Поход на Москву

Марковцы вошли в Ливны. Немало народа встречало их с радостью. По крайней мере, так казалось. Обычное дело: в городах и больших населенных пунктах их встречали толпами, а в деревнях безлюдьем. Марковцев тянуло к жителям, чтобы узнать от них, как они жили при большевиках и как относятся они к своему освобождению. Невольно искали случая найти подкрепление той душевной радости, которую испытывали сами. Первое впечатление от разговоров: жители, и особенно интеллигентный слой, продолжали жить под влиянием страха. Не сразу они становились откровенными. Но вот в одной высококультурной семье разоткровенничались. Оказалось, что интеллигенция испытывает страх не только перед большевиками, но в некоторой степени от мысли о своей судьбе при белых.

— Что теперь будет с нами? Как мы будем жить? При красных мы кое-как устроились, служили, нам платили, ели скромно и не голодали. А теперь? Да допустите ли вы нас, служивших у красных, на службу в своих учреждениях? — говорили они.

Чем их утешить рядовым марковцам?

В Курске. В семье доктора; все почтенного возраста; рады освобождению; не знают, как благодарить. И в другой культурной же семье, где молодежь была на красной службе в разных учреждениях, беспокойство. Разговор не вяжется. Конечно, говорят о тяжелой жизни, а один из членов семьи передал то, что было сказано бывшим генералом, красным начдивом, стоявшим у них на квартире: «Все тяжести жизни в наше время вызваны Гражданской войной, и только по окончании ее жизнь может войти в норму». Но что же, в сущности, сказал генерал? Как его поняли эти люди? Он ушел с красными, следовательно… «Жизнь войдет в норму лишь с победой белых, и эта их победа принесет и конец войны», — заявили марковцы. Семья молчала. Интеллигенция. Что ей Россия?

Марковская часть расположилась в деревне в районе города Щигры. Один из командиров с помощником на квартире учителя народной школы. Их встретили холодно, но не без радушия. Пока хозяйка ставила самовар и что-то готовила, офицеры вели с учителем трудный разговор: он с ними был не весьма словоохотлив. Бросили взгляд на обстановку: чистая, уютно обставленная комната и квартира, на стенах портреты, литографии; этажерка с немалым числом книг; письменный и обеденный столы, стулья, два кресла…

О текущей войне офицеры не поднимали разговора, надеясь, что заговорит о ней учитель. Но он молчал. Говорили о местности, о болотистой реке Щигор (Рать), где должна быть отличная охота. Вспомнили о И. С. Тургеневе, который охотился в этих местах. Однако тянуло поговорить о войне, о положении при большевиках, расспросить учителя, который, безусловно, много мог бы рассказать. Начали с вопроса о народном образовании.

— Большевики, вероятно, решительно коснулись школы, провели ломку? — высказал мысль один офицер.

Учитель как-то сразу стал энергичным и твердым.

— Да. Реформы! Но школу и тем более народное образование они не ломают, а проводят улучшения. Я не вижу и не ожидаю ничего, что бы грозило народному образованию.

Офицеры стали задавать ему конкретные вопросы.

— Единственно, что может помешать школьному делу, это междоусобная война. Вообще, она расстроила жизнь всему народу, — твердо отчеканил он.

Офицеры насторожились и с трудом сдерживались от острых вопросов и своих высказываний. Наконец, один из них сказал:

— Но с войной ведь вам-то надо примириться, так как один из тех, кто предсказывал «бурю», висит у вас на стене (М. Горький), а другие вели к ней (Чернышевский, Белинский…).

Учитель больше не отвечал. Офицеры стали болтать с его женой. Морально тяжело чувствовали они себя у этого народного учителя.

С артиллеристами произошел такой случай. Их разведчики влетели в село, которое очищали красные. Пули свистели по улицам. Желая выяснить отношение к белым со стороны интеллигенции, они разыграли такую сцену: вбежали в дом, явно не крестьянский, и там встретили священника.

— Батюшка! Укройте нас. Спасите от красных.

И в ответ услышали грозное:

— Уходите, уходите, окаянные! Кровь проливаете, людей озлобляете, жизнь мирную нарушаете.

