Дислексия

Город

Значит, школа в Дудиново, а жить нужно в Многоярославце. Все происходит там. В медленно текущем времени. В некрасиво стареющем месте. Город камерный, сентиментальный, из него сочится скука, инертность. Женщины на остановке полусонно беседуют в ожидании пазика.

Автобусы бредут и опаздывают. Колокола покачиваются и звонят. Звонарь извивается на веревках, словно он марионетка и его дергают за ниточки. Город масок, церквей и воинской славы. У каждого города своя идентичность, но все они сводятся к одному.

Среди достопримечательностей еще Черноостровский женский монастырь, городище вятичей, Луга, река Лужа, в которую сел Наполеон в 1812 году.

В Википедии в разделе «Меры предосторожности» такое: в Многоярославце проживает значительное количество цыган — они массово селились здесь в послевоенное время. Большинство цыган имеют работу и не досаждают окружающим, но рядом с вокзалом и в центре города практически всегда можно встретить женщин и детей, просящих денег или предлагающих погадать.

Мы приехали в Многоярославец с Горошком и Поли, это наши друзья, у них есть машина. Был август. Приторно пахло деревней. Мы зашли в пиццерию: пластиковые столы и стулья. Официант принес заказ не так, как мы привыкли в Москве: кофе заранее сладкий, на блюде мясное и вегетарианское вперемешку. Саня вздохнула. Она вегетарианка.

Когда она приезжает к родителям, мама наливает суп и говорит: просто выложи из тарелки мясо. Саня расстраивается. Мам, это так не работает. Папа готовит рыбу и говорит: ешь, рыба не мясо. Саня не ест мясо, рыбу и яйца. Каждый хочет знать почему.

В пиццерии громко работал телевизор, крутили клипы. Мы слышали навязчивые попсовые песни и не слышали друг друга. Пошел дождь. Мы доехали до риелторской конторы. Там сказали, что свободных квартир нет. Мы возвращались в Москву, понимая, что придется ехать еще раз. Горошек говорил: не расстраивайся — и ловил Санин взгляд в зеркале. Отправлял ее в армию. Говорил: зачем-то тебе это надо. Говорил: два года службы — и станешь мужиком. И смеялся. Саня любит дурацкое чувство юмора Горошка.

В Многоярославце есть квартал Паклино. Он находится в стороне. Там тихо, уютно, красные крыши и стриженые кустарники. Мы арендуем квартиру в девятиэтажном доме: новая кухня, теплые полы.

Перед домом идет стройка. За стройкой — старый стадион. Саня выходит на балкон и смотрит вдаль. В Москве вдаль смотреть затруднительно. Даль перечеркнута многоэтажками, кварталами ПИКа. В Москве окна Саниной квартиры смотрят на дымящиеся трубы, на трассу, на станцию МЦД. Сане кажется, что она скучает по городу, в котором столько возможностей, в котором больше нет ни одной возможности.

Саня теперь не ходит в Театр. doc, на кинофестивали, на встречи с интересными персонами то в Центр Вознесенского, то в Библиотеку Некрасова. Она живет в захолустье, отделенная далью, снегом и своей собственной волей.

Саня выходит на остановке у площади Ленина. Идет мимо церкви с синими куполами. Снег нежится и блестит на солнце. Как в детстве, думает Саня. Ей нравилось жить в своем детстве, нравилось ходить в школу.

В одном из учительских пабликов кто-то написал, что читает интересную книгу, в ней такое: учителями становятся люди, которым самим нравилось ходить в школу. Правда ли это, спрашивает он и вывешивает опрос. Семьдесят два процента отвечают, что правда. Комментарии отвечают разное:

Пришла в школу как раз наоборот, потому что школа мне в кошмарах снилась долго, я надеялась что-то изменить.

С точки зрения образования было так себе. Но в школе было прикольно тусить.

Пошла, потому что ненавидела ходить в школу и хотела сделать опыт моих учеников лучше моего.

А мне было как-то ровно. Ничего особо интересного в школе не было, ходила, потому что надо было. Ни одного учителя не могу вспомнить, который вдохновлял бы.

Я любила ходить в школу, написала Саня, и да, она мне в кошмарах снилась.

Саня идет мимо «Сбербанка», мимо музея «Назад в СССР», в который она никогда не зайдет, среди экспонатов которого находится каждый день наяву. Во дворе музея стоят машины: запорожец и копейка. Еще клетка с павлином. Бюст Ленина. Кумачовый плакат.

