Что скрывают мутные воды

Глава 47

Я ложусь на доску и начинаю грести. Едва не соскальзываю, но костюм на груди цепляется за воск. Снова ощущаю прикосновение заколки к коже, но мое внимание тут же переключается на приход новой волны. Теперь, когда я лежу на серфе, она кажется просто огромной. Белая стена воды, возвышающаяся надо мной.

— Ныряй! Опусти голову! — кричит отец, и я пытаюсь копировать его, делать так, как тысячи раз делали у меня на глазах другие серферы — подныривали под волну. Я прижимаюсь к носу серфа, но он не уходит вниз, и, когда накатывает волна, вода проникает между мной и доской, на которой я лежу в неловкой позе полуотжимания. Она смывает меня, опять заливается в рот, крутит, словно на карусели. Я перестаю различать верх и низ. Голова скребет по песку, серф ударяется о ногу. Я выныриваю и слышу собственный крик. Но отец снова здесь — я чувствую, как он с силой подталкивает меня обратно на серф. Его голос говорит, что я обязательно справлюсь. Он не позволит мне сдаться.

— Греби! Разгребайся, Билли! Давай, шевели руками.

Хватая воздух ртом, я делаю, как он говорит, — гребу прямо на волну. Но на этот раз, прежде чем она ударит, отец мощным толчком посылает меня вперед, так что я прохожу сквозь стеклянную стену воды. Я не гребу и не пригибаюсь. Просто изо всех сил держусь за края доски.

— Ну вот. Теперь снова греби. Прими немного левее. К рипу.

Отца я боюсь меньше, чем этой бурлящей водяной массы, поэтому выполняю его приказ. У меня даже немного получается. Вода вокруг пузырится и шипит — раньше я никогда такого не видел. Следующая волна еще не разбилась, она подкатывается ко мне плавным холмом. Хоть я и напрягаюсь всем телом, готовясь снова упасть, холм лишь приподнимает меня, а потом я скольжу вниз. Отец по-прежнему рядом со мной, чуть сзади. Я чувствую, как скорость скольжения нарастает, отец подталкивает меня. Еще две волны подкатываются и убегают. Я уже чувствую мощь рипа, который подтягивает нас к себе, словно мы на ленте конвейера.

Теперь отец сбоку, говорит мне продолжать. Горло саднит от проглоченной воды. Руки болят от гребков, но вперед меня тащит рип, а не собственные усилия. Тем не менее я неплохо продвинулся.

Отец отплывает вперед, забирается на доску и, сидя, оглядывается по сторонам.

— Давай, Билли, еще немножко! Мы почти выбрались.

Мои жалкие гребки едва приближают меня к нему; каждый дается с невероятным трудом. Я едва дышу. Останавливаюсь и выравниваю доску. Смотрю отцу в лицо, одновременно успокоенный его близостью и перепуганный до полусмерти. Что, если он снова толкнет меня под воду? Каково это — тонуть?

— Не останавливайся. Продолжай грести на случай, если подойдет новый сет.

Он направляет мою доску в океан, в противоположную сторону от пляжа. От спасения. Я покорно пригибаю голову и делаю, как он говорит. Пытаюсь не обращать внимания на горящие мышцы рук. Сучу ногами, как учили на тренировках в бассейне, хотя они болтаются в воздухе и ничем мне не помогают. Медленно, тяжело мы продвигаемся дальше в открытое море.

Наконец отец останавливается.

— Хватит. Передохни немного.

Я перестаю грести, но остаюсь лежать на доске, задыхаясь от усилий и паники.

— Сядь и постарайся восстановить дыхание.

Я игнорирую его. Дыхание от его слов только учащается.

— Ну-ка сядь, Билли. Правильно, вот так. Садись на доску.

Его голос возвращает меня к реальности, и я пытаюсь послушаться: сесть на доску, свесив ноги в воду. Это тяжело. После нескольких неловких попыток я соскальзываю и погружаюсь в воду с головой. Ищу под ногами опору, рассчитывая нащупать пальцами песок, но его там нет. Я погружаюсь еще, но до дна не достаю, поэтому от страха начинаю молотить руками. Выныриваю на поверхность, с кашлем и вскриками.

— Ничего. Попробуй еще раз. У тебя получится, — долетает до меня отцовский голос.

Я цепляюсь за серф, словно тонущий моряк за обломки корабля. Дыхание немного восстанавливается, и я ложусь грудью на доску, а потом снова пытаюсь сесть, как отец. На этот раз у меня получается, но все равно кажется, что я в любой момент могу упасть. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь собраться с мыслями.

