Поход на Москву

Белая идея и жизнь

Красные отходят. За ними следуют белые. На огороде работает старик крестьянин. Он подходит к дороге и, сняв шапку и низко поклонившись, говорит:

— Спасибо вам! Может быть, теперь мы вздохнем свободнее.

Жест. Слова… Их раньше на «широкой Московской дороге» не приходилось слышать, разве в городах.

Конная разведка марковцев в пять коней выехала далеко вперед. Деревня. Осторожный въезд в нее. Жителей не видно, но вот появились двое и направились к разведчикам.

Красных в деревне нет, сказали они и дали обстоятельные ответы на все вопросы. Сразу же между марковцами и крестьянами установились отношения взаимного доверия. Тут один из них пригласил к себе «откушать нашего хлеб-соли», уверив, что в случае появления красных им будет немедленно сообщено. Марковцы приняли приглашение. В доме старосты все оказалось готовым к встрече «дорогих гостей».

— Мы все вас ждали с нетерпением. Уж больно плоха стала наша жизнь, — говорили в один голос бывшие в комнате крестьяне.

Как ни хотелось марковцам задержаться у радушных хозяев, все время повторявших: «Вы наши освободители», но нужно было ехать. Сердечно поблагодарив, марковцы хотели уплатить за еду, но они отказались принять деньги, говоря: «Сход постановил встретить и угостить белых». Ликовали сердца…

В маленькой деревушке остановилась Марковская часть. Пулеметчикам досталась хата на краю, так как они должны были держать свои пулеметы в готовности к бою. Во дворе встретили рослого, здорового, лет 35, крестьянина, но очень мрачного, усталого и чем-то озабоченного.

— Ну что же?! Идите в хату. Место есть, — сказал он.

Хата, да и весь двор не бог весть какие. Но для марковцев нужно было тепло, чтобы согреться и обсушиться, это главное, а затем горячего чаю и хотя бы отварной картошки, чтобы утолить голод до прихода кухни. Опытный глаз пулеметчиков сразу же определил, что на хорошее питание здесь не приходится рассчитывать ни им, ни лошадям. Комната, в которую вошли пулеметчики, была в сильно запущенном виде. Двое малых ребят при их появлении скрылись в другой. Вошел хозяин.

— А где хозяйка? — спросили его.

— Больна она. Лежит уж который месяц. Беда. Все хозяйство на мне; да и дети… А тут красные угнали меня с подводой на пять дней, возить их. Что ни говорил им, кричат, ругаются, грозят… — сказал он со злобой.

Видя положение хозяина, пулеметчикам пришлось быть насколько возможно скромными и осторожными в своих просьбах.

— Нельзя ли вскипятить чайку, сварить картошку? Заплатим, — обратились они к нему.

— Можно. Все будет, что в доме водится. Вот только беден я стал, даже хлеба нет… Подождите малость. Зарежу курицу.

Пулеметчики ахнули и запротестовали, говоря о скором приезде кухни, но хозяина это не убедило.

— Знаю я солдата и что ему нужно. Сам был унтером в Царской армии. Воевал! — И вышел из хаты.

За ним бросились, продолжая отказываться от курицы. Хозяин быстро ходил по двору, вытащил охапку сена и понес ее пулеметным лошадям, принес дров, в момент поймал курицу и зарезал ее.

Общими силами принялись за хозяйство и скоро уселись за стол, притащив с пулеметной тачанки небольшой запас провизии, имевшийся всегда. На столе появились, помимо курицы, картошки, лука и других продуктов, предоставленных хозяином, хлеб, сало, сахар, чай на заварку, соль.

Разговорились.

— Жил небогато, но все было. Да вот, большевики. Давай им все, даже последнее, — говорил хозяин.

Много он рассказывал о красных и ничего не спросил о белых, будто ему, да и всем крестьянам всякая власть лучше большевистской. В общей трапезе принимали участие и дети хозяина, которые быстро освоились с незнакомыми людьми и безо всякого страха разговаривали с ними.

— Эх! А вот от красных они прятались, боялись их, — говорил унтер. — Уничтожить нужно большевиков.

