Финно-угорские этнографические исследования в России

Когда А. Регули начинал свою исследовательскую деятельность, перед ним со всей очевидностью встали две задачи: с помощью экспедиционных материалов получить достоверные свидетельства единства происхождения финно-угорских народов, или как он сам формулировал, «...дать окончательный ответ на вопрос, существует ли родство между финскими языками и венгерским, и в какой степени?», а также использовать собранные данные для выяснения вопроса о прародине венгров. И, хотя ему не было позволено судьбой стать ученым, нашедшим окончательный ответ на эти глобальные вопросы, своими трудами он направил в нужное русло поиски нового поколения венгерских финно-угроведов, которые начинали свой путь в науку, как правило, с расшифровки полевых текстов Регули. Отсутствие у него базового историко-филологического образования, безусловно, сказывалось на методике его полевой работы, создавая массу трудностей при последующей расшифровке собранных материалов, что имело место и при обработке его чрезвычайно ценных записей народной поэзии. Регули фиксировал тексты песен и сказаний со слуха, записывая их непрерывными строками, часто не отделяя предложения знаками препинания. Стараясь поспеть за информантами, он часто не вдавался в содержание, надеясь потом заняться корректурой и толкованием текстов. Используемая им языковая транскрипция, очевидно, изобретенная самим исследователем, использует обозначение звуков как немецкими, так и венгерскими буквами. Лишь кропотливый труд его последователей, комментаторов и интерпретаторов, позволил сделать достоянием научной общественности полевые собрания венгерского ученого.

Как уже отмечалось, первый опыт полевой работы Регули предпринял находясь у води в 1841 г., на пути в Санкт-Петербург. Один из последних результатов расшифровки его текстов был также связан с водью. В конце 1950-х финский этнограф и историограф С. Халтсонен получил от венгерских коллег водские рукописные материалы Регули, записанные в деревнях прихода Катила (русск. Котлы). Основным его информантом была местная сказительница Анна Иванова, или как ее именует Регули — Аннушка Ивановна из д. Рудья, работавшая впоследствии с такими известными фольклористами как Э. Лённрот и А. Альквист, и чьи песни вошли в один из томов монументального проекта «Старые руны финского народа». Записи образцов народной поэзии чередуются у Регули с краткими справками историко-статистического характера, например, перечислением зафиксированных им водских (или как он пишет «чудских») деревень Ямбургского уезда с указанием имен их владельцев — генералов Альбрехта и Притвица, графов Сиверса и Завадовского, что говорит о понимании исследователем взаимосвязи, существующей между поэтическим текстом и его историческим подтекстом.

Население водских деревень прихода, по подсчетам Регули, составляло примерно 1500 человек. Хотя, эта цифра не совсем согласуется с данными академика П.И. Кёппена, собиравшего статистические данные о води и других финно-язычных народах края, для своей этнографической карты Санкт-Петербургской губернии. Этому расхождению, наверное, не стоит придавать принципиального значения, так как объектом исследовательского интереса венгерского путешественника была не статистика, а фольклор и этнография. Часть из 72 водских свадебных и погребально-поминальных песен Регули снабжает немецким подстрочным переводом, понимая их с помощью ранее усвоенного финского языка и снабжая некоторые песни нотной записью. Рифмованные свадебные тексты предуведомляются им кратким этнографическим описанием обрядов сватовства, одаривания родственников жениха и невесты, мытья невесты в бане и её символического оплакивания. Далее автор подробно описывает свадебный наряд невесты, с указанием названий основных деталей на водском языке, а также описывает обряд замены девичьей шапочки «pääsie» на конусовидный головной убор замужней женщины, с указанием последующих трансформаций женского костюма вожанки.

Преждевременный уход из жизни А. Регули породил некоторую двойственность ожиданий венгерского научного сообщества относительно поиска родственных народов, с одной стороны, разочарованного в несбывшихся до конца надеждах, с другой — сохранившего интерес к загадкам его объемистых полевых собраний. Ситуацию до некоторой степени разрешили публикации мансийских текстов Регули, подготовленные П. Хунфалви. В 1859 г. вышли в свет «Вогульские сказания о творении», с образцами мансийской грамматики и лексики, а затем в 1864 г. появился обобщающий труд «Земля и народ вогулов», который, помимо собранных Регули текстов, включал в себя все доступные тогда Хунфалви историко-этнографические и географические сведения о манси. Особенно важной частью этой работы является заключительная глава, озаглавленная «Сравнение вогулов и мадьяров», представляющая собой попытку историко-лингвистического обоснования родства венгров с обско-угорскими народами. Преодолевая трудности с расшифровкой северо-хантыйских текстов Регули, вызванные нехваткой качественных лексико-грамматических публикаций, Хунфалви, тем не менее, подготовил учебно-методические материалы по этому диалекту, еще более укрепившее его мнение относительно родства. Данная позиция становится предпосылкой для последующего выделения угорских языков в особую подгруппу, не сливая их более воедино с языками финского происхождения. Хунфалви, используя опыт, полученный в ходе работы с материалами Регули и ведя большую научную переписку прежде всего с финскими и немецкими учеными-компаративистами, показал, что венгерский язык по всем своим признакам находится в ближайшем родстве с языками хантов и манси. Другим его успехом стало привлечение к работе над расшифровкой и систематизацией «регулианы» талантливого немецкого исследователя Й. Буденца, который, переехав в Венгрию, начал кропотливо заниматься изучением чувашских, марийских (горных и луговых) и мордовских (эрзя и мокша) записей Регули, причем марийская грамматика, марийский и мордовский словари Буденца на долгие годы станут образцовыми работами по финно-угристике. Примечательно, что Буденц, работая с полевыми записями предшественника, претерпел такую же трансформацию взглядов, подобно Хунфалви, первоначально считавшего, что венгерский язык и культура в целом может находить реальные параллели в алтайском (тюркском) этнолингвистическом сообществе. Доводы венгерских финно-угроведов оказались убедительнее замечательных по этнографической содержательности публикаций сторонников «тюркской линии», подкрепленных такими авторитетами как «хромой дервиш» — А. Вамбери, исходивший в начале 1860-х гг. огромные пространства Персии и Средней Азии, и чьи толкования Корана собирались послушать самые ортодоксальные ревнители веры.

