Четыре угла

Глава 35

Наши дни

— Я думала, ты умер, — Мария Воронцова оглядела комнату и поморщилась. — Оказалось, хуже.

Алексей хмыкнул. Но смешно никому не было.

Помятое, опухшее лицо брата, сваленная футболка, вытянутые на коленях джинсы, белобрысый бардак на голове, совершенно стеклянный взгляд, несколько пустых бутылок из-под виски на подоконнике и перевёрнутая пепельница — всё это выглядело так, будто здесь несколько дней целенаправленно беспросветно умирали.

— Да лучше бы сдох, ага, — прохрипел голос сзади девушки.

Мария вздрогнула и обернулась назад, пробежавшись тревожным взглядом по брату: Леша стоял, привалившись плечом к откосу и сложив руки на груди.

Маша покачала головой и подошла к окну, настежь распахивая. Её ладони моментально заледенели и увлажнились, а дыхание ускорилось.

В комнате тяжело пахло. Перегаром и безысходностью, обреченностью. Это ужасный коктейль. Мария оперлась руками о подоконник и начала глубоко хватать уличный воздух.

«Ничего, Маруська, вот сдохнет батька, легче вам станет жить», — в голове заскрипел, как ржавые шестерёнки, голос отца.

Рюкзак с детскими травмами очень сложно сбросить. Оставить в прошлом. Его тащишь с собой нехотя, сопротивляясь, как патологию. Как хроническую заразу, от которой и хотелось бы избавиться, но не можешь. Маша старалась гасить паническую атаку. Просто этот запах… Запах из детства. Запах, в котором она, брат и их младшая сестра проживали годы. Запах обреченности и безнадежности. Сегодня в квартире брата пахло так же. И глядя на Лешу, Мария Воронцова боялась повторения всего пережитого ужаса с ним. С любимым братом. С человеком, который заменил ей отца.

Маше было двадцать пять лет. И о том, что она страдает паническими атаками не знал никто. Даже Леша. Человек, с которым они были очень близки.

— Че за кипиш, Марусь? — Воронцов прошлепал босыми ногами к дивану и завалился на него обмякшим телом, забрасывая ступни на подлокотник. Башка гудела. Гудело всё, а Машкины настойчивые удары в дверь до сих пор шумели в ушах.

— Мой брат всего-то третий день не отвечает на звонки, — огрызнулась Мария, — считаешь не повод?

— Не знаю, — выдохнул Леша и забросил за голову руки. Думать сил не было. Хотелось просто плавать в забытье. В беспамятстве. Потому что, если он начнет думать, ничего хорошего не вырисовывалось.

Маша оттолкнулась от подоконника и подошла к дивану. Присела на краешек, рядом с плечом брата.

Его глаза были закрыты.

Прикоснулась к сваленным светлым волосам. Провела по ним ладонью. Леша перехватил ее прохладную ладошку и приложил ко лбу. В висках долбило как по медному тазу. Прохлада пальцев сестры притупляла, но не заглушала боль.

— Что случилось, Леш? — спросила нежно.

Алексей был старше на пять лет, но сейчас выглядел потерянным маленьким мальчиком, даже несмотря на то, что трёхдневная щетина говорила об обратном. Ей было жаль брата. До узла в желудке.

Жаль и волнительно.

Она боялась того, что любой негативный фактор, как спичка, сможет разжечь пожар. Беду. Как с их отцом. А потом… потом будет сложно остановиться. Маша столько всего научного, медицинского прочитала в свое время: и про генетическую предрасположенность, и про психологическую установку из детства, и про среду, в которой они трое жили, что было страшно за брата.

У Маши очень болела душа за Воронцова и, вспоминая время четырёхлетней давности, она с ужасом боялась его повторения, потому что именно она, сестра, стала спасательным кругом, за который Воронцов смог зацепиться. Когда от него отвернулись многие, Маша была единственной, кто остался с ним рядом. Даже отношения Леши с матерью изрядно подточились, а Гошу женщина практически не воспринимала как внука, считая того нагулянным бастардом. Полина очень нравилась Воронцовой Ольге, маме Леши. Она видела, как сын изменился рядом с молодой женой, приземлился… а потом такое предательство. Чужим женщина окликала Гошу… не принимала ребенка. А Маша… Маше мальчишка нравился… она вообще детей любила, именно поэтому пошла учиться в педагогический.

