Поход на Москву

* * *

Создавшаяся в это время обстановка на фронте представлялась следующим образом: Одесса только что была взята восставшими офицерами. Под натиском Добровольческой армии большевики отступали с боями на север, вдоль единственной железнодорожной линии, ведшей на Бирзулу. Среди красноармейских частей были полки, сформированные целиком из матросов Черноморского флота, отличавшиеся особенным мужеством и жестокостью в бою. Отступление большевиков поддерживалось десятком бронепоездов, которые были вооружены и легкими, и тяжелыми морскими орудиями. В массе отступавших где-то был и Раковский, вывозивший с собою все денежные запасы ограбленных одесских банков.

Бригаде генерала Склярова была поручена задача перерезать красным путь отступления, захватив и удерживая Вознесенск с его большим мостом через Буг и важными железнодорожными депо.

Назаров подтвердил по сотням, что по установленным в его полку правилам треть всей добычи, захваченной в бою, отойдет взявшим ее, будь то золотые запасы города Одессы или что-нибудь иное.

Мы недолго отдыхали в слободе. После полудня раздалась команда и сотни стали вытягиваться по проселочной дороге, обходя идущие справа подводы с пехотой 42-го полка, среди которых, в черной старомодной карете, ехал Назаров. В хвосте этой длинной колонны тянулись две трехдюймовые пушки назаровцев. Чувствовалось, что происходит что-то важное. Партизанские сотни пошли рысью вперед.

Ровная и открытая местность слегка повышалась. На близкой линии горизонта намечалось несколько низких холмов. Туда галопом проскакал Назаров, обогнав нас. 2-я конная Партизанская пошла вправо. Командир сотни назначил меня коноводом, и я принял пять лошадей партизан моего взвода. Сотня спешилась и, рассыпаясь в цепь, пошла вперед. Партизаны вскоре исчезли за перегибом местности. Немного погодя везший донесение казак сообщил, что невдалеке виден полустанок Трикраты и к нему со стороны Вознесенска подходит бронепоезд.

Вдруг впереди послышалась ружейная стрельба. Потом над полем грянуло с треском несколько низких разрывов шрапнели. Следующая очередь покрыла лошадей и коноводов, другие разрывы наметились около холма, где находился Назаров. Беглым артиллерийским огнем бронепоезд обстреливал весь участок 42-го полка. В грохоте шрапнелей и гранат по степи потянулся к нам крик:

— Коноводов!..

На горизонте появились быстро отходившие назад партизаны. Они разобрали лошадей. Сотня села и, рассыпаясь в лаву, пошла вперед.

С перегиба местности открылась картина: впереди полого снижающиеся поля несжатой кукурузы и приблизительно в одной версте от нас постройки полустанка Трикраты; немного вправо, у проселочной дороги, пересекавшей железнодорожную линию, поднятый шлагбаум. Дорога эта поднималась и, извиваясь лентой в степи, вела на запад в сторону Буга. Влево, за поворотом железнодорожного пути, виднелись дымки паровозов, дома Вознесенска, небольшое светлое пятно Буга. Только что прошедший бронепоезд красных, перенося огонь на разные участки нашего расположения, быстро уходил на север. Сотни, не получая приказаний, стояли под огнем. Наконец, командир сотни, вынув шашку, крикнул:

— Сотня, за мною… марш!..

Лава выравнялась, перешла в рысь, потом в галоп. С полустанка стреляли, но, когда мы уже подходили к полотну железной дороги, выстрелы стихли. Станцию мы нашли пустой.

Взвод получил приказание выводить все пустые вагоны с запасных путей и набивать их чем попало, чтобы зажечь их на главном пути. Другие взводы занялись чисткой станционных построек, резкой проводов и пр. В это время заметивший нас издали бронепоезд вдруг сразу перенес свой огонь на занятый нами полустанок. Под разрывами снарядов мы с трудом справлялись с делом. Несколько вагонов было уже подведено к главному пути, но мы никак не могли справиться с заклиненной стрелкой. Пока над нею возились несколько человек, остальные продолжали искать и подносить дерево, солому, шпалы и набивать ими вагоны.

