Четыре угла

Глава 18

— Всё нормально? — поинтересовался Роберт, наблюдая за тем, как Полина гоняет по тарелке вяленый помидор.

Практически все заказанные Гризманном блюда стояли нетронутыми, кроме вина.

— Не уверена, — мотнула головой девушка, опустила вилку рядом с тарелкой и сделала глоток из бокала, не ощущая обещанного фруктового послевкусия. — Я чувствую, что твои родители сейчас нас обсуждают, — посмотрела в глаза.

Попытки Полины затопить оставленный старшим Гризманном на память привкус горечи во рту увенчивались неуспехом и, помимо опьянения, не приносили ничего.

Брошенный напоследок взгляд мужчины встал непрошеной костью в горле, а горящий затылок Полины не давал усомниться в том, что мнение мужчины в отношении них не изменилось.

Супруги Гризманн сидели за столиком позади, и расслабиться не вышло бы при любых условиях.

Марк Эдуардович осуждал.

Открыто и незавуалировано он дал это понять им обоим.

Почему?

Почему в его взгляде так отчетливо читалось осуждение?

Почему от мужчины сквозило неприязнью?

Они с Робертом были знакомы ранее, так почему они не могли провести вечер вместе? Поужинать, пообщаться? Это запрещено?

Гризманн тяжело вздохнул.

Провел рукой по шее сзади.

Чувство досады задушило эйфорию, с которой Роберт предвкушал этот вечер.

Стремление показать Полине лучшее и достойное её — сыграло против него. Сложно было предусмотреть, что родители притащатся ужинать в ресторан именно в этот вечер, испортив своим появлением настроение всем. Роберт был зол. На отца с его прямолинейностью.

— Не бери в голову. Отцу безразлично, как и с кем проводит время его тридцатилетний сын, — поспешил успокоить Гризманн, хотя внутренне чувствовал аналогичное Полине. Его глаза то и дело пересекались с отцом, в котором он отчетливо читал упрек.

— Ему не безразлично, — настояла девушка. — Он осуждает нас.

— Осуждает? Что мы делаем предосудительного? Ужинаем? — вспыхнул Гризманн.

— Ты понимаешь, о чем я, Роберт.

— Мы с тобой свободные, никому не обязанные люди. Мы можем делать все, что хотим. Согласна?

— Не знаю. Это… это действительно странно… — покачала головой девушка.

— Что именно, Полина? — Роберт раздражался.

— Ты… я…

— А что мы?

— Ничего. Роберт, и так должно остаться, — подалась вперед, уверенно сообщая. — Там у больницы… была моя ошибка. Моя. Это сложно объяснить…

— Полина, — в груди парня разрасталась паника. Нет. Он не даст ей съехать. Достаточно было быть телком. Он столько лет старался быть идеальным другом, сыном, идеальным для всех. А для себя? Что сделал он для себя? Роберт взял ладонь девушки, покоящуюся на столе, и сжал в своей. — Я люблю тебя, — поднес руку ко рту и коснулся запястья. Под губами скакал пульс.

Роберт почувствовал, как давящий годами груз упал. Не разбился, но сбросить его удалось, и от признания стало легче.

Это не сложно. Черт возьми, но это так легко было сказать! Почему он не сделал этого в первый день? Слова, которые пять лет он говорил в пустоту, сейчас приобрела форму и смысл. И плевать, что отец в этот момент смотрел на сына вопросительно, глядя на то, как прижимаются его губы к запястью девушки. Плевать, что Полина молчит. Плевать на всё, потому что это такое удовольствие — освободиться от чувств, разрывающих нутро.

У Полины перехватило дыхание.

— Роберт… — попыталась забрать ладонь. Смотрела на парня, и какофония чувств, слов и ощущений кружила голову.

— Я люблю тебя, — стиснул сильнее, не давая шанса аргументам, чтобы переубедить его говорить. Пусть знает. Это чувство слишком долго было под запретом. Глаза Полины горели испугом и потрясением. — Я не хочу тебя пугать, Поль. Прости. Знаю, что для тебя это неожиданно. Но для меня нет, — их глаза пересеклись. Макеева шокировано молчала. Скованная сзади прожигающим взглядом Марка Эдуардовича и признаниями Роберта — спереди, не укладывающимися в голове. Это какое-то безумие.

— Роберт…

— Полин, нет. Я прошу тебя дать мне возможность высказаться. Я слишком долго держал свои чувства в себе, что привык с ними жить, как с дополнительным органом, функционирующим полноценно, — ладонь девушки в руках Роберта заледенела. — Пять лет, Поль, — усмехнулся, не веря. — Пять долгих лет я люблю тебя тихо, молча, не мешая…

— Как же так, Роб? — обескураженно произнесла Макеева.

— Ты выбрала его, — укоризненно. Пожал плечами. — А я, дурак, не стал бороться. Отпустил. А знаешь, я ведь тебя там, в клубе, первый заметил. Выделил среди толпы. Влюбился сразу как мальчишка. Вы когда к нашему столику подсели, я думал крышей поеду от такой близости. А ты глаз с него не сводила. А крыша поехала моя все-таки… Потом. Когда от чувств захлебывался.

— Господи, Роберт, — Полина покачала головой. Забрала руку и спрятала лицо в ладонях.

Головокружение мутило. Виски сдавливало, будто в тисках. Дернулась к сумочке за сигаретами, но спохватилась, вспомнив, где находится.

Никогда не чувствовала от Роберта интереса. Такого, с которым смотрят на нравящуюся женщину. Или просто она не замечала, глазированная влюбленностью к бывшему мужу.

Разве видишь кого-то вокруг, когда твой мир вращается относительно одного конкретного человека?

Это уже после возвращения в Калининград Полина стала замечать в Роберте слишком очевидную заботу, внимание. Но то, что в нем столько лет чувства таились, для девушки стало потрясением.

— Я понимаю тебя, Поль. И не хочу давить.

Полина глубоко вдохнула, но воздуха не хватало.

— Роберт, ты ведь понимаешь, что я не могу ответить тебе взаимностью?

Слова Полины ударили в грудь. Сердце забарабанило, выламывая ребра.

— Понимаю. Сейчас нет. Но я подожду.

— Я уеду, Роб, — подалась вперед, задевая тарелку. — Я здесь не останусь.

— Помнишь про горизонты?

Полина помнила. Тогда его слова показались дружеской поддержкой. Сейчас же они приобретали совершенно иной смысл.

Макеева приложила указательные пальцы к вискам, медленно ими вращая. Голова шла кругом. Откровения ложились на плечи многотонными плитами.

— Безумие какое-то, — ошеломлённо взглянула в глаза. — Роберт, в Питере у меня работа и я… я не уверена, что готова к отношениям… Я не уверена, что вообще способна на них… я…

— Просто попробуем. Не спеша. Поль?

— М?

— Позволь мне быть рядом? Просто позволь… Мы не будем спешить.

Бред. Это бред какой-то. Помутнение разума, иначе почему она не пресекает это всё. Она уедет. А он? Он останется со своими чувствами. Это невыносимо жестоко.

— Я … я не знаю…