная зависимость от теории и практики сравнительно-лингвистических исследований. Г.В. Лейбниц в свое время выдвинул гипотезу о том, что «все народы от лапонцев до татар, живущих за Каспийским морем, родственны по своему происхождению и что к ним нужно отнести финнов, эстонцев, ливонцев, пермяков, самоедов и даже венгерцев, которые жили между Сибирью и Каспийским морем». Взяв за основу его учение о первичном языке, компаративисты ХУШ в. выделили языковые семьи, состоящие из родственных языков.

С наибольшей определенностью и свойственной ему прямотой о приоритете языка как средства разрешения этногенетических проблем высказывался руководитель сухопутного отряда «Великой Северной экспедиции» Г.Ф. Миллер. На личном опыте убедившись в ограниченных возможностях классической методы, отдающей приоритет внешней критике «источника» и составлению научного «аппарата», Миллер в данном случае считал, что «характерное различие народов состоит не в нравах и обычаях, не в пище и промыслах, не в религии, ибо все это у разноплеменных народов может быть одинаково, а у единоплеменных различно. Единственный безошибочный признак есть язык: где языки сходны, там нет различия между народами, где языки различны там нечего искать единоплеменности». В своих многочисленных «инструкциях», «анкетах» и «описаниях» Миллер закладывал основы региональных историко-культурных сравнений, признавая авторитет языка как ведущего этнодифференцирующего признака, но не делая его догмой. Компаративистикой была увлечена сама императрица Екатерина П, видевшая одной из задач своего просвещенного правления создание сравнительного словаря языков империи и возможно всех языков мира. Иначе говоря, являясь на первых порах лишь иллюстративным фоном лингвистических штудий, этнография завоевывала самостоятельное место в научных публикациях и в организационных решениях властей.