Мэри Джейн

– То есть, в некотором смысле ты делаешь это вопреки своей матери, – кивнул доктор Коун. Он помолчал с минуту, а потом спросил: – И этот бунт… он питает тебя духовно?

Шеба задумалась над ответом. Я тоже задумалась. Надевая вязаное бикини, которое купила мне Шеба, я действительно чувствовала, что это удовлетворяет какую-то мою духовную потребность. В нем мне казалось, что я превращаюсь в более свободного, менее трусливого человека – становилась такой, какой я хотела быть. Но могла ли я сравнить свой относительно откровенный купальник на частном пляже с полной наготой Шебы в журнале, который видел едва ли не каждый мужчина в мире?

– Возможно. Позволяя себе выставлять напоказ то, что моя мать требовала скрывать, я чувствую, что живу по своим собственным правилам, – сказала Шеба, и я полностью ее поняла.

– Давай посмотрим на это под другим углом, – предложил доктор Коун. – Есть ли в твоей жизни что-то, что достойно отсутствия аудитории? Какая-то часть тебя, которая не требует зрителя?

– Когда мы с Джимми занимаемся любовью, я чувствую себя целой. Абсолютной. Как будто все, чего во мне не хватает, восполнено. – Шеба протянула руку к Джимми, и они сцепились ладонями. Он наклонился и что-то прошептал ей. Миссис Коун вздохнула так громко, что мне показалось, она хочет их прервать. Доктор Коун выглядел совершенно невозмутимо, как будто он был готов ждать вечность, пока они нашепчутся, дыша друг другу в губы.

Я услышала, как Джимми сказал:

– Детка, просто я так сильно тебя люблю.

В животе снова все всколыхнулось. Шеба только что призналась, что самыми чистыми моментами в ее жизни были те, когда она занималась любовью с Джимми. А всего несколько часов назад Джимми занимался этим с Мини Джонс.

Когда они, наконец, перестали шептаться, Шеба сказала:

– Я думаю, мне нужно поразмышлять над тем, как мне научиться чувствовать себя цельной личностью, не ища обратной связи от третьих лиц, включая Джимми. Типа, уединиться, выкинуть из головы все проблемы, и просто подумать: что значит быть мной, не слушая, что говорит мир, кем я для них являюсь, и кем не являюсь.

– Ты дала себе отличный совет, – похвалил доктор Коун. Мне понравилось, что он не стал перекрывать ее совет своим собственным. И тогда я задалась вопросом, не попробовать ли и мне так: побыть наедине с собой, не думать об обратной связи от третьих лиц, хотя обычно я и так чувствовала себя комфортно в своей незаметности для всех, кроме мамы, которая пичкала меня обратной связью за десятерых. Возможно, отчасти я так любила бывать у Коунов как раз потому, что там я не получала обратной связи от своей мамы. Я хотела еще поразмыслить об этом, но потом заговорил Джимми, а я не хотела пропустить ни слова из того, что он хотел сказать.

– Нет, подождите. Это же получается, что если Шеба не будет суперзвездой, приковывающей к себе всеобщие взгляды, тогда все обратят свое внимание на меня? – На последнем слове он постучал себя большим пальцем по груди.

– А ты предпочитаешь оставаться на втором плане? – спросил доктор Коун. Интересно, все ли психиатры были такими? Казалось, доктор Коун сам не предлагал почти ничего. Впрочем, возможно, его вопросы были заданы так, чтобы помочь людям самостоятельно найти все необходимые ответы.

– Да, черт возьми. Я никогда не стремился к славе. Все, о чем я мечтал, – это зарабатывать достаточно денег, чтобы хватало на еду и на новые струны. Я ненавижу славу. Если бы я мог заниматься тем, чем занимаюсь, анонимно, я бы, черт возьми, так и делал. Я просто хочу играть на гитаре и петь. Я не хочу, чтобы незнакомые люди со мной заговаривали, пытались прикоснуться ко мне или просто говорили, как сильно они любят мою музыку. И мне глубоко по барабану, что они думают о моей внешности. Я был бы только рад, если бы они вообще на меня не смотрели.

