Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

«22 июня ворвалась в нашу жизнь война. На другой же день в библиотеке началась сумасшедшая работа. Ведрами, по живому конвейеру, поднимали мы на чердак песок и там развозили его на тележках. Лето было душное, жаркое. Все мы, почти голые, обливаясь потом, носились под раскаленной крышей, напоминая собой чертей в аду. А окраска балок… Сначала нам эта работа показалась занимательной, но потом мы очень устали от нее. Краска разъедала лицо и руки, часто, несмотря на защитные очки, попадала в глаза; руки, не привыкшие держать тяжелую кисть, ломило невыносимо».

Более 3 тысяч кубометров песка подняли тогда на чердаки огромного здания женские руки. Во дворе они же выкопали вместительный водоем. А потом переносили и переносили книги — вниз, в подвалы. Конечно, 10 миллионов изданий туда было не упрятать, но хотя бы самое ценное из оставшегося! И они несли и несли! Тысячи томов книг, картотеки, справочные издания. Пока одни носили фонды, другие дежурили на крышах: ведь в любую минуту могли посыпаться с неба «зажигалки»!

К сожалению, не все коллекции можно было вывезти из города или немедленно спрятать. И хотя одна из таких коллекций была в земле, ее, наоборот, следовало как можно скорее выкопать и непременно сохранить.

Была это коллекция картофеля. Ценнейшая коллекция! Еще в начале века стали собирать ее ученые. В первую очередь Сергей Михайлович Букасов. Он разыскивал высокоурожайные сорта картофеля в нашей стране и далеко в Южной Америке, его видели на склонах Анд и на жарком мексиканском плоскогорье. Около тысячи образцов картофеля привезла его экспедиция в дом № 87 на набережной реки Мойки — во Всесоюзный научно-исследовательский институт растениеводства. Не для того привезла, чтобы выставить напоказ: смотрите, мол, какую мы картошку откопали! Для того, чтобы вывести из этих сортов — «культурных» и «дикарей» — такой сорт картофеля, который не боялся бы ни жары, ни морозов, давал высокие урожаи и каждому пришелся по вкусу. Ведь картофель — это второй наш хлеб! К тому же из него делают крахмал, спирт, синтетический каучук…

Картофель нужен был для лабораторной работы.

Вот ведь какая это коллекция. Ее не разложишь по стендам, не упрячешь для хранения в ящики — ее каждую весну нужно было сажать в землю и убирать по осени. Это была живая коллекция и всегда должна была оставаться живой. И поэтому все сорта картофеля из этой коллекции, все их виды, гибриды, разновидности каждый год высаживались на делянках опытной станции в Павловске.

Высадили их и весною 1941 года. Урожай еще не успел созреть, когда война вплотную подошла к делянкам. Стали рваться на них снаряды фашистских пушек. Смертельная опасность нависла над уникальной коллекцией!

На делянках работали тогда научные сотрудники института Абрам Яковлевич Камераз и Ольга Александровна Воскресенская. В августе Ольге Александровне удалось собрать клубни ранних сортов. Но «дикари» никак не хотели созревать побыстрее. Эти упрямые «южноамериканцы» и знать не хотели о том, что с каждым часом война все ближе. Лишиться же клубней было просто невозможно!

Фронт почти вплотную приблизился к Павловску. Жители покинули город. Чтобы ездить на свои картофельные делянки, Камераз обзавелся специальным пропуском. И каждый день ездил туда — навстречу огню. Один раз его ударило взрывной волной, но, отлежавшись в ботве, он продолжал свой обход. Отыскивал первые клубни «дикарей». Размером они были с горошины!.. Но это были драгоценные горошины.

Над полем уже тарахтела пулеметная дробь, когда Камераз решил поставить точку. Он выкопал по одному кусту около пятисот перспективных гибридов и до сотни южно-американских образцов, успевших дать клубни. Ему было даже не свезти всего собранного, и пришлось просить машину у военных. Командир инженерной части понял всю ценность собранного ученым и выделил большую грузовую машину.