Не забыли марковцы и больную жену унтера. Поропросили передать ей еду, отсыпали сахара, а затем один из них сбегал за сестрой милосердия, которая как-то позаботилась о ней. Немедленно после еды хозяину были предложены деньги за угощение, но тот решительно отказался от них.

— За что? Мы должны благодарить вас, что свободно вздохнули без красных. Вы же люди добрые, те…

Однако пулеметчики не хотели остаться в долгу. Они мобилизовали имевшиеся у них полотнище палатки, кусок кожи, рубахи, чай на заварку, кулек сахара и сала и еще что-то и предложили хозяину. От этих предметов он отказаться не мог.

Наутро марковцы уходили в дальнейший поход, сердечно расставшись с унтером. Последний на прощание сказал:

— Дай Бог вам удачи! Мы, крестьяне, с вами, а не с красными.

На охране железнодорожного моста у Айвен стояла марковская застава. Взаимоотношения с крестьянами были самые лучшие. Они радовались уходу красных и наступившему покою. Но вот на заставу пришли два-три крестьянина и сообщили, что в их дома вечерами заходят красные, требуют хлеба, мяса и насильно отбирают все, что им надо, и просили защиты. Было ясно, что в районе блуждают мелкие группы красноармейцев, отставшие от своих частей. Начальник заставы принял меры. По указаниям крестьян он произвел облавы и задержал несколько десятков человек. В благодарность крестьяне постановили снабжать заставу мясом (живыми баранами) и другими продуктами.

— Настрадались мы с большевиками да комбедами. Спасибо вам! — говорили они.

В Ливнах, уже через два-три дня после ухода большевиков, жизнь вошла в норму. На базаре крестьяне продавали свои продукты, а обрадованные горожане их покупали или, главным образом, выменивали на разные вещи. И те, и другие были довольны.

Любопытные к проявлениям народной жизни, марковцы тоже ходили на базар с целью узнать настроения населения и там слышали многое о жизни при большевиках. Горожане жаловались на недостаток продуктов, так как базары были запрещены, а крестьяне на то, что они ничего не могли продавать и из-за отсутствия денег что-либо покупать в городе. «В деревнях нас замучили продналогами, продразверстками, реквизициями и просто грабежами. А повезешь что-либо продавать, чтобы что-то купить, налетят милиционеры: „Что везешь? Спекулируешь“ и все отбирают, и перестали мы возить в город и остались без сахара, чая, соли, гвоздей; раздетые, босые. А то, что имели дома, приходилось прятать, чтобы не все ограбили. А теперь, слава Богу, свобода!»

Заметили марковцы и радостное настроение среди крестьян. Они встречались группами, разговаривали, смеялись и вместе на возах закусывали и попивали самогон. А в праздничные дни даже приезжали хорошо одетыми, чтобы пойти в церковь и праздновать со знакомыми.

— Как же нам не радоваться? При красных мы сидели дома, боясь куда-нибудь поехать; перестали знать, что с родней, родственниками, знакомыми, живущими в других деревнях. А теперь вот встречаемся. Хотя бы совсем сгинули эти большевики! — говорили они, а иные добавляли: — Не нужно нам советской власти. Была бы власть, которая дала бы нам свободу жить так, как раньше жили мы.

Было чему радоваться, но было и над чем глубоко задуматься. Наступала зима. Холодные дожди, чрезмерная сырость, а за ними придет и холод. Уже марковцы, совершив ли переход, или простояв часы на постах, или проведя день в горячем бою, быстро вбегали в отведенные им хаты, чтобы обсохнуть и согреться. Крестьяне это видели и понимали нужды бойцов.

В одной из хат хозяин и хозяйка готовы полностью обслужить, помочь своим постояльцам. Они видят, что те слабо одеты.

— Как же так? Ведь зима. А у вас ни рукавиц, ни теплой одежи?

— Ничего! Мы, марковцы, непромокаемы и непромерзаемы, — шутя отвечали им.

Хозяева пожимали плечами. На этом и закончился разговор о теплой одежде. Однако через несколько часов хозяин попросил старшего из них уделить ему время для разговора. Они уединились в другую комнату.