Ни слова не возразив, разведчики вышли из дома. Им было не до смеха, хотя он и вырвался в первый момент. Жалкое положение интеллигенции: из-за страха перед красными она гонит от себя и белых. Жаль стало священника, видимо много пережившего. Но вот тогда же, проходя по улице села, разведчики встретили крестьянку, сказавшую им:

— Родные. Вы, кажись, белые? У меня в доме два раненых казака. Укрыла я их, когда напали красные. Один из них умирает. Пришлите доктора, может, спасет его.

Глубокой благодарностью наполнились сердца разведчиков. Оказывается, что крестьянка не вызывала местного лекаря к раненым потому, что «он большевик».

Батальон марковцев за день боя, разбив красных, продвинулся вперед более чем на 15 верст. Была ночь сырая, холодная, когда один крестьянин сообщил, что в следующей деревне, верстах в пяти, скопились большие обозы красных, а части уже ушли. Немедленно был организован налет на эту деревню.

Отправились 12 человек верховых с пулеметом Льюиса, влетели в деревню, но, увы, обоз уже уехал. Было очень досадно. Обратили внимание на большой двухэтажный дом с освещенными окнами. Решили заехать. В дом вошли три человека и увидели в большой комнате много детей. К вошедшим подошли интеллигентного вида женщины и с радостью обратились к ним:

— Товарищи! Вы еще здесь? А мы-то беспокоились.

— А вы отчего беспокоились? — спросили их.

— Да как же? Придут белые, пропадем мы все, — твердо заявили женщины.

— А неужели белые такие злые? — добродушно спросили их офицеры.

— Конечно! Они все кровопийцы, какие-то чудовища. Об этом нас предупредили, отчего мы и уходим от них всем приютом.

Офицеры едва сдерживали свой смех, но, видя действительное беспокойство воспитательниц приюта и детей, которым передавалось их настроение, они поспешили их утешить:

— Не беспокойтесь до утра.

Воспитательницы тут же предложили своим «защитникам» горячего чая, от которого те не отказались. Быстро выпив чай, марковцы поблагодарили за доброе угощение и вдруг заявили: «А мы-то ведь самые настоящие белые!» — и показали свои черные погоны. Произошла немая сцена из «Ревизора». Она закончилась марковцами их добрым пожеланием всему приюту возвращаться на свое место. Хотелось смеяться, но побороло чувство досады и огорчения. Как это могло случиться, что интеллигентные воспитательницы приюта видели в белых зверей, а в красных и своих и детей защитников.

Марковцев вела Белая идея — идея освобождения Родины и устроения жизни так, чтобы всем жилось хорошо. Предыдущий период наступления ставил им вопрос: «За что идет Белая армия?» Теперь на новом рубеже он не ставился. Крестьяне получили освобождение от большевиков, главное, чего они хотели, а интеллигент озабочен был одним: а что теперь будет с ним? При большевиках люди как-то устроились; ну а теперь?

Белая идея — идея свободной жизни в освобожденной стране. Она не фраза, хотя бы и высокого смысла, а побуждение к должным действиям. Носителями ее должны быть все. Но все ли понимают это? Должна быть власть, которая ведет, руководит и карает. Начальной властью в каждом освобожденном населенном пункте, естественно, являлась власть военная. Народ смотрит на нее, узнает ее первые шаги и судит о новой власти по поведению воинских частей и их отдельных чинов.

В этом отношении в Ливнах было неблагополучно. Военная власть проявила себя с отрицательной стороны. Поступавшие жалобы на насилия оставались без последствий, виновные не несли наказаний, они покрывались властью. «Неужели это та святая Добрармия, которая несет мир и покой?!» — было такое восклицание. Горожане даже послали делегацию генералу Кутепову, и тот должен был вызвать к себе для объяснения командира полка.

О бесчинствах в тылу узнавали бойцы на позициях. Они возмущались и даже посылали офицеров в штаб полка, но их под разными предлогами не допускали к командиру. Возмущение дошло бы до крайнего накала, если бы не отвлекала боевая обстановка. В моральном отношении высоко стоял 2-й полк со своими безупречными командирами, полковником Морозовым и капитаном Образцовым. Жизнь в духе Белой идеи не налаживалась.