Запрещённый приём

53

Брианна Гибсон открыла перед нами дверь своего одноэтажного ранчо — она стояла в фиолетовом спортивном лифчике и леггинсах, а на ногах у нее были лавандовые кроссовки в белую полоску. Роста в ней было как минимум пять футов и восемь дюймов (172 см. — прим. переводчика), может, чуть больше, но она была достаточно стройной, чтобы хорошо смотреться в спортивном костюме. Ее темные волосы были затянуты в короткий конский хвост, такой же изящный и гладкий, как и все ее тело, но она почему-то была накрашена, как для похода в клуб, а не как для дневной тренировки в зале, словно никак не могла решить, хочет она поехать в город, чтобы потусить, или все-таки останется дома, чтобы заняться спортом.

Мы представились и поинтересовались, можем ли задать ей пару вопросов. Она открыла дверь пошире, чтобы мы могли войти в дом.

— Конечно. Я все гадала, захочет ли кто-нибудь обсудить со мной то, что произошло с отцом Джоселин.

Я едва не споткнулась об игрушки, когда зашла в гостиную. Брианна Гибсон была чистой, аккуратной, готовой к выходу в свет. Чего нельзя было сказать о ее доме. Здесь повсюду валялись игрушки и всевозможные детские принадлежности — ощущение было такое, словно идешь на цыпочках по минному полю, на котором тикают биологические часы. Где-то в дальнем конце дома раздался детский плач, к нему присоединился еще один, так что теперь мы стояли и слушали хор несчастных младенцев.

— Черт, проснулись. Простите, я схожу проверю, как они там. Смело отодвигайте то, что вам мешает, и присаживайтесь. — Сказала нам женщина и направилась к коридору, который вел в другую часть дома прямо из гостиной.

Здесь была еще одна дверь — она, вероятно, вела в кухню, хотя кто знает. Если честно, в таком бардаке эта дверь бы все равно не открылась.

Мы осмотрелись и заметили диван с двумя мягкими креслами — они напоминали острова, готовые вот-вот утонуть в океане игрушек и детской одежды. Здесь также было два детских стульчика с подносом и колесами, которые помогают детям ходить, пока они едят или играют с мелкими игрушками на подносе. Срач на полу был такой, что и стулья бы вряд ли подвинулись. Пока кто-нибудь здесь не приберется, на этих стульях дети смогут разве что стоять, но никак не ходить.

Олаф принялся убирать вещи с дивана, мы с Никки к нему присоединились. В руках у каждого из нас оказалась целая охапка игрушек и детских вещей, но куда нам все это девать? Просто кинуть на пол, где валяется все остальное, или стоит немного прибраться? Я не самый аккуратный человек в мире, но даже для меня эта комната была слишком захламлена. Хотелось разгрести весь этот бардак по углам и к стенам, чтобы хоть пол расчистить.

— Куда нам все это девать? — Шепотом спросила я.

Олаф выгрузил свою охапку в углу, сбоку от дивана, чтобы вещи хотя бы не мешались под ногами. Лучшего вариант у меня не было, так что я просто сгрузила свою охапку туда же. Выросшая куча вещей стала крениться набок, как подтаявшее мороженное, и меня это выморозило. Я присела на одно колено и поправила кучу, а потом принялась перебирать вещи так, чтобы у этой горы появилась хоть какая-то устойчивость.

Никки бросил свою охапку за диван. Я и не заметила, что там есть место. Я задумалась, не перенести ли за диван еще что-нибудь из вещей.

Олаф шепнул:

— Она возвращается.

Я выпрямилась и встала рядом с ним возле дивана. Руки я сцепила перед собой, потому что желание прибраться в этом хаосе было почти невыносимым. Если бы я не думала, что оскорблю этим хозяйку дома, я бы точно этим занялась, но информация от миз Гибсон была для меня важнее. Натэниэла бы позабавил тот факт, что я столкнулась с бардаком, который вызвал во мне желание прибраться. Обычно это они с Жан-Клодом начинали наводить порядок задолго до того, как кто-то другой вообще замечал, что что-то нужно убрать. Жан-Клод был довольно хозяйственным до тех пор, пока не нанял персонал, который теперь делал эту работу за него, но Натэниэлу просто нравилось убираться и наводить порядок в хаосе. Интересно, что бы он подумал про эту комнату.