— Что бы вы ни говорили, — начал крестьянин (который, кстати, был старостой или старшиной, положение не признанное большевиками, но по-старому признаваемое крестьянами), — но у вас всех нет теплой одежды. Зимой пропадете. Большевики, так те насильно забирали у нас, что находили. А вы даже не просите.

Марковец сказал, что, конечно, теплые вещи им необходимы, но забирать насильно они не могут, а покупать денег нет.

— Не нужны нам деньги, — возразил крестьянин, — а вещи вам нужны, прикажите собрать, и они будут. Все охотно и с радостью дадут.

— Нет. Не можем мы отдать такой приказ.

Тогда староста объяснил, почему он, да и все остальные просят «отдать приказ»:

— Не дай бог, придут опять красные и узнают, что мы добровольно собрали белым вещи, не будет нам от них добра.

Но офицер не согласился и с этим доводом, оставив собеседника в полном недоумении. А через день, когда часть уходила, староста вынес два больших мешка и бросил их на подводу.

— Берите. Для вас это нужно. Не надо ничего. Спасибо вам. Это от наших сельчан. Только никому не говорите.

В мешках оказались рукавицы, теплые носки, телогрейки, даже полушубки и валенки.

— Эх! Что за народ в этом районе, — говорили между собой марковцы. — Он не только входит в наши нужды, он помогает нам и в борьбе. Смотрите, сколько уже записалось в полк. И сколько бы, да все охотно пошли бы с нами, будь объявлена мобилизация. Но почему медлят с мобилизацией?

— Да. Крестьяне, но не интеллигенция и даже не наш брат офицер, — говорил кто-то. — Интеллигенция это не народ, а…

— Народ, народ! А забыли 1917 год? — говорил третий.

— Ну, ну! Кто прошлое вспомянет, тому глаз вон.

Из разговоров с жителями выяснилось, что крестьяне уже в минувшем 1918 году поднимали восстание против красных. Восстание охватило большую полосу от Ливен, Ельца и дальше на восток до Волги. В рядах марковцев обоих полков были офицеры и солдаты, принимавшие участие в этом восстании.

Дело было так. В 50 верстах от Тамбова есть огромное село Мучкап с 30 тысячами жителей. В мае 1918 года жители села, возмущенные продналогами и разверстками, перебили прибывших для выколачивания дани красных. Сильный отряд красных с артиллерией произвел карательную экспедицию на село, расстрелял многих и увел с собою несколько тысяч мужчин. В Тамбове им было «предложено» поступить в Красную армию, и крестьяне согласились. Но когда им было выдано оружие, они восстали и захватили Тамбов. Вскоре восстание распространилось на большой район.

В Тамбове к восстанию присоединились офицеры во главе с генералом Богдановичем. Однако действия восставших были вялы. Красные стянули большие силы и рассеяли их. Часть разбежалась по домам, часть, преимущественно офицеры, небольшими отрядами ушли в леса, а часть была расстреляна. Причем особенно зверствовали те комиссары, которые были захвачены повстанцами и посажены в тюрьму.

Красные преследовали ушедшие отряды в лесах. Не всем, но все же немалому числу восставших удалось выйти на Донской фронт. Один отряд вышел в Саратовскую губернию и присоединился там к восставшим под командой капитана Копейкина, офицера из рядовых солдат. Но и эта группа была рассеяна, и часть ее вышла также на Донской фронт.

За два месяца до прихода марковцев в район Ливен через Елец прошел рейдом корпус генерала Мамонтова, к которому присоединились сотни горожан и селян из района Тамбова, Козлова и Ельца, принимавших участие в этом восстании. Конечно, осталось на своих местах громадное большинство, однако для марковцев было ясно, что крестьяне продолжали таить в себе живую ненависть к советской власти, интеллигенция же подчинилась ей полностью. В Ливнах продолжала стоять выстроенная красными триумфальная арка, знаменующая победу советской власти. Теперь она имела другое назначение. Видимо, она-то и давила на мораль интеллигенции, приводила ее в полную растерянность.