Четыре угла

Глава 17

Ресторан в Рыбной деревне, куда Гризманн пригласил Полину, считался одним из самых фешенебельных при условии того, что во всем Калининграде их можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Макеева Полина в нем никогда не бывала и помпезный интерьер, выполненный в стиле ренессанса, заставлял девушку скованно крутить головой по сторонам, потому как во всем заведении с хрустальными броскими люстрами в брюках была лишь она.

Большинство столов пустовало. Поужинать на средний чек, сумма в котором приравнивалась к сумме месячной заработной платы кассира в супермаркете, мог позволить себе не каждый житель анклава. Стоит отметить, что несмотря на приличный туристический поток, над средними зарплатами горожан хотелось откровенно поплакать. Возможно, по этой причине местные были жутко озлобленными. Не приезжие и обросшие в Калининграде, а так называемые сомнительно коренные — грубые, нищие, с овальными бледнокожими лицами, острыми носами у женщин и высоким худощавым телосложением у мужчин. Счастливыми выглядели туристы, узнать которых не сложно по блуждающим взглядам, вспышкам камер и неторопливым пешим прогулкам, и модные, спесивые, наглые с акающим акцентом москвичи, накупившие дешевой, по их меркам, жилплощади и проводившие на Балтике лето.

Полина себя ни к одной группе не относила: и туристкой она не являлась, и коренной не могла себя назвать, потому что в ее генах текла аристократичная кровь доктора исторических наук, чистокровного петербуржца, да и четыре года проживания в Северной столице наложили должный отпечаток. Ну а к третьим — обеспеченным москвичам она отношения даже близкого не имела. Именно поэтому Полина сидела на роскошном стуле с бархатной обивкой и спрашивала себя, что она здесь забыла?

Что она здесь делает? Какого черта вообще согласилась на это… свидание? Или как назвать вечер в компании друга бывшего мужа и свидетеля на свадьбе?

Полина чувствовала себя круглой идиоткой, поддавшейся нахлынувшим эмоциям.

Дома, расставив свои мысли по полочкам, когда внутренняя стихия поутихла, а ее глупый, несдержанный, импульсивный поступок стал выглядеть жалким и низким, Полина была готова этим же днем купить билет на самолёт и вернуться в Питер.

От себя было тошно.

Прокручивая в голове свое поведение, у девушки разрасталось омерзение к себе: как можно было опуститься настолько, чтобы попросить единственного человека, проявившего к ней заботу и оказавший помощь, с ней переспать?

Краска стыда топила лицо и расслабленность.

Полина сидела напротив Роберта, согласившись на эту встречу для того, чтобы извиниться. Извиниться и попытаться вернуть их отношениям дружеский лад. И она была уверена, что Гризманн будет не против того же, потому что его мотивы, кроме как проявление к ней человеческой жалости, Полине были не ясны.

— Здесь очень… уютно, — соврала девушка и осмотрела вновь помещение, тускло подсвеченное.

Уют и этот ресторан в данном контексте — антонимы. Сложно чувствовать себя уютно, когда скатерть, покрывающая круглый стол, выглядела дороже ее белой блузы.

Девушке было не уютно. Не уютно и несмотря на то, что внутреннее убранство отличалось масштабными размерами, а панорамные массивные окна зрительно увеличивали пространство, Полину эта роскошь сдавливала. Словно всю эту помпезность и вычурность надели на нее сверху, и они грузом давили на плечи. Мало того, что внутри нее душило чувство стыда, так сверху наседали бордовые стены и гипсовые колонны с резными капителями.

Роберта обижать не хотелось. Лично он выглядел в этой элегантности уместно. Несомненно, это его среда: выправленная осанка, стильный костюм и аристократичные пальцы: длинные, ухоженные, ровные, как у пианиста, и даже лежащие рядом с Полиной цветы — белые розы на длинной ножке, ожидающие вазу.

