Финно-угорские этнографические исследования в России

Финно-угроведение в эпоху Романтизма

В первые годы ХЕК в. изменилась идеологическая ситуация в Европе. На смену эпохе Просвещения пришло время романтизма, идеям которого суждено было сыграть важную роль в становлении этнографического финно-угроведения. Вера, духовность и уникальность, провозглашенные романтиками основными ценностными ориентирами, были противопоставлены рациональному и универсальному концепту просветителей[15]. В этой связи, находившиеся в рамках гетерогенных империй финноугорские этнические меньшинства, могли надеяться на сохранение культурной идентичности, рассчитывая только на интегрирующую силу своего языка и традиций. Сложность заключалась еще в том, что в большинстве случаев единых литературных финно-угорских языков пока не существовало, тогда как множественность диалектов, локальных традиций и местных идентичностей отнюдь не способствовала формированию единого национального сознания. Опыты просветителей по созданию грамматик и переводу источников христианского вероучения на народные языки, заложили лишь первичный пласт модерной культуры, что в принципе предполагало дальнейшее развитие образованности, в том числе светской. Но, двигаться далее вряд ли было возможно без актуализации в обществе процессов самопознания и самооценки: Кто мы? Зачем и чем мы отличаемся от наших соседей? Есть ли на свете родственные нам народы? Все эти вопросы, скорее всего, мало волновали идеализированного в текстах предыдущей эпохи пахаря, пастуха и рыбака, но стали жизненно важными проблемами для рожденной Просвещением интеллигенции.

Вместе с тем, эпоха Просвещения, особенно в поздний предромантический период, подготовила благодатную почву для восприятия европейским обществом национальных идей и интегрирующих культурных проектов[16]. Во-первых, заметно увеличилось число грамотных людей, способных с помощью печатной продукции на родном языке формировать свое мировоззрение, ощущая чувство личной сопричастности к истории страны и населяющего ее народа. Во-вторых, стремительный рост территорий многонациональных империй в XVIII в. повлек за собой развитие бюрократических институтов на местах, служащие которых в силу своих должностных обязанностей должны были разбираться в коллизиях этнического взаимодействия в подконтрольных регионах. Еще одним фактором развития национального самосознания европейских народов было, как отмечал Б. Андерсон: «медленное, географически неравномерное распространение специфических родных языков как инструментов административной централизации, используемых некоторыми занимавшими прочное положение монархами, претендовавшими на абсолютность власти». Данная тенденция в значительной мере была присуща истории просвещения финно-угорских народов Российской империи, с тем лишь отличием, что в некоторых областях претендующий на доминирование русский импульс сосуществовал со сложившимся ранее историческим билингвизмом, как это было, например, с немецким языком в Прибалтийских губерниях, шведским в Великом княжестве Финляндском и татарским, в ряде мест Заказанья, Урала и Западной Сибири. Региональное просветительство, прежде связанное с миссионерскими организациями и государством, все чаще задействовало потенциал университетских центров, в рамках которых возникают краеведческие и патриотические кружки, руководствовавшиеся уже идеями национального романтизма и нациесторительства.

Национальные запросы и чаяния образованной части общества обрели надежную опору в лице деятелей науки, еще с прежних пор, ориентированных на практическое освоение окружающего мира, независимо от того, начинался этот мир за далекими морями и горами, или прямо за городской заставой[17]. Таким образом, в нужный момент профессиональная наука поддержала позитивистскими методиками и авторитетными именами, начатое тогда романтиками строительство замка национальной культуры, политики и государственности. Данную ситуацию, можно интерпретировать, опираясь на предложенную чешским историком М. Хрохом периодизацию истории развития национального движения в Европе. Выделяемые в качестве основных критериев: зарождение научного интереса к родному языку, географии, истории, фольклору и другим проявлениям традиционной культуры, социальные факторы, по мнению чешского ученого, свидетельствуют о развертывании начальной стадии национального движения, так называемой «Фазы А». Применительно к финнам, венграм и отчасти к эстонцам данная схема работает почти безупречно. Национальное движение, начатое интеллектуалами, постепенно привлечет к себе внимание третьего сословия и даже знати, чтобы затем, с помощью институтов власти, пропаганды и образования воздействовать на крестьянские массы. Что же касается финнов-ингерманландцев, води, ижоры, карелов, вепсов, коми, удмуртов, мари, мордвы, хантов и манси, которые в рассматриваемый период еще не успели обзавестись собственной интеллигенцией и тем более буржуазией, следует говорить скорее о подготовительной стадии, когда образ народной культуры конструировался благодаря воздействию внешних сил. Применительно к истории этнографических исследований можно заметить, что финно-угорские народы России, с одной стороны выступали в качестве объектов научных изысканий ученых, представляющих империю, с другой стороны интересовали энтузиастов этнографического финно-угроведения из Венгрии и Финляндии. Хотя, в большинстве случаев, это были одни и те же люди. Дело в том, что появившаяся в период наполеоновских войн молодая поросль европейской интеллигенции пыталась расстаться со ставшими уже классическими установками минувшего века, предпочитая искусственным образам и пасторалям реальное знание о собственном народе, его исторических корнях и связях. Однако осуществление масштабных научных и культурных проектов необходимо было согласовывать с властями и заручаться их поддержкой, по крайней мере, на первых порах.