– И гипотетическое отсутствие славы у Шебы кажется тебе угрозой? – Доктор Коун сложил руки домиком и перебирал кончиками пальцев.

– Да, кажется. Док, ты как никто знаешь, что одна из причин, по которой мне так сложно отказаться от наркоты, заключается в том, что благодаря ей я перестаю чувствовать себя цирковой лошадкой. Я делаю это, чтобы сбежать от орущих толп и жадных продюсеров. Когда я в эйфории, славы не существует. Существую только я. Я и моя музыка, в полной отключке от всего мира с его запросами и ожиданиями. Когда я вмажусь, я могу слышать свои мысли. Чувствовать, как бьется мое сердце. Я спокоен, просто оставаясь наедине с собой. Нет никакого самосознания. Абсолютно! Я нахожу свою душу.

– Нет! – остановила его Шеба.

– Джимми, – сказал доктор Коун. – Твоя душа была в тебе раньше наркотиков. Твоя душа выглядывала из заточения с тех пор, как ты завязал, не так ли?

– Но наркота – это самый короткий путь к моей душе. – Джимми снова постучал большим пальцем по своему сердцу.

– Твою мать, Джимми, это не твоя душа! – Шеба села ровно. – Это фальшивая душа. Это опиумная душа. В этом души не больше, чем в дуэте «Капитана» и Теннилл[35] за чертовым синтезатором! Это иллюзия!

– Слава – вот что настоящая иллюзия, Шеба! Мы просто люди: мы рождаемся, мы жрем, срем, трахаемся, а потом умираем. То, что совершенные незнакомцы считают нас с тобой лучше их, – самая большая иллюзия из всех!

– Это неправда, – сказала Шеба. – Ты намного талантливее других. Ты лучше их.

– Лучше играю на гитаре, возможно, – сказал Джимми. – Но есть миллион вещей, в которых другие люди лучше меня. Мэри Джейн готовит лучше, чем все здесь присутствующие, и поет лучше, чем половина студийных звезд.

Моя кожа покрылась мурашками, как будто на меня только что накинули простыню. Неужели Джимми действительно считал, что я пою лучше некоторых профессиональных певцов?

Миссис Коун энергично закивала. А потом спросила:

– Если Шеба любит славу, а ты презираешь, разве это не помеха для отношений?

– Нет, – одновременно ответили Шеба и Джимми.

Шеба пояснила:

– Если бы мы оба жаждали славы, мы бы за нее соперничали.

– Повторюсь: она ограждает меня от этого. – Джимми наклонился к Шебе и погладил ее по ноге. – Как наркотик.

– Я бы хотела быть звездой, – протянула миссис Коун. – Это же все равно, что быть самой популярной девушкой в школе, только школа – это весь мир. – Миссис Коун снова икнула. – Если бы я была Шебой, я бы тоже снялась для «Плейбоя». Черт, я бы снялась для «Уи»[36].

Мы все с любопытством посмотрели на миссис Коун. Доктор Коун спросил:

– Ты чувствуешь потребность в таком виде внимания, Бонни?

Миссис Коун продолжала говорить, словно не слыша его вопроса.

– Ну кто бы не пристрастился к славе? Нет, ну серьезно. Будем честны.

– У каждого из нас есть свои страсти, – сказала Шеба. – Искусство жить отчасти в том и заключается, чтобы найти баланс между тем, чего ты хочешь, в чем нуждаешься и что имеешь, с тем, чего ты не хочешь, в чем не нуждаешься и чего не имеешь. Так что, Джимми, друг мой, ты вовсе не одинок. Вся эта семья, каждый из нас, мы все так или иначе страдаем от какой-то зависимости.

– Я стала марихуановой наркоманкой с тех пор, как вы к нам переехали, – пожаловалась миссис Коун.

– Ты не марихуановая наркоманка, – сказала Шеба не терпящим возражений тоном. – А я зависима от славы.

Я задумалась: если бы миссис Коун или Шеба страдали сексуальной зависимостью, как я, признались бы они в этом открыто? Впрочем, Шеба довольно откровенно говорила о сексе с Джимми, так что она бы, возможно, и призналась.

Джимми сказал:

– Ричард трудоголик и не может жить без своей работы. Черт возьми, Ричард, ты уже наговорил со мной больше часов, чем моя мать за всю мою жизнь.