Полина не любила розы.

Не любила и всё.

На свадьбе в ее руках были пионы, похожие на розовый воздушный зефир.

Зефир…

Сглотнув внезапно появившийся ком, Макеева потянулась к стакану с водой и сделала глоток.

— Согласен, — утвердительно кивнул Гризманн, — к тому же здесь отменная кухня. Местный шеф-повар из Литвы. Он готовит изумительные национальные цеппелины. Тебе непременно стоит попробовать, — доброжелательно улыбнулся.

— Звучит заманчиво, — и хоть девушка даже близко понятия не имела, что это такое, она в ответ улыбнулась, проталкивая вязкий ком. — Обязательно попробую, — поставила стакан, ткнула локти в стол, уложила подбородок на сцепленные в замок кисти, но вмиг выпрямилась и спрятала руки под столешницей.

Татьяна Борисовна терпеть не могла сложенные локти на столе. И будь они с ней дома вдвоем, Полина непременно сделала это намеренно.

А Роберта обижать не хотелось. Потому что его локти придерживались правил этикета и исправно балансировали в воздухе.

Полина ощущала себя дико. Настолько непривычно, что общество мужчины вызывало протест. Она отвыкла от банального общения с противоположным полом как с мужчиной. Не с коллегой по работе или, скажем, таксисом, а с мужчиной. Да и опыт-то у неё был скуп — один единственный, который ее по таким местам не водил: круглосуточная пиццерия или фастфуд, упакованный в крафтовый хрустящий пакет, крыша машины и ночное небо, на котором вместо звезд мерцали бортовые огни самолетов, — вот, что приносило удовольствие между откровенными поцелуями, испачканные томатным соусом.

Да что ж такое? Какого черта она сравнивает? Откуда это чертово сравнение взялось? Всё было под контролем. Под толстым слоем натренированного контроля.

Расслабиться не выходило.

Между молодыми людьми витала неловкость, и даже саксофонист фоном не делал атмосферу располагающей, а лишь подливал масло в огонь тем, что всё это неправильно.

Неправильно находиться здесь и пытаться делать вид, что ничего не произошло.

Произошло!

Еще как произошло, и нужно постараться выправить: извиниться и объяснить то, что для самой было необъяснимо.

— Позволите? — голос миловидной девушки-официантки позволил этой неловкости передохнуть, обратив внимание Гризманна и Макеевой на себя.

Полина утвердительно кивнула, разрешая забрать цветы и опустить их в вазу.

Девушка по имени Роза учтиво примкнула их рядом со столом.

— Готовы сделать заказ? — обратилась после, поочередно глядя на девушку, затем на парня.

— Я бы с удовольствием попробовала ваши фирменные… — Полина запнулась и вскинула взгляд на Роберта.

— Цеппелины, — улыбнулся Гризманн, удовлетворенный таким выбором.

— Точно, — благодарно улыбнулась Макеева.

— Что-то еще? — уточнила Роза.

— Я даже не знаю… — Полина бесцельно листала меню, название блюд в котором ей ни о чем не говорили.

— Две порции каре ягненка. Салат из вяленых помидоров и авокадо. Бутылку бархатного, — заметив смятение Полины, Роберт услужливо помог определиться с заказом.

— Прекрасный выбор, — Роза доброжелательно улыбнулась, одобряя. — Десерт? — уточнила у Полины.

— Чуть позже, благодарю, — Макеева закрыла свое меню и возвратила Розе.

Как только официантка отошла от стола, Полина подалась корпусом вперед, вопросительно выгибая бровь:

— Бутылка бархатного? — удивилась.

— Я знал, что ты спросишь, — довольно усмехнулся Гризманн и наклонился корпусом навстречу. — Гранатовое вино. Маслянистое, дарящее ощущение бархата в горле и оставляющее фруктовое послевкусие. Уверен, тебе понравится.