Зародившись в Германии и сложившийся в общеевропейское движение за осознание себя и собственной культуры как самоценности, романтизм поднял авторитет, прежде всего, гуманитарного знания, когда «...все хотели быть поэтами, хотели мыслить как поэты, писать как поэты». Внутри романтического движения сложились два взаимодополняющих течения, которые в исторической и литературоведческой литературе обычно называют революционным и реставративным. Если деятели первого направления были устремлены к идеальному национальному будущему и не избегали политических акций, то представители второго, часто игнорируя современность, искали идеал в романтизированном прошлом народа. Отмеченное расхождение в тактических подходах не мешало романтикам совместно выступать против универсалистских проектов как династических феодальных империй, так и пробивающихся к власти, всегда готовых на компромиссы буржуа. Политический и культурный радикализм романтиков создавал им героический ореол, но не всегда способствовал приятию их идей современниками и приводил к конфликтам с властями. В том случае, если власти сами не принимали на службу некоторые идеи романтиков. Следуя программным заявлениям Ф.В.И. Шеллинга, А.В. Шлегеля и Ф. Шлегеля, романтически настроенные гуманитарии, в поисках лучших образцов для своего творчества все чаще обращались к произведениям народной словесности. Кроме того, в этот период многие интеллектуалы и политики вышли из-под обаяния космополитических идей и начали серьезно рассматривать перспективы строительства национальных культур и государств. Противореча, казалось бы, незыблемому авторитету прежней идеологии, традиционалисты выдвинули тезис об органической целостности и самодостаточности каждого отдельного общества. Будучи современниками попытки революционного осуществления просветительского конструкта, философы-традиционалисты весьма успешно обосновали тезис о том, что ослабление в обществе традиционных начал довольно скоро приводит его к деградации и гибели. Напротив, забота о сохранении традиционных ценностей приводит к самораскрытию до времени спящего «народного духа», что в свою очередь укрепляет государственный организм, основанный не на чуждых народу искусственных теориях, а на осознании неразрывной связи государства с интересами простых людей. Благо народа, идея нации и пропаганда простонародной культуры, становятся важнейшими ценностями представителей нового поколения европейской интеллектуальной элиты.

Основная линия интеллектуального сопротивления прежней догматике была направлена на развенчание просветительского культа разума как универсального средства познания окружающего мира. Вера, народная традиция и национальное чувство должны были открыть новые подходы к пониманию общественной природы. Так, полемизируя с установлениями классической эпохи, английский философ-традиционалист Э. Бёрк писал: «Общество — это действительно договор, но договор высшего порядка... Общественный договор заключается не только между ныне живущими, но между нынешним, прошлым и будущим поколениями». Неслучайно, обратившись с патриотическим «Речами к немецкой нации», И.Г. Фихте призвал все сословия и, прежде всего, интеллигенцию воспитать «новую молодежь», готовую служить интересам нации. При этом отношение романтиков к нации приобрело даже мистическое звучание, в плане рассмотрения ее как некоего родственного коллектива, происходящего от общих предков и обладающего «некоторым типом кровного сознания».

Романтики стремились не только к созданию новых более совершенных форм в мире искусства, но и к оформлению своих позиций в сфере политики и государственного строительства.

Романтический протест наполеоновской экспансии в Европе выразился не только в вооруженной борьбе, но и в закладывании основ национальных государств, в рамках которых эффективнее всего можно было воплощать в жизнь новую идею. Главным препятствием на этом пути стали полиэтнические империи, сама сущность которых противоречила националистическому импульсу. Попытки германских государств выйти из-под диктата Вены, славянские матицы, итальянские карбонарии, польские восстания и, наконец, венгерская революция стали звеньями одной цепи раскачивающей имперские мегалиты. Имперские власти в свою очередь искали аргументы для самосохранения, применяя силу, в целом придерживаясь консервативной модели, но кое-где допускали либеральные эксперименты. Например, как это было при сохранении Священно-римской империей конституционных прав венгерского королевства и случилось позже, при создании дуалистической австро-венгерской монархии, с двумя почти равными в правах, численно доминирующими этносами. Или можно вспомнить существование в условиях абсолютизма и теории «официальной народности» национальных регионов с конституционным устройством и особыми политическими правами, как это было в случае с царством Польским и Великим княжеством Финляндским. Противоречивая общественная жизнь Европы первых десятилетий XIX в. непосредственно коснулась бытия финно-угорских народов, часть из которых в эти годы вступила на путь построения национальной культуры и в перспективе государственности.