Спасенный картофель разместили на стеллажах, оборудованных в подвале. Но о спасении коллекции говорить было рано. Приближалась зима. И холод был здесь союзником оккупантов, он мог уничтожить уникальное собрание.

А зима пришла рано и сразу же заявила о себе лютыми морозами. К тому же Камераз скоро ушел на фронт. Ольга Александровна осталась одна. Один на один пришлось ей сражаться с холодом, с полчищами крыс, наводнявших подвалы. Силы были далеко не равны. Все более лютый холод, все более голодные крысы и с каждым днем слабеющий от голода человек. Крысы, голод и холод. Рядом лежали килограммы картофеля. Словно приглашали: свари нас, подкрепись! Но Ольга Александровна не могла себе позволить этого. Ведь не картошка была в ее подвале — редчайшее собрание!

Вконец заболевшую, обессилевшую Воскресенскую увезли. Ее подвал принял научный сотрудник Вадим Степанович Лехнович.

Все ниже и ниже падал столбик ртути в термометре. И значит, все больше угрожал холод коллекции. Подвал нужно было отапливать. Но и дрова в ту зиму были на вес золота. Ненасытные «буржуйки» давно уже поглотили все деревянные заборы, скамейки садов и скверов.

В верхних этажах здания находился госпиталь. Иногда из жалости к «старику» санитары давали ему кусочки разрубленных столов, стульев, шкафов. Санитары ошибались, Лехнович был еще не стар, и лишь голод да богатая «патриаршая» борода делали его таким. Он с благодарностью принимал куски мебели, но чем они были для его единственной печурки на весь подвал? Не пламенем, а только искрой. Комендант института тоже изредка давал ученому «дровяной паек» — вязаночку полешков. Все это было ничтожно мало. Помог Октябрьский райисполком: вручил Лехновичу ордер на четверть кубометра дров. Выпросив у госпитальных санитаров лист фанеры, истощенный ученый сам привез эти четверть метра в свой подвал. Он тщательно законопатил все щели в дверях — ватой, тряпьем, кусками мешков. В подвале стало чуть теплее. Только чуть-чуть. Поединок холода с человеком продолжался. По многу раз в день поглядывал Вадим Степанович на термометр. Восемь градусов, шесть, было и два… Но до нуля температура ни разу не опускалась. А это означало, что картофель жив и поединок не проигран!

Второму «противнику» — крысам — тоже пришлось отступить. Раздобыв электрический фонарик, Вадим Степанович разведал все выходы из крысиных нор, натаскал битого кирпича и как мог натолкал его в норы. Крысиные вылазки почти прекратились, но Лехнович все время был начеку, один нес свою тяжелую вахту.

От Камераза пришло письмо. Писал он, что стал разведчиком, сражается в одном из полков под Ленинградом, очень беспокоится о состоянии коллекции картофеля, в том числе и о выведенном им сорте «Камераз-1».

С коллекцией было все в порядке. И сорт «Камераз-1» после войны получил широкое распространение. Не боялся он ни ядовитой фитофторы, ни рака, давал хорошие урожаи и обладал отличным вкусом. За выведение этого сорта картофеля ученый был удостоен Государственной премии СССР.

В ту зиму этот сорт тоже лежал на стеллажах в подвале и ждал весны. Она пришла в точно назначенное время. Оставалось только высадить картофель в землю. Для посадки выделили участки: один — в тресте зеленого строительства, второй — в совхозе «Лесное». К весне вернулись силы и к Ольге Александровне Воскресенской. Вместе с Лехновичем вывезли они свою драгоценную картошку на поля…

Была в этом институте и еще одна уникальная коллекция — зерновые культуры из ста восемнадцати стран: 100 тысяч образцов пшеницы, ржи, кукурузы, риса, проса, гречихи… Не каждое даже крупное государство могло похвастаться таким собранием. Когда враг приближался к Ленинграду, эту коллекцию тоже приготовили к отправке в тыл. Упаковали семена в специальные ящики, но отправить не успели. Ящики оставили в институте. Коллекцию надлежало сберечь. Как это было трудно! Ведь в ящиках лежало не что иное, как хлеб. И именно хлеба не было в Ленинграде. От голода умирали люди, а рядом лежали зерна ржи и пшеницы.