Мы примерно в ста ярдах от скал и примерно на таком же расстоянии от пляжа — однако кажется, что до него несколько километров. Других серферов поблизости нет, только мы. Никто не разглядит меня с пляжа — я сам пытался высматривать оттуда отца тысячи раз. За волнами ничего не видно. Сейчас отец может запросто меня утопить. Никто не увидит. Никто не помешает ему.

Единственное, что меня спасает, — океан совсем ровный. Ни одного сета волн, насколько хватает глаз. Пока мы разгребались, казалось, что волны никогда не прекратятся, и вдруг все стихло.

Отец просто сидит. Глядит на море. Вроде как игнорирует меня. Может, я смогу уплыть от него? Но в руках совсем не осталось сил.

Так что я просто сижу и размышляю. Почему он убил Оливию Каррен? Зачем ему это понадобилось? Может, он один из таких людей, которым просто нравится убивать? Может, он только и делает, что убивает. Может, во дворе у нас полно трупов, которые он там закопал.

Может, он убил маму.

От этой мысли меня словно пронзает током. Недавно я пытался найти что-нибудь про маму в интернете. Он ничего мне про нее не рассказывает, вот я и решил покопаться в газетных архивах. Вводил разные ключевые слова, которые обычно встречаются в новостях про автокатастрофы. Шоссе, грузовик, несчастный случай, медсестра, погибла, Лора Уитли. Мне просто хотелось узнать, как она выглядела. У отца нет ни одной ее фотографии, а мне так хочется увидеть ее лицо…

Но я ничего не нашел. Хотя нет, не совсем так. Мне попалось множество медсестер, погибших в автокатастрофах на шоссе, за многие годы. Но ни одну из них не звали Лорой Уитли. Помню, тогда я недоумевал. Но теперь понимаю. Мама не разбилась на дороге. Отец убил ее. А теперь собирается убить меня.

Я перевожу на него взгляд. Он все так же смотрит на горизонт, где начинают вскипать валы — приближается новый сет. Мои руки, будто сами по себе, начинают двигаться. Отец отвлекся, и это единственный шанс спастись от него. Я гребу изо всех сил, не задумываясь, в какую сторону. Я не думаю вообще ни о чем. Просто гребу прочь от человека, который хочет меня убить. Но не успеваю сделать и десятка гребков, как он замечает это.

— Эй! Ты что делаешь? Билли! — кричит он. Потом соскальзывает, ложится на доску и практически в одно мгновение наполовину сокращает разрыв между нами, давшийся мне ценой стольких усилий. — Билли! Куда ты собрался? Сет подходит. Держись рядом со мной!

Но я не собираюсь его слушать. Я гребу, и паника, видимо, насыщает мою кровь адреналином, потому что я больше не чувствую боли, а руки, загребая воду, толкают меня вперед куда быстрее, чем до того. Я плохо слышу, что кричит отец дальше; до меня долетают лишь отдельные слова:

— В другую сторону… Смоет… Стой…

Я поднимаю голову и вижу, что плыву правильно — в сторону пляжа. Очень хорошо. Если я смогу дотуда добраться, то побегу к скалам. Их я хорошо изучил. Там есть места, где можно спрятаться, где отец никогда меня не найдет. Это мой последний шанс.

С полминуты мы оба плывем — я на несколько ярдов впереди. Слышу, как отец гребет за мной, его голос становится все громче и злее. Я знаю, что он сделает, если поймает меня сейчас. Будет держать под водой, пока я не захлебнусь.

— Билли, волна! Развернись!

Но я не разворачиваюсь. Это ловушка. И тут мои ноги взлетают над головой. Дальше все происходит как в замедленной съемке. Волна ударяет меня в спину и сбоку, я оказываюсь к ней лицом. И это не уже разбившаяся волна из белой пены и не стеклянисто-гладкий цельный вал — волна прямо в эту секунду разбивается вместе со мной. Она подхватывает меня, засасывает внутрь, переворачивает, а потом бросает вперед и накрывает сверху с беспощадной мощью. Не успеваю я сделать вдох, как становится поздно. Я погружаюсь в водоворот грохочущей воды, верчусь из стороны в сторону, но на этот раз не ударяюсь о дно. Я застреваю под водой — без кислорода.

Мои глаза открыты. Вокруг — сплошные пузыри, я понятия не имею, где верх, а где низ. Волна крутит меня вместе с ними.