Миз Гибсон направлялась к нам по коридору и в каждом руке она несла по ребенку. Одна девочка была в лавандовом платье, а другая — в желтом. На макушках обеих близняшек волосы уже начали темнеть, подобно вечерней щетине, которая проступает на лицах мужчин. Глаза у них были от матери, но лица отличались — вероятно, они достались им от отца, хотя здесь не было фотографий, поэтому сказать точно я не могла. Я знала, что близняшки вполне могли быть копией своего дедушки. У генетики иногда бывают такие приколы.

Миз Гибсон неспеша повязала лавандово-желтые ленты на голову каждому ребенку. На ленточках были маленькие цветочки и бантики. Весь образ был очень милый и девчачий. Такую одежду обычно хранят для детских фотографий или пасхальной службы в церкви. Надо сказать, девочки выглядели отлично. Розовощекие и здоровые, они были одеты почти так же аккуратно, как и их мать. Очевидно, шмотки заботили Брианну больше, чем домашние дела. Будь дети такими же неухоженными, как и гостиная в этом доме, я бы огорчилась, но девочки были веселыми и счастливыми, так что я улыбнулась им, а они улыбнулись мне в ответ.

— Кто у меня красивые девочки? Вы у меня красивые девочки, да?

Близняшка в желтом издала в ответ на фразу матери какой-то звук, и девочка в лавандовом к ней присоединилась. Звучало это все, как полная тарабарщина, но это была их собственная тарабарщина, на которой разговаривали именно они.

Брианна еще немного поболтала с детьми и усадила их на стульчики. Девочки тут же затараторили с матерью и между собой. Мне показалось, или друг с другом они общались как-то торжественно? Как будто улыбались и разговаривали с матерью так же, как и она с ними — как с ребенком, который не понимает, что они говорят.

— Пойду принесу им перекусить, а себе захвачу диетичку. Вам взять что-нибудь?

Я затупила на секунду, а потом поняла, что себе она собирается взять диетическую колу, а не полноценный диетический обед, так что Олаф ответил раньше меня.

— Нет, спасибо. — Его голос грохотал глубже обычного.

Я покосилась на него, но лицо у него было нечитабельным. Его льва я тоже не чувствовала. Я решила забить и ответила Брианне:

— Нет, спасибо. Мне и так хорошо.

— Мне тоже. Спасибо. — Добавил Никки.

Брианна подарила нам ослепительную улыбку, которая понравилась бы мне больше, не будь на ней столько мейк-апа. Это была типичная улыбка веселой соседки, а макияж был скорее в стиле бурлеска.

— Тогда присаживайтесь и дайте мне знать, если передумаете. — Она направилась к двери, и куча игрушек на полу не помешала ей открыть ее, потому что дверь распахивалась внутрь.

Мы сели там же, где стояли — на диван, так что я оказалась зажата между двумя мужчинами. Обычно меня устраивает быть посередине. Я подумала, что Никки мог бы со мной поменяться, и тогда бы мне не пришлось сидеть рядом с Олафом, но это уже какой-то детсад. Я большой и взрослый вампироборец, а не ребенок, блядь. Никки почувствовал мое напряжение и чуть придвинулся ко мне, чтобы коснуться моего бедра своим — это помогло мне собраться. Я сидела и размышляла, могу ли я взять Никки за руку, не выморозив при этом Олафа, и в этот момент тихий звук напомнил мне о близняшках.

Они посмотрели вслед своей матери, а после повернулись к нам. Девочка в желтом улыбнулась, и я улыбнулась ей в ответ, потому что вы всегда так реагируете на улыбку ребенка. Никки тоже им улыбнулся. Лавандовая близняшка послала нам улыбку, а потом та, что в желтом, посмотрела на Олафа. Это заставило и меня посмотреть на него. Он не улыбался.

