Боги Севера

Глава 1

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.

Лагерь Великой армии под стенами Ура

Атмосфера императорского шатра была переполнена страхом и напряжена до предела. Наврус потел у входа, не успевая вытирать платком мокрый лоб и шею, рядом застыл магистр тяжелой конницы Ма́рий Дориан. Старый патрикий предчувствовал, что глупость наследника обернется для него страшной бедой, но верность традициям и воспитание не позволяли ему показывать слабость. Дальше толпились легаты легионов, а за ними прятался бледный как смерть Василий.

Император стоял спиной к собравшимся, и эта спина, жесткая, как глыба мрамора, не сулила им всем ничего хорошего. Наконец Константин повернулся, и пышущий бешеной яростью взгляд уперся в Навруса.

— Ты! Никакой ты не стратилат — ты как был чистильщиком дерьма, так им и остался!

Холодный пот рекой покатился по спине Фесалийца, но где-то в глубине души зажегся огонек надежды: если первым же словом не отправили под топор палача, то шанс еще есть. Опустив взгляд, он изобразил полное согласие и смирение, а император, резко подскочив, схватил его за грудки.

— Почему ты все просрал, Наврус⁈ Твоя поганая башка должна сейчас валяться вместе с тем дерьмом, которое тебе так нравилось выносить!

Константин, не выбирая выражений, тряс безвольное тело командующего.

— Ты должен был взять этот город сегодня! А ты!..

Мощный рывок почти оторвал Фесалийца от земли, и тот повис в руках императора тюфяком с соломой. Больше всего сейчас Константину хотелось разбить о столб эту курчавую уродливую башку, но его расчетливость и прагматичность сдерживали ярость. Этот маленький толстый человечек был для армии символом удачи, и каждый легионер в каждой когорте верил в счастливую звезду Навруса Фесалийца. «Что они скажут, — спрашивал себя базилевс, — когда увидят, что символу удачи отсекли башку?» Спрашивал, и ответа ему, прошедшему десяток военных кампаний, не требовалось: он и так знал — этого нельзя допустить ни при каких условиях.

Ладони разжались, и тело Навруса стекло на ковер, а Константин обратил яростный взгляд на застывшее лицо Ма́рия. Старую аристократию он ненавидел всей душой, со всеми их республиканскими замашками и традициями. Их можно было казнить, держать годами в каменных мешках, но унижать дуболомов, помешанных на чести и гордости, было нельзя — это могло обернуться взрывом, и взрывом не здесь, в армии, а там в тылу, в самом сердце империи, в Царском Городе.

Константин встретил остекленевший взгляд старого патрикия и процедил:

— Ты знаешь, что заслужил за провал штурма?

В ответ прозвучали не оправдания, не жалобные просьбы, а лишь одно слово:

— Знаю!

Император нервно дернул головой, и за плечами Дориана выросли закованные в броню гвардейцы. Ладонь одного из них легла на плечо патрикия, и тот, повинуясь конвою, но не опуская гордо вскинутой головы, пошел к выходу.

Все это никак не успокоило Константина: бешенство клокотало внутри, грозя взорваться, как перегретый котел. Особенно ярость будило в нем то, что он прекрасно знал: ни Наврус, которого он только что тряс, ни Ма́рий, которого он отправил на казнь, не виноваты в провале отличного плана, а виноват только один человек — его сын. Его сын, который сейчас прячется за спинами легатов, а через секунду будет оправдываться и валить свою вину на всех, кроме себя.

Он нашел бледное перепуганное лицо Василия и жестко бросил:

— Выйди ко мне!

Наследник, протиснувшись между спинами, шагнул вперед и застыл, сжавшись под презрительным взглядом.

— Я не виноват, отец! — Василий затараторил быстро и сбивчиво. — Я говорил Ма́рию, что надо было выдвигаться раньше. — Он вошел в раж и повысил голос. — Я ему говорил, но он не послушал!..

Хлесткий удар тыльной стороной ладони не дал ему закончить, и Василий отлетел в угол, как пушинка, сметенная порывом ветра.

Константин опустил взгляд на разбитые костяшки пальцев, потом на замершего на полу сына и, скривив рот, рявкнул на застывших истуканами легатов:

— Убирайтесь! Убирайтесь все!

Этот крик нашел живой отклик у собравшихся, и толпа, кланяясь, с облегчением начала пятиться к выходу. Император, глядя на своих военачальников, как на пустое место, вдруг окликнул:

— Наврус!

Из-за рослых спин высунулась курчавая голова с приплюснутым носом, и Константин, не посмотрев на нее, как-то обреченно добавил:

— Ты под домашним арестом, из своего шатра ни шагу, пока я не решу твою судьбу. Командование армией переходит к легату первого легиона Клавдию Агриппе.