– Да, я трудоголик. Но у тебя особые обстоятельства, и я хочу, чтобы у тебя все получилось, поэтому кончай маяться дурью и помоги мне помочь тебе. Пусть для каждого из нас это лето закончится триумфом.

– Маяться дурью! – Шеба рассмеялась, показывая косяк.

– Мэри Джейн – триумф уже сама по себе, – сказал Джимми. – Она идеальна такая, какая есть.

– Ты могла бы с этим согласиться, Мэри Джейн? – спросил доктор Коун, и все повернулись в мою сторону.

– Ну… – Я набрала воздуха в грудь. Мои легкие словно заперли в металлической клетке, которая не позволяла им раскрыться до конца. – Я бы сказала, что у меня тоже есть проблемы.

– Да ну?! – рассмеялась миссис Коун. – Даже близко не представляю, что с тобой может быть не так. Разве что, твои родители.

– Здесь ты в безопасности, Мэри Джейн. Мы готовы тебя выслушать. Ты не встретишь от нас осуждения. – Доктор Коун поскреб пальцами по своим козлиным бакенбардам, будто расчесывал их.

– Эм… – Сердце билось так быстро, что мне казалось, я вот-вот потеряю сознание. Но если я хотела хотя бы попытаться избавиться от своего недуга, то сейчас был самый подходящий момент.

– Мэри Джейн, милая. Что бы ты сейчас ни сказала, это не сможет нас шокировать или заставить хуже к тебе относиться. – Шеба переползла через Джимми, чтобы быть рядом со мной. Она взяла мою руку и сжала ее в своих ладонях. – Не бойся.

Я глубоко вздохнула, а затем выпалила прежде, чем успела передумать:

– Я думаю, что, возможно, у меня сексоголизм.

Последовало молчание. Шеба наклонилась ко мне и заглянула прямо в глаза, часто моргая. Я посмотрела на доктора Коуна. Его брови были сведены к переносице. Я никогда не видела его таким серьезным.

– Ты ведешь бездумную и беспорядочную половую жизнь? – спросил доктор Коун.

– Нет! – Я не понимала, с чего он это взял. – У меня никогда не было секса.

– Но ты с кем-то развлекалась? – спросила миссис Коун, глядя на Джимми, как будто предполагала, что развлекалась я именно с ним.

– Нет. Нет! Я еще даже не целовалась ни с кем!

– Ты рассматриваешь порнографические журналы? – спросил доктор Коун.

– Нет, конечно, нет. Я целые дни провожу с Иззи.

– Компульсивно мастурбируешь?

Я вспыхнула как маковый цвет.

– Нет, никогда этим не занималась. Но я все время думаю о сексе. И в самое неподходящее время. Например, я вижу пенисы, когда готовлю ужин. Или хожу по магазину и не могу выбросить слово «секс», а потом я начинаю думать «сексоголичка, сексоголичка», просто потому, что я опять думаю о сексе. Или увижу что-то, совершенно не связанное с сексом, и это напомнит мне о сексе. – Стоило мне выговориться, как на меня накатила волна колоссального облегчения. Моя голова была словно наполнена гелием.

– Вроде кабачка? – спросила Шеба.

Я задумалась.

– Нет, раньше это не приходило мне в голову. Но сейчас пришло. О чем я и говорю! Теперь я буду думать о сексе и пенисах каждый раз, когда буду смотреть на кабачки. – Я вглядывалась в их лица, залитые призрачным лунным светом, чтобы понять, омерзительна ли я им. Разочарованы ли они во мне. Но они улыбались.

– Ох, солнышко. – Шеба обняла меня и притянула к себе. Она поцеловала меня в макушку, как Иззи. – С тобой все в полном порядке. Это обычные мысли нормальной, живой девушки.

– Правда? – Я не могла себе представить, чтобы моя мама когда-нибудь думала о пенисах, покупая кабачки. А близнецы, вероятно, не думали бы о пенисах, даже стоя посреди мужской раздевалки, окруженные ими со всех сторон. Разве девочки, которые хотят стать президентками, могут когда-нибудь думать о сексе?