С 1873 по 1881 гг. Й. Буденц вел работу над «Сравнительным венгерско-угорским словарем», внесшим большой вклад в победу «угорской партии», над сторонниками устаревшей тюркской теории происхождения венгров. Увлечение Буденца обско-угорским наследием Регули нашло выражение еще в том, что сам он, являясь в большей мере кабинетным ученым и университетским преподавателем, направил своего лучшего ученика Б. Мункачи по пути полевого исследователя. Мункачи, приобретший хороший экспедиционный опыт, работая в 1885-1886 гг. среди удмуртов, отправился в 1888 г. вместе с этнографом К. Папай к манси. Пройдя по деревням, охотничьим заимкам и кочевьям, где когда-то побывал Регули, Б. Мункачи своими фольклорными собраниями и этнографическими наблюдениями смог подобрать ключи к пониманию, ранее не доступных южно-мансийских записей основателя венгерского финно-угроведения. Осенью 1889 г. Б. Мункачи по итогам своей экспедиции сделал в высоком стиле доклад руководству Венгерской Академии Наук, отрывок из которого позволю себе привести:

«Особое волнение охватывает мою душу, высокоуважаемая Академия, сейчас, когда я перед Вами выступаю, чтобы дать отчет о результатах моей исследовательской поездки, которую я совершил по Вашему заданию в страну наших языковых родственников, вогулов.

Это было не просто научное предприятие, но одновременно и акт благодарности незабвенному первопроходцу нашего языкознания, который пожертвовал своей молодой жизнью для выяснения проблемы происхождения нашего языка и народа. Прошло как раз сорок лет с тех пор, как Антон Регули вернулся на родину из поездки по Уралу и Поволжью. Немеркнущие сокровища, которые он привез с собой, должны открыть новую эру в нашем языкознании. Как многим другим героям, боровшимся за высокие идеалы человечества, ему не суждено было пережить триумф своих идей, и как измученный пилигрим, упал он на середине пути, прежде чем успел довести до цели результаты своих колоссальных стремлений, или, по крайней мере, закрепить их. После его трагической кончины наследие его перешло к Венгерской Академии наук, филологический отдел которой видит одной из своих задач научную реализацию этого наследия. Особый интерес направлен на вогульский и остяцкий языковой материал, так как за прошедшее время стало окончательно ясно, что именно эти языки находятся в особо тесной связи с венгерским.

Но, взгляните-ка, словно рок, преследовавший Регули на протяжении всей жизни, хочет исполнить свою злую волю и при сооружении памятника Регули, так как обнаружился обескураживающий факт — вогульский и остяцкий материал, драгоценнейшая часть коллекции Регули, ввиду продолжительного отсутствия расшифровки, перевода и комментирования казалась недоступной для научного изучения. Лишь относительно небольшая часть, «Северо-вогульский язык, зафиксированный в бассейне рек Сосьвы и Сыгвы», был расшифрован и опубликован Паулем Хунфалви. Но 2/3 вогульских материалов, а также весь остяцкий массив текстов оставался недоступной тайной для исследователей, чья разгадка, особенно, что, касалось южно-вогульских собраний, казалась закрытой на вечные времена, поскольку их язык, уже во времена путешествия Регули, находился на последней стадии вымирания.

И все-таки, даже из единично переведенных названий, спорадически всплывавших понятных мест, можно было судить, насколько интересен этот загадочный материал. Кажется, что он подобен финской Калевале, где выраженные в эпических песнях высокие дела богов и героев, составляют немалый объем текстов; далее следуют записи о медвежьем культе; заговоры, одним словом, древняя религиозная жизнь вогульского и остяцкого народов, богатейший источник не только для исследования народной психологии (особенно мифологии), этнографии, археологии и, в определенных рамках, истории. С момента их записи прошло время, равное почти человеческому возрасту; за это время венгерское языкознание развернуло мощную деятельность по разным направлениям и расширило свои знания по южно-вогульскому и остяцким языкам, при помощи работ П. Хунфалви, Альквиста, Шифнера, Кастрена, но языковое наследие Регули и сейчас является интересной и важной проблемой. Решить по возможности эту проблему, то есть на месте, лично предпринятыми исследованиями попытаться дать толкование собраниям Регули и углубить их новыми материалами — именно, это являлось идеей, руководившей мной в данном предприятии. И благодаря удачной предусмотрительности, могу с радостью доложить, что проблемы, касавшейся вогульского материала, больше не существует. Обосновано было опасение, что языка, на котором Регули делал свои записи на юге и, на котором говорили оба его информанта — Юркин и Пактияр, больше не существует. Но, к счастью, я прибыл вовремя, застав, буквально в последний час, тот вогульский диалект, что является родственным тому, на котором работал Регули. На нем говорят еще некоторые семьи. Посредством одного талантливого информанта, знавшего оба диалекта, удалось пролить свет на записанное иероглифами вогульское наследие Регули, расшифровав те темные места, которых было не меньше, чем в любом древневенгерском языковом материале. Следуя дальше по областям, ранее пройденным нашим великим предшественником, появлялись новые, или похожие, ценнейшие жемчужины, подобные наследию Регули, позволяющие глубже осветить жизнь и прошлое вогульского народа.