Это продолжается целую вечность. Кажется, я не дышу уже несколько минут, а вода так и ревет у меня над головой. Я ясно понимаю, что происходит. Чувствую, как тону. Осознаю, что глаза у меня опять закрыты, и распахиваю их в отчаянной попытке разглядеть, где же поверхность. Но вокруг сплошная чернота — никакой зелени, как раньше. Я едва не вдыхаю воду, готовый сдаться, но тело не позволяет мне. Во рту, в горле стоит ком рвоты. Легкие горят. Я умираю. Тону. Я чувствую это. Я как будто разделился: ровно половине меня все равно, лишь бы вдохнуть — пусть даже воду, — но другая половина продолжает бороться в ужасе от того, что наступит дальше. В ужасе от темноты, засасывающей меня.

И тут ощущаю прикосновение. Что это, мой серф? Или отец? Не знаю. Что бы это ни было, оно толкает меня вниз, еще глубже. Но потом соскальзывает, и я снова один. Поздно. Слишком поздно. Я приоткрываю рот, в него хлещет вода, и я рефлекторно сжимаю зубы. Кажется, волна начинает отступать, потому что в черноте я вдруг вижу пузырьки. Но вместо того чтобы подниматься вверх, они падают. Падают на дно океана.

И тут мне становится ясно. Я перевернулся вниз головой. Ногами кверху. Я плыл ко дну, вместо того чтобы пробиваться к поверхности. Из последних сил стараюсь перевернуться и сменить направление. Другой попытки не будет. Если это не поможет, знаю: сдамся. Сдамся на волю пылающих легких и вдохну соленую морскую воду. А потом умру. Я уже почти чувствую это.

Но борюсь, и мне становится легче, потому что я устремляюсь вверх, и вода больше не черная, а снова зеленая, и это придает мне сил, а потом вода становится белой от пены и пузырьков, и моя голова выныривает на поверхность. Я хватаю ртом воздух, прежде чем погрузиться опять, но мне этого хватает, чтобы бешено заколотить ногами, и в следующий раз, когда моя голова вырывается из воды, она остается там, и я вдыхаю смесь воздуха и морских брызг, кашляю и отплевываюсь. Я болтаюсь на воде не меньше минуты, цепляясь за доску, которая так и остается рядом со мной, привязанная лишем к ноге. Потом вижу отца. Кажется, волна унесла меня далеко вперед, к пляжу, потому что нас разделяет не меньше тридцати ярдов, и он еще в открытом море, где другая волна вот-вот обрушится на него. Я смотрю, как он разворачивается и встречает ее, аккуратно подныривая под гребень. А потом пропадает из виду за бушующими валами.

Я понимаю, что должен пользоваться этой возможностью. Ложусь на доску и снова начинаю грести — теперь прямиком на пляж. Если получится добраться до земли, я смогу спрятаться в скалах. Я знаю такие места, где меня никто не найдет. Не представляю, что буду делать дальше, но сейчас не время думать об этом. Я не хочу утонуть!

Очередная волна подхватывает меня сзади, но уже гораздо слабее. С полсекунды я барахтаюсь в облаке пены, но потом она все-таки переворачивает меня. Паника возвращается, но я успеваю закрыть рот, и волны выносят меня обратно на поверхность. Доска все еще тут, на другом конце лиша, и я опять забираюсь на нее, продолжая двигаться в сторону пляжа. Слышу, как отец зовет меня, — его голос раздается далеко-далеко. Я знаю, что могу. Должен справиться. Накатывает новая волна, но я к ней готов. Хватаюсь за нос доски и держусь изо всех сил. И тут волна подхватывает серф и тащит его вперед, преодолевая оставшееся расстояние. Я видел, как серферы специально так делали, чтобы скорей выбраться на берег. Просто ложились на доски и ждали, пока волна их донесет. Именно так и я делаю сейчас. Мне удается продержаться секунд двадцать, прежде чем я соскальзываю набок и снова оказываюсь в воде. Но на этот раз мои ноги касаются дна. Последняя волна вынесла меня на мелководье. Я не решаюсь обернуться и посмотреть, где отец. Вместо этого встаю на ноги, но волна, катясь назад, мешает мне, так что я иду, будто в замедленной съемке. Голос отца доносится до меня опять — он что-то кричит. Наверное, тоже лег на волну. Я оборачиваюсь: он в тридцати ярдах от меня. Надо бежать. Надо добраться до скал. Спрятаться там, прежде чем отец меня догонит.