Укутанные шарфами сотрудники института продолжали работу. Они охраняли ценнейшую коллекцию и продолжали ставить опыты. Они точно так же воевали с крысами и по щепочке собирали дрова для своих печурок. Крысы же смелели с каждым днем. Голод гнал их к ящикам и мешкам с зерном. Как спасти собранное? Кому-то пришла в голову дельная мысль: пересыпать зерно в железные банки. Это было далеко не просто. Ослабевшим от голода людям пересыпать зерно! Но они прошли и через это испытание. 28 сотрудников института погибли в ту голодную зиму, но ценнейшая коллекция была сохранена!

А что было делать с теми коллекциями, которые надо было не только сохранить, но и ежедневно… кормить?

Умер, пытаясь сохранить школьную коллекцию аквариумных рыб, делясь с ними своим пайком, учитель Д. Н. Чубинов. А в Петроградском районе, в Институте экспериментальной медицины, ученый-физиолог Александр Николаевич Промптов охранял, берег, лелеял большую коллекцию птиц.

С детства пернатые были его самыми большими друзьями. Став студентом, Александр Промптов умудрился записать 1600 птичьих песен только лишь в Московской области и еще 511 на берегах реки Уфы. Оказалось, что даже птицы одной породы в разных местах поют по-разному. И тогда молодой ученый решил изучить, как влияет обстановка, в которой живут птицы, на их песни, на их повадки, на их характер. Для этого перед самой войной он с большим трудом вывел птенцов прямо в лаборатории, сам выкормил их с ложечки. Ведь это было очень интересно. Птицы, никогда не видевшие ни леса, ни поля, — сохранят ли они «обычаи» своих предков? Но грянула война. Враг подошел к Ленинграду. Наступил голод. Чем кормить птиц?

Сам ослабевший от голода, под непрерывным воем снарядов ходил он по улицам, забирался в заснеженные скверы — всюду разыскивал корм для своих пернатых друзей. Он менял на крупу собственные вещи, выпрашивал у знакомых хотя бы зернышко, делился с птицами собственным пайком, но корма все равно было мало. В ту пору подопытные животные были еще в Колтушах. Иногда оттуда Александру Николаевичу присылали творожные лепешки. Вернее, даже не присылали, а сообщали, что он может за ними прийти. И ученый шел через весь город и приносил корм своим питомцам.

И конечно, когда он выходил на улицу, то на птиц обращал гораздо больше внимания, чем на снаряды. Свиста снаряда он даже порою и не слышал, а вот посвистывание какой-нибудь пичуги слышал всегда. Вместе с женой они даже вели дневник: «Наблюдение над птицами в дни осады Ленинграда». Любопытные в нем были записи. Оказывается, с приходом войны птиц в городе стало больше. Появились даже такие, которых раньше никогда и не бывало в городских парках и скверах. В руинах разрушенных домов поселились трясогузки, горихвостки. Над Невским проспектом пели жаворонки. А на углу Невского и улицы Гоголя поселилась целая колония ласточек. Скорее всего птицы тоже бежали подальше от грохота и грома войны, улетали из пылающих лесов и селились в городе. Вот только воробьев стало меньше. Они ведь питаются тем же, чем и люди, и в голодную пору покинули город…

Птенцы, выведенные Промптовым, пережили голодную зиму — и соловей, и серая мухоловка, и варакушка. И уже после войны ученый закончил свой труд о птицах.