— Никогда не пробовала гранатовое вино, — поймала аромат мужского парфюма. Отпрянула. — Ты разбираешься в винах?

— Мой отец отпетый сомелье. Я даже не берусь говорить, сколько коллекционного алкоголя хранится в его винном погребе. Каждый ужин в нашей семье не обходился без повествования отца о том или ином сорте винограда, вкусового букета. Поэтому да, я вынужден разбираться, — прозвучало сожалеюще.

— Потрясающе, — восхитились Полина.

Наверное.

Наверное, это круто — быть настолько эрудированным в любой области. Потому что Полина помнила, каким невероятным образом Гризманн заговаривал зубы Татьяне Борисовне в то время, пока они с Ле… Нет.

Нет! Прочь! Прочь из головы!

Ее глубокий тяжкий выдох вновь всполохнул напряжение, на которое Роберт среагировал молниеносно: заметался по лицу девушки в поисках подсказок того, что он сделал или сказал не так, принимая на свой счет каждую новую эмоцию Полины, каждых выдох и смену настроения. Он безумно боялся быть скучным. Боялся казаться нудным. Неинтересным.

И вновь неловкое молчание. И пока Роберт подбирал правильные слова, Полина его разглядывала: смело и открыто. Как научилась делать это за четыре года.

Всё-таки у него были серые глаза. В самую первую встречу в захудалом баре Полине не удалось разглядеть их оттенок. Сейчас они отчётливо отливали сталью, а в уголках теснились морщинки, которые вовсе не говорили о том, что парень много смеялся. Роберт по своей натуре был слабоэмпатичным человеком, скорее сдержанным в своих эмоциях. И признаться, Полина даже не знала, умеет ли Роберт смеяться вообще.

Мазнула по плечам, обтянутым элегантным пиджаком. Гризманн не отличался спортивной фигурой, и он был тем, про кого никогда не скажешь, что он не вылезает из спортивного зала. Роберта крайне сложно было представить на беговой дорожке. Скорее за шахматной доской, подпирающего кулаком подбородок.

Но и худым он не слыл.

Обычный нормальный парень. Мужчина. С этой щетиной определенно Гризманн выглядел старше.

Нравилось ли ей это или нет, Полина не могла понять.

— Добрый вечер, молодые люди, — низкий глубокий голос прервал их взаимные разглядывания.

Полина вскинула лицо наверх.

Над их столиком возвышалась супружеская пара: с высокой укладкой коротких волос женщина, несмотря на полноту и невысокий рост, выглядящая стильно и дорого в платье и наброшенном поверх пиджаке, и мужчина, на сгибе локтя которого покоилась округлая женская кисть. Солидный, подтянутый, статный. Высокий, с залысинами лоб был точь-в-точь, как у сидящего напротив Полины парня, и давал яркое представление того, кем эти два мужчины являются друг другу.

Но Макеева знала и без того. Родители Роберта. Видела их всего один раз на своей свадьбе. Они присутствовали на банкете, и Гризманн старший тогда подарил им сертификат в итальянский мебельный салон. У молодых на тот момент в квартире, кроме матраса в спальной комнате и гарнитура в кухне, не было ничего. Полину смутил такой дорогой подарок, но, когда она увидела, как ее жених по-отечески обнимается с отцом Роберта, расслабленно выдохнула.

И вот сейчас этот мужчина, который очень долго и проникновенно желал им семейного счастья, смотрел на Полину с интересом. Он помнил ее тоже. Только интерес был далек от доброжелательного.

— Отец, — Роберт вскочил так, что стул со скрипом отъехал. Бросил белоснежную салфетку на стол, протянул Гризманну старшему руку. — Мам, привет, — растерянно кивнул.

— Здравствуйте, — поздоровалась Полина и попыталась натянуть дружелюбную улыбку, но выходило мучительно. Мужчина смотрел ей в лицо. Очень глубоко и настойчиво.