Если бы он нормально воспринял такую шутку, я бы поинтересовалась, что же он за социопат такой — не улыбается в ответ на улыбку ребенка? Но я была почти уверена, что он не поймет эту шутку. К счастью для нас, в комнату вернулась мать близняшек. Она высыпала колечки для завтрака прямо на подносы перед детьми, а после пристроилась на диване рядом с Олафом, потому что это было единственное свободное место.

Таким образом Олаф мог просто повернуть голову, чтобы посмотреть на нее, а мне пришлось бы поворачиваться всем корпусом, чтобы хоть частично поймать ее в поле зрения. Если бы я не была с ног до головы увешана оружием, я бы тоже с ногами забралась на диван, как могла позволить себе это Брианна в своем спортивном костюме. Олаф заметил, что у меня проблемы с тем, чтобы разглядеть ее, и выпрямился, прижавшись к спинке дивана, чтобы не закрывать мне обзор.

— Что ж, миз Гибсон…

— Пожалуйста, зовите меня Брианной.

— Хорошо, Брианна, как давно вы дружите с Джоселин?

— Ой, еще со старшей школы. Мы даже в один колледж ходили.

— Значит, вы двое близки? — Спросила я.

Она глотнула своей диетической колы и призадумалась над вопросом, хотя на мой взгляд думать тут особо было не над чем.

— Так и есть. В смысле, не так близки, как это было раньше. Я вышла замуж, а она — нет, а потом у меня родились близняшки. Марси, Марси Майерс, стала мне ближе, потому что у нее тоже есть муж и дети. Я знаю, что Джоселин чувствовала себя покинутой, но ей не хотелось того, что было у нас. Она не была готова осесть, да и детей, как мне кажется, она вряд ли когда-нибудь захочет.

— Тяжко, когда одни твои друзья вступают в брак и заводят семью, а другие — нет. — Заметила я.

Она кивнула, глотнула еще содовой и продолжила:

— Ни у кого из вас я не вижу колец, но у нас есть друг, который работает в полиции — он говорит, что многие из вас не носят обручальные кольца на работе. Вы в браке или свободны?

— Помолвлена и сожительствую. — Ответила я.

— Сожительствую. — Сказал Никки.

— Свободен, но встречаюсь. — Произнес Олаф.

Никки прижал свое бедро ко мне чуть плотнее, а значит, я напряглась. Я очень старалась расслабиться и быть благодарной хотя бы за то, что Олаф сказал, что свободен.

Брианна вновь улыбнулась нам, но на этот раз улыбка была с проблеском подначивания в глазах.

— Живете во грехе, как сказала бы моя мать.

— Мой отец от такого расклада тоже не в восторге. — Заметила я.

Олаф посмотрел на меня. Он даже открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.

Брианна заметила его реакцию.

— Вы не знали, что ее папочка не одобряет?

— Я бы не сказала, что мы партнеры в стандартном смысле этого слова. Что касается ночи убийства… — Начала я, надеясь, что смена темы избавит нас от личных вопросов.

Свет в ее лице будто померк. Макияж вдруг стал выглядеть плоско, но не грубо, а значит, слоев штукатурки на ней было куда больше, чем мне показалось на первый взгляд. Зачем ей такой тяжелый мейк-ап в середине дня, когда она сидит дома? Косметика скрыла, что она побледнела, но глаза у нее были мрачные. Может, она так сильно накрасилась, чтобы мы ничего не могли прочесть по ее лицу во время допроса?

— Джоселин уломала нас с Марси потусить ночью в городе — так, как мы часто делали до того, как вышли замуж.

— «Уломала»? Значит, для вас троих такие вылазки не были в порядке вещей? — Уточнила я.

— Уже нет. Не думаю, что мы хоть раз выбирались куда-то без супругов и детей с тем пор, как родились близняшки. — Она улыбнулась своим девочкам, которые насыпали себе еще колечек для завтрака и тараторили между собой на своем младенческом языке.