Дальше дворы. Во дворах много детей. Они гуляют одни, предоставлены сами себе, дикие и свободные. Носятся толпами, строят шалаши, устраивают засады. Саня впервые видит такое. Здесь целые банды.

Чем сельские дети отличаются от городских? — спрашивает Саня пятиклашек, когда они читают Некрасова про крестьянских детей. Городские — домашние, теплые. У них есть айфоны, но нет азарта. Они лишены того, что чувствует Дуглас в «Вине из одуванчиков». Лишены восторга, витальности. Что еще? Городские не ходят в лес. Не встречают рассветы. Городские более осведомленные, более осторожные. Осведомленные в чем? В том, что по улицам ходят маньяки. А в селе их нет? А в селе все маньяки. Ха-ха. Все ходят словно слепые, ничего не видят вокруг, ничему не удивляются.

Саня сокращает путь через рынок. На рынке можно купить все. Саня берет овощи у невысокого мужчины. В валенках и платке он похож на пухлого ребенка. Он считает: сто падисат, сто восэмдисат, двэсти — и берет за все тысячу. Каждый овощ кладет в пакет, а пакеты снова в пакет. Саня дает, сколько скажут. Не считает, не торгуется и не смотрит.

Рынок работает каждый день, в сильную метель, в лютый мороз, в любой апокалипсис.

Саню провожают взглядом женщины в телогрейках, в длинных блестящих юбках. Цыганки. Саня любит Олешу: лужа лежала под деревом, как цыганка. Саня представляет, как летом цыганки лежат у деревьев, вольно раскинув руки и юбки. Саня думает, какая из них его мать.

В детстве бабушка говорила Сане: если не будешь есть на ночь, украдут цыгане. Саня очень хотела быть украденной цыганами, не ела на ночь, но ничего любопытного так и не произошло.

Бабушке было семнадцать, когда она встретила цыгана. Его рота стояла на том берегу реки, а потом солдаты уехали. Бабушка родила Алю, Санину тетю. Аля была очень красивая. Аля была не такая, как все. Она не любила деньги, город, жадных людей, буржуев. Любила лес, ландыши, птиц, Саню. Аля ходила в лес, собирала ягоды, ходила по деревне и пила водку. Аля спилась и замерзла. Саня не приехала на ее похороны. Ей приснилось, что Аля реинкарнировала в лошадь. Однажды в Адыгее Саня увидела дикий табун лошадей, они летели по полю, развевая хвосты и гривы. Саня думала: какая из них Аля?

Саня ничего не знает про цыган.

Не знает про таджиков, узбеков, киргизов, бурят. Не знает, какой национальности сама, не знает, важно ли это.

У нее нет способности узнавать колониальное в разных событиях, феноменах, людях, предметах. Она читает в журнале «Беда» про корни российского имперского мышления, Александра Эткинда про внутреннюю колонизацию.

Она учится смотреть на все по-другому, не из центра, не из Москвы.

Она старается понять, но пока продолжает кружить знакомыми маршрутами.

Многоярославец можно обойти за час. Иногда Саня гуляет: заходит в книжный, покупает тетради. Садится на скамейку у монумента Славы послушать колокола. Больше в городе делать нечего.

Поэтому Саня поворачивает на Луга. Нужно пройти мимо женского монастыря, который стоит на возвышенности, и спуститься в низину. Сверху открывается летящий простор, а внизу — тишина. Саня останавливается и слушает.

На Лугах Саня ложится на снег. Небо матовое, желтое, как море у Тернера. Полный штиль. Саня дрейфует, ей кажется, что она принимает судьбу, говорит всему «да», а на самом деле продолжает сопротивляться.

Кураторка Катя спрашивает: в чем твой ресурс, Саша, как ты восстанавливаешься? В сентябре Саня отвечает: кино и бег.

Зимой Саня уже не смотрит кино. Ее воротит от медленного кино, от авторского кино, от кино, которое заявляет себя искусством. Ей невыносима структура, арка героя, сам формат двух часов. Вот я и перешла на сериалы, говорит Саня. Новая серия как новая жизнь.

Сане не хватает дыхалки шагать широко, свободно, бежать до конца.

Она живет короткими дистанциями, перебежками: до выходных, до каникул, до Нового года, до весны.

Когда Катя задает тот же вопрос в феврале, Саня отвечает: тишина.

До весны осталось немного. Саня лежит на снегу и ждет.

Один сплошной сон в красном тереме.