Ведомственный притон

22

Уже в течение часа Золотарев не опускал головы и не сводил глаз с плотно зашторенных окон особняка, в котором выпала честь пировать Фочкину и Катышеву. Иногда к нему подходил полковник Журбин, вызвавшийся лично руководить операцией, и заглядывал в глаза, словно не он, а капитан Золотарев здесь был старшим по званию. Николай лишь передергивал плечами, показывая, что штурмовать здание еще рано — условного сигнала не было. Но никаких условных сигналов не поступало и после того, как оперативники, разодетые в смокинги, скрылись в стенах этого таинственного заведения. Скорее всего, пришел к мысли Золотарев, всем членам клуба или строго запрещалось пользоваться сотовыми телефонами, или Фочкина и Катышева сразу удалось разоблачить, или пока у них просто не возникала необходимость воспользоваться мобильной связью. И хотя Золотареву очень хотелось надеяться на последнее, но по прошествии двух часов он стал понимать, что операция по внедрению в члены клуба у Фочкина и Катышева гладко не складывалась.

Он уже давно попросил Журбина, чтобы его бойцы не только внимательно следили за выходящими из клуба посетителями, но и придавали значение громоздкой ноше, которая могла оказаться в их руках. Чем черт не шутит, разоблачив оперативников, их могли тихо и без шума удалить из здания. Сам же он не упускал возможности каждый раз доставать блокнот и фиксировать номера подъезжающих и отъезжающих лимузинов, пробить которые по картотеке он собирался сразу после окончания операции.

Журбин снова оказался рядом с Золотаревым.

— Может быть, ваши коллеги уже забыли про все на этом белом свете? Обстановка должна располагать…

— Не исключено, — ответил Золотарев и тут же вздрогнул. — Вы что имеете в виду, товарищ полковник?

— Совсем не то, о чем ты подумал, капитан. Например, оттягиваются на всю катушку. Когда еще представится возможность сытно поесть, сладко выпить и запустить руку в декольте…

Он не договорил, когда на втором этаже раздался звон разбитого стекла, и из окна вылетело увесистое тело мужчины. Оно мешком приземлилось в центр круглой клумбы с подмерзшей землей. Золотарев даже на какое-то время оцепенел и растерялся, не зная, то ли проверить самочувствие «парашютиста», то ли отдавать команду и вместе с ребятами Журбина мчаться к подъезду особняка. Два черных входа, располагавшихся со стороны двора, были заблаговременно блокированы омоновцами. И если бы свет во всех окнах особняка разом не отключился, он, скорее всего, подошел бы к пострадавшему и попросил документы на проверку. Но и медлить было нельзя. Наверняка тело, свалившееся из окна, и было сигналом о помощи.

Золотарев даже не успел посмотреть на полковника, когда тот сделал отмашку, и территория вокруг особняка как по волшебству наполнилась людьми в камуфляжной форме. Плотная цепь выстроилась по периметру здания, человек двадцать, опрокинув охранников, вливались в подъезд. Все было рассчитано и отработано: секьюрити обязательно поднимут, приведут в чувство и даже окажут первую медицинскую помощь, но только после того, как последний из бойцов штурмующей группы скроется за дверью подъезда. Видя в темноте лишь спину Журбина, Золотарев старался не отстать. Но, когда он в пять прыжков преодолел пролет лестницы и оказался в банкетном зале, электричество было восстановлено, столы опрокинуты, и на осколках посуды и снеди покоились члены великосветской тусовки.

Перед ним оказался и Фочкин с болтающимся на шее галстуком-бабочкой и окровавленным лицом. Вытирая разбитый нос белоснежной манжетой, он лишь кивнул в сторону лестницы и первым устремился наверх. Золотарев понял, что капитана Катышева искать нужно именно там. Соревнуясь в скорости с омоновцами, он пинал ногами двери комнат, приводя в ужас и трепет обнаженных мужчин и женщин, даже не пытавшихся прикрыть наготу постельными принадлежностями. Вскоре он потерял майора из поля зрения, но напором двух омоновцев был вброшен в комнату, где и произошла радостная встреча с Катышевым.

Неудавшийся, но все еще перспективный экономист дергался, делая безосновательные попытки выскользнуть из объятий двух верзил, прижавших его к полу. В то же время господин, в котором Золотарев с первого взгляда признал Дзись-Белоцерковского, шарил руками в карманах смокинга капитана. Растащить кучу-малу для омоновцев особого труда не представляло. Но, к великому сожалению онемевшего Золотарева, под горячую руку бойца попался и подбородок самого Катышева. Через пару секунд все обитатели комнаты сидели в разных углах. И только тогда Золотареву удалось окончательно разобраться в ситуации и подать капитану руку. Поднявшись, Катышев, потирая подбородок, вовсе не обиделся на столь ощутимое приветствие.

Кивнув Золотареву в знак благодарности за вовремя оказанную помощь, он Присел на корточки перед Белоцерковским.

— Извините, но ситуация резко поменялась, — сказал он. — Теперь не мне, а вам светит уголовная статья. Оказание сопротивления сотрудникам милиции…

— Я никого не трогал и буду разговаривать только в присутствии своего адвоката.

Омоновец за спиной Катышева громко захохотал и поднес к лицу Белоцерковского резиновую дубинку.

— Вот он, адвокат, перед вами. Можешь пообщаться.

— Это произвол. Я требую своего адвоката.

Катышев обернулся к Золотареву:

— У тебя есть телефон? — И, приняв из рук услужливого товарища аппарат, протянул его Белоцерковскому. — На, звони.

Поверженный продюсер выхватил телефон и дрожащими пальцами набрал номер.