В это время кто-то крикнул:

— Осторожно, справа от Вознесенска подходит товарный поезд.

Около вагонов, посредине двора, был колодец с журавлем. За ним стоял домик железнодорожника. На ступеньках его, глядя на нашу суету, переговаривались между собою две женщины — одна уже старая, другая моложе, с ребенком на руках.

Внезапно из домика на двор выбежал железнодорожник. Громко ругая нас непечатными словами, он бросился к колодцу.

— Осторожно… поезд из Вознесенска в одной версте. Впереди, кажется, пушка, — снова прокричали с главного пути.

Стало ясно, что мы никак уже не успеем вывести вагоны на него. Партизаны начали поджигать вагоны. Но в этот момент железнодорожник подбежал с ведром воды и выплеснул его в огонь. Он сейчас же побежал опять к колодцу. Его поймал за рукав партизан:

— Брось, не время шутить с огнем!.. — Но железнодорожник вырвался и стал набирать воду снова. Так, ругая нас, он умудрился выплеснуть в горящие вагоны еще два ведра. Но когда он опять от колодца закричал, указывая в сторону Вознесенска:

— Подождите, сейчас наши дадут вам «белогвардейская св…», — совершенно озверевший партизан бросил окружающим: «Разойдись!» — и, вскинув винтовку, выстрелил ему в затылок. Железнодорожник с наполненным ведром грохнулся на землю…

Раздумывать было некогда. С противоположной стороны полотна раздалась команда:

— По коням!..

Под непрекращающимся обстрелом бронепоезда, и уже на виду у состава, шедшего из Вознесенска, мы оставили станцию и помчались обратно к холмам. Дойдя благополучно до них, сотня остановилась и снова повернулась лицом к полустанку. Правее нас, против шлагбаума, виднелась лава 2-й Партизанской сотни. Подходивший к станции поезд был составлен следующим образом: впереди на открытой платформе стоял черный автомобиль, который партизаны издали приняли за пушку; дальше был паровоз и за ним вагонов сорок товарного поезда. Состав продвигался вперед очень осторожно. Бронепоезд прекратил огонь и еле был заметен на горизонте, верстах в пяти от нас. Все с любопытством следили за товарным поездом. Из полуоткрытых вагонов его виднелись фигурки красных, стрелявших по сотне. Поезд проходил Трикраты.

Когда платформа с автомобилем оказалась около шлагбаума, с нее, с изумительной быстротою, на наших глазах был сгружен на дорогу автомобиль.

— Давай пушки! Бей по автомобилю!.. — понеслось по лаве.

Большевики из вагонов усилили огонь. Поезд остановился.

У шлагбаума происходило какое-то замешательство. Увы, обе наши пушки, видимо, меняли в это время позицию, молчали, и только когда от шлагбаума автомобиль с четырьмя людьми во всем черном понесся в сторону Буга, послышались выстрелы наших орудий. Автомобиль мчался среди разрывов и благополучно уходил на запад.

Паровоз с пустой платформой вдруг отделился от состава и, набирая ход, начал уходить под прикрытие бронепоезда. Наши пушки выпустили и его. Тогда из брошенного состава понесся рев и ругань. Большевики, бросив стрельбу, тянули кулаки вслед уходившему паровозу…

Хорунжий Воропаев сделал знак шашкой, и лава 1-й Партизанской пошла на поезд. Оттуда снова град пуль. Сотня шла рысью, прямо в лоб, и начинала охватывать поезд слева, 2-я Партизанская огибала его справа. Потом все бросились вперед полным карьером. Уже отчетливо были видны лица красноармейцев, выцеливавших нас из вагонов, но потом их огонь сразу оборвался. Подлетев к первому вагону, я увидел, что он был пуст. Поезд оказался брошенным большевиками, не выдержавшими конной атаки. Когда я объехал его, с другой стороны уже стояла большая толпа пленных в одном белье. Их выстраивали в одну линию. Высокий офицер 2-й сотни, в маленькой кубанской папахе, сбитой на затылок, с рыжеватыми усами и неподвижно-стальными глазами, спокойно следил за построением. Он появился в полку не так давно, спасшись, несмотря на серьезную рану, от большевиков, которые буквально на его глазах перебили всю его семью в имении.