— Полина приехала, — выдохнул и болезненно зажмурился, стряхивая образ девушки и ее глаз… таких, словно в них плескалось что-то родное и прежнее…

— Ооо! — воскликнула Мария, — ну тогда это все объясняет.

Полина приехала…

Маша обвела лицо брата мягким взглядом.

Взрослый брат… их опора в семье… Она любила его безгранично и немного… даже завидовала ему. Очень бережно завидовала, в сторонке, умиляясь и ограждая от своего внимания. Украдкой поглядывала на Лёшу с Полиной. Мария мечтала найти такую же любовь! Не меньше! Она знала и видела, как они проросли в друг друга, как на свадьбе он глаз с нее не сводил и руку с кольцом на пальце ни на секунду не отпускал. И как потом страдал… И как страдает сейчас.

Взрослый старший брат…

Прошли годы… а он по-прежнему любит.

Мария потянулась и провела свободной рукой по волосам Леши. Она разделяла с ним его боль. Разделяла и понимала.

— Вы, кхм, — откашлялась, — виделись?

— Лучше бы не виделись, — огрызнулся Воронцов.

Маша удивилась. В его голосе было столько яда, что казалось невозможным. Брат никогда не говорил так о Полине. Никогда.

— Вы… разговаривали? — спросила вкрадчиво.

Что? Что могло произойти? Они поругались?

Маша беспокоилась. Только бы брата не сорвало. Как четыре года назад, когда полгода напропалую он убивал себя алкоголем.

Леша задумался. Голову сжимало как сепаратор пластик.

Разговаривали ли они?

Очень хотелось, но больше не хочется.

— Она спит с Гризманном, — ответил Воронцов и скривился, — такие дела, сестренка. Ммм, — болезненно застонал, переворачиваясь на бок, — башка раскалывается.

— Как? — недоуменно вскрикнула Маша.

Роберт Гризманн — лучший друг ее брата и Полина?

«Да, как? Как, твою мать? — Воронцова тоже терзал этот вопрос, — как они могли?».

Его чистая Полина, его правильная девочка…

Да лучше бы знать, что она замужем была, имея кучу детей от левого мужика, чем видеть рядом с ней лучшего друга и представлять, как он, Роберт, с которым они вместе выросли и ржали над первыми в их жизнях порновидосами, трахает его жену. И как жить-то теперь с этими знаниями? Как жить с тем, что, возможно, твой лучший друг «подносил тебе петарды», потому что в мыслях имел твою жену? Как жить с этим? Как верить в дружбу?

Леша стиснул зубы… как же больно, твою мать…

— Марусь, принеси воды, — голова кружилась. Тошнота поднималась к горлу.

Маша подскочила и побежала в кухню. В ее светлой голове не укладывалось услышанное. Роберт Гризманн … он же таскал ей шоколадки в детстве, подшучивал над ней. Он с братом не разлей вода были, два лучших друга. А Полинка… она же… она вся Лешкина. Целиком и полностью. Это же как?

Мария понимала брата как никто другой.

Она оглядела кухню. Заглянула в холодильник — пусто.

В полуторалитровой бутылке на дне оставалось воды. Маша слила остатки в стакан и направилась к брату.

На него было больно смотреть.

— Леш, — протянула стакан и слегка коснулась руки, — вода.

Воронцов сощурился и покачал отрицательно головой. Мутило так, что даже вода тошнотворно воняла.

— Воронцов, — решительно позвала Маша, — ты мужик или где? Давай-ка, братец, соберись. Я хочу, чтобы завтра ты отвез меня на выпускной, — потребовала. Нужно вытаскивать брата. Снова.

— Сорян, Марусь. Я пас.

— Леш, ну правда, — деланно накуксилась, — составь мне компанию завтра. Будешь моим кавалером на вечер, — ткнула брата в ребро. — Кто, если не ты? Давай, вставай! Холодный душ и аспирин тебе в помощь! А я пойду что-нибудь сварганю поесть.

— Маш… — Воронцов почувствовал, как от слова «поесть» скрутило желудок, — не говори мне про еду, — подскочил и ринулся к унитазу.