— Всеволод Егорович? На вверенном вам участке творится настоящий произвол… Да, арестован… Очень рассчитываю на вашу помощь. Жду.

В комнату ввалился улыбающийся и довольный наведенным порядком Фочкин. Нос уже не кровоточил, по-видимому, вся выплеснувшаяся из ноздрей кровь была тщательно собрана на манжеты рубахи. Ему наконец удалось сорвать с шеи бабочку, которую он не задумываясь сначала бросил на пол, но тут же, вспомнив, откуда у него появился смокинг, поднял ее и спрятал в карман.

— Еще минутами Черемисовой удалось бы сжечь все бумаги. А там, видать, — такое!!!

— А где она? — потеряв всякий интерес к Белоцерковскому, который продолжал эксплуатировать служебный милицейский телефон, спросил Катышев.

— Где же ей еще быть?! — изумился Фочкин. — Уже на пути в СИЗО. Я лично сопроводил ее и усадил не в общий автобус, а в персональный милицейский «Кадиллак». Кстати, о транспортировке народа мы не позаботились, мест в омоновских автобусах катастрофически не хватает.

— А они что, всех подряд гребут? — удивился Золотарев, который накануне операции просил Журбина отвезти в участок только дам, от которых надеялся получить правдивые показания о принуждении к занятию проституцией.

— Всех без разбору и укладывают штабелями. Так что разврат продолжается, — подтвердил догадку Золотарева одобряющий действия бывших коллег Фочкин.

— Тьфу! — не поддержав восхищения майора, в сердцах сплюнул Катышев. — Теперь не отмоемся. Там что ни член клуба, то высокопоставленный чиновник или бизнесмен. Золотце, пока не поздно, найди Журбина, пусть освободит транспорт от всех мужиков!

— А как же я? Или вы меня мужиком не считаете? — откликнулся Белоцерковский, передавая Золотареву трубку.

— Чего вы разлеглись, господин Белоцерковский, поднимайтесь, — посмотрел на него Катышев. — Вы у нас мужик особый. У нас с вами обстоятельный разговор состоится.

Они вышли из комнаты. Отпущенные на все четыре стороны телохранители Белоцерковского на безопасной дистанции от сотрудников ОМОНа продолжали сопровождать своего босса, поочередно вздыхая и разводя руками, тем самым оповещая шефа, что в данной ситуации предпринять они ничего не могут.

Даже московский, нашпигованный смогом и автомобильными выхлопами воздух показался Катышеву чрезвычайно свежим и ароматным. Он похлопал по внутреннему карману смокинга, в котором хранилась кассета, так и не ставшая вещественным доказательством его обвинения.

Около двух замерших рядом с парадным входом автобусов заканчивалась тщательная сортировка персонала и клиентов элитного клуба. Недовольных жесткими действиями омоновцев мужчин тут же награждали прощальными пинками и тычками, невзирая на чины, ранги и положение в обществе. Взашей из салона вытолкали ценителя эротического искусства Пашу Коробатова, и, прежде чем он смог раствориться в темноте, Катышев на правах старого знакомого на прощание помахал ему рукой, прекрасно осознавая, что это могла быть их последняя встреча. Никаких претензий капитан к эротоману не имел и иметь не хотел.

Оставлять ставший таким родным и близким особняк и уноситься на полуяровской «Волге» в ночную Москву в обществе господина Дзись-Белоцерковского ни Фочкин, ни Золотарев не желали. Оба ненастойчиво просили от Катышева отдать организатора конкурсов и главного сутенера в одном лице во временное пользование омоновцев.

Но Катышев лишь молчал, то ли растягивая момент расставания с Белоцерковским, то ли соображая, какое место ему предоставить в отечественном лимузине. Наконец, он открыл заднюю дверь «Волги» и указал Белоцерковскому на место в салоне.

Король модельного подиума уже влез в машину, когда улицу заполнила надрывная сирена, одновременно озаряя фасады домов синими бликами. Через несколько секунд рядом с «Волгой» резко затормозил джип, который в качестве почетного эскорта сопровождали две патрульные «канарейки». Из внедорожника, словно серенький мячик, на землю соскочил упитанный человек, роста совсем небольшого, но с погонами подполковника на плечах. Вся его фигурка, и голова, и тело, и даже кулачки были склеены из разнокалиберных мячиков. Раскручивая верхним мячиком по сторонам, он сумел разглядеть за стеклом усаженного в машину Белоцерковского и, смерив рост и внешне парадный вид окружающих его людей, остановил круглые глазки на Грише Пичугине, нисколько не сомневаясь, что из всех собравшихся только он может являться представителем органов милиции.

— Начальник районного отделения милиции подполковник Ломакин, — представился он ничего не понимающему Пичугину, дернув правой рукой. Но в последний момент, решив, что протягивать ладонь молодому сотруднику много чести, засунул ее в карман. — Доложите, что здесь происходит?

Опера, окруженные прибывшей патрульной бригадой, тут же сообразив, что на этот раз им выпала честь оказаться только в качестве зрителей, вытянулись по швам. Лишь Золотарев пихнул в спину Пичугина, требуя немедленного ответа. Сообразительный Гриша щелкнул каблуками и, отдавая честь, вскинул руку к виску:

— Происходило плановое задержание представительниц древней профессии, товарищ подполковник!

Ломакин, не отводя взгляда от окна, за которым маячила голова Белоцерковского, лениво поинтересовался:

— Ну и каковы успехи?

— Задержаны два десятка падших женщин!

— А этот человек? — показал полковник на стекло автомобиля. — Тоже относится к падшим женщинам?

— Никак нет, товарищ подполковник, — рапортовал, едва сдерживая смех, Гриша. — Это падший ангел!