Когда все было готово, он подошел к правофланговому пленному и спросил его:

— Ты где служил раньше?

— Я матрос Черноморского флота.

— А ты помнишь, какой был флаг на русских военных кораблях?

— Белый.

— А на белом было ли еще что-нибудь?

— Какой-то синий крест… Андреевский, что ли, а что мне до него? — нагло ухмыльнувшись, ответил матрос.

— Так вспомни об этом кресте сейчас! — И офицер, перевернув нагайку, дважды по диагонали ударил матроса по лицу окованной рукояткой. Тот наклонил голову, выплюнув выбитые зубы…

Так офицер с теми же вопросами обходил весь фронт захваченного в плен 5-го матросского полка.

— Кадет, — услышал я за спиной, — отыщите командира полка и устно от моего имени передайте ему донесение об исходе атаки. — Хорунжий Воропаев назвал мне цифры захваченных пленных, имущества и оружия, и я помчался к холмам, где должен был быть Назаров.

Я нашел его по Зорабу, свободно стоявшему за спиной Федора Дмитриевича. Назаров, не отрываясь от бинокля, продолжал рассматривать местность.

— Отлично, — отозвался он, когда я кончил доклад. — Передайте командиру сотни, что мы идем дальше в Вознесенск.

На заходе солнца мы вступали в город. На окраине его нас встретил оркестр музыки, игравший до изнеможения старый Егерский марш. Музыканты, почти исключительно местные евреи, представляли собой пеструю толпу оборванцев, но все трубы оркестра были обвиты широкими, слишком бросающимися в глаза, национальными лентами.

Наша сотня была расквартирована тут же на северной окраине Вознесенска. В течение нескольких дней мы отдыхали спокойно. Город даже устроил нам какой-то концерт-бал. 1-я Партизанская сотня, как наиболее потрудившаяся за последние дни, была назначена в резерв полка. Настроение в городе было, однако, весьма тревожное, и все держались начеку: по сведениям, в Вознесенске скрывалось много большевиков, спасшихся из-под Трикрат, и группа комиссаров, которых никак не могла выловить наша контрразведка. С другой стороны, из-под Одессы должны были рано или поздно подойти прорывающиеся на север красные. Штаб полка разрешил только короткие отлучки, да и то почти исключительно по служебным делам.

И вот за Бугом послышались орудийные выстрелы. Над Вознесенском загудели первые снаряды большевиков, пробивавших себе путь на север. Снаряды рвались в разных местах города, но больше всего обстреливалась сторона расположения нашей сотни: красные нащупывали пороховые склады, находившиеся где-то в степи, невдалеке от нас.

В это время произошла любопытнейшая история. Как-то утром, несмотря на обстрел города, мои друзья отлучились, поручив мне присматривать за лошадьми и вещами.

Оставшись один, я начал рассеянно рассматривать нашу комнату. По стенам ее между олеографиями и полу выцветшими фотографиями были приколоты кнопками какие-то открытки. Разглядывая их вблизи, я машинально, будучи с детства страстным коллекционером марок, поинтересовался узнать, что за марки находятся на обратной их стороне. Отогнув осторожно угол одной открытки, я узнал старую русскую восьмикопеечную марку и мысленно решил попросить ее для себя, когда увижу хозяина. Однако мое любопытство на этом не остановилось, и я перешел к осмотру других открыток.