Поцелуй Однажды: Глава Мафии

Глава 36 КАРЕЛИН

В день, когда Кулак наносит удар, морозно и солнечно.

Глашей скидывает ему в телегу кроваво-белые картинки, каждая весом от четырех мегабайт. Трупы на снегу.

И склад с медтехникой, шедшей таможенным леваком, еще горит.

Лешей никогда бы фоток не щелкал и не отправлял бы. Хорошо, что ближе всего к базе Пятигорска оказался кто-то другой.

Кулаковские порешали его пацанов в угарно-показательной резне. Наездом, на абордаж. На такой стоянке и в таком количестве, что, типа, вот не тянет на первое боевое действие. За которое нужно обратку кровь из носу отправлять.

Вася явно мечется и не решается. Ублюдок, он на волоске от того, чтобы подписать себе смертный приговор.

И не только от пушки Карелина.

Столичный ведет себя как невменяемый и самодур.

Никто не хочет пьяного сумасбродного борова в огороде, которому есть кому отдавать приказы.

Резня наводит такой кипиш, Брусу даже из Грузии звонят и воры в законе, и авторитеты в изгнании. Все хотят знать, в чем предлог и что Брус со столичным себе придумали.

Еще все боятся упустить большое бабло, за которое может битва и разворачивается.

Это всегда слабость Кулака была и преимущество Бруса — связи и отношения с людьми. И он придержит этот козырь до последнего, чтобы точно не проиграть.

Кипиш международный доходит лишь эхом, а внутренний — словно котел размером с океан перевернули. Карелину разгребать теперь порывы гребаных вендетт, растущих, как на адовых дрожжах.

Рвутся в бой они, сученыши.

Его ледяная ярость остужает повсеместный пыл. Приказ ждать и приготовится, хоть и со скрипом, запускает механизм насилия, децентрализованно расходящийся по всей области.

Брус только что повысил уровень преступлений на двузначные проценты, но, видит бог, это меньшее из двух зол.

Пусть приготовятся, и если кулаковские еще хоть раз пустят кровь — ждать уже больше нечего.

В приземистом доме с некрашеными стенами Карелин отжимается прямо на грязном деревянном полу. Пускай есть там квартира какая-то ближе к центру, но ему нужно находится ближе к окраине терминалов. Погода портится, и это фигово.

Тимур стучит в окно, слишком уверенно — значит, боится. Подергал бы дверь, та не закрыта.

Блядь, его Карелин хочет видеть меньше всего. Есть определенный запас кислорода, что он может вкачать и выкачать в себя в эти дни, и у куска плоти под названием сердце есть фиксированное количество ударов, что оно жизнеспособно отбить.

Рома не боится вот взять и сорваться и рвануть к ней. Он теперь на грани срыва каждую четверть часа. Чего боятся обыденности? Ко всему привыкаешь, если ты тварь дрожащая, человеческая.

— Здорова, — хрипит Тимур, а Брус не отвечает. Меняет толстовку и наливает гостю пойла.

Тот смотрит в стакан с янтарной жидкостью, едва ли не переминаясь с ноги на ногу. Типа, от холода.

Хотелось бы, чтобы и Карелина морозило, но ему что-то все жарко и жарко.

— Валяй, — приказывает он.

Вместо краткости и четкости Тимур неорганизованно обходит отрезок комнаты, отбеленный оконным светом. Стягивает перчатки, и ключи от тачки пристраивает в кармане.

— А док где? — заводит он непосредственно.

— А тебе помощь нужна?

— Не особо, — мотает головой и чешет затылок. — Кажись, ты меня убьешь за это. Ну, как бы, что я могу поделать. — Он упирает руки в боки. — Когда мы наконец-то… их уроем. Тогда значит Кире с Петей писать можно?

Тимур поднимает глаза прямо на него через минуты три, когда ответа не следует. Видимо, Брус впрямь на каменное изваяние похож — браток напротив даже напряженно прищуривается, чтобы всмотреться в мужчину.

— Нет, ну понятно, что просто так и не скажешь. — Он разворачивается, чтобы по кругу с другой стороны измерить комнату шагами. — А ты. Ты знаешь, где они?

— А где они? — спрашивает Роман рокочущим голосом.

— Вот и вопрос. Вот и вопрос. Ну я и интересуюсь. Явно не в городе. Я слышал, охрану с Кириллом полностью сняли с них. А… а это… как.

— Ты сейчас, — медленно и ровно произносит Карелин, — на волоске. Любого другого я бы уже убил. Любого.

— Ага, — бормочет Тимур, — ага. Охрану сняли, значит.

Приближается к нему Карелин шагами-предупреждениями.

Всего три, а грузные, словно под каждой подошвой по небоскребу. Осыпающемуся в пыль и хлам.

Хромота почти не прослеживается.

Отражение света от уличного снежного одеяла усугубляет синь под глазами Карелина. Мутный взгляд напоминает играющее гнилью болото.

Тимур выстаивает перед Главным ровно, осанкой не сдается.

— Сняли, — роняет Брус. — Они в безопасности, если ты об этом. Ты же не предполагаешь, что я оставил ее без защиты.

— Не моё дело предполагать. Я услышал, я спросил. Просто все, пацаны в смысле, в деле сейчас.

— Она пишет тебе? Или Петр? — кивает чугунной головой снизу вверх подчиненному.

— Нет же. Я же… Мне жена моя пишет. И доча. Куда все пропали. Ну это такое. Так… она знает… про дока?

— Что про дока?

— Она знает, — спрашивает Тимур твердо, — про ранения? Твои.

Ноздри у Карелина раздуваются, как ветрила в эпицентре шторма.

— Я же сказал, — сипит он, — что я не поддерживаю с ней контакт. Проваливай к терминалу. Попрыгай на одной ноге, если яйца отморозил вместе с мозгами.

Тимур снова чешет себя по затылку.

— Так вот чувствую, морозить нечего-то. Ну прибьешь ты меня. Велика потеря. Я просто не въезжаю, что здесь происходит. А потом гробы заказывать? Насколько… Я не говорю, мол, ты ее кинул. Ты ж бы не кинул при такой заварухе, неважно что. Насколько охрана нормальная у нее? Просто все тут и в Нерубайске сейчас.

Возвращается ко столу Карелин такими же шагами. Поднимает ствол и перезаряжает.

Тимур остается стоять на прежнем месте.

Карелин проверяет курок, словно нащупывая заранее — дабы запомнить. Словно тактильная чувствительность в ладони не пашет.

И стреляет себе в руку.

Тимур невольно откидывается назад, будто от невидимого отката выстрела напротив.

— Вот настолько нормальная. Надо будет, и меня прикончит. Сойдет?

Жжение расходится электрическими разрядами, круг за кругом увеличивая площадь нагрева. Отверстие пульсирует, отвертка боли прокручивается и прокручивается, колошмотя плоть. Болью такой сладкой…

В этот раз его сразу пошатывает, и мнится, что это от вязкого сиропа боли, наконец-то наполняющей, наконец-то разливающейся… как тогда, в их комнате, сотни раз, наверно, Кира спрашивала что-то или щебетала, а один раз даже возмущенно вырвала его телефон из рук и пряди ее, ровные и тонкие, хлестнули Рому по плечу…

— Ага, — отзывается Тимур почти шепотом. — Ага.

И немного пятится.

— Я позову… дока, — указывает подчиненный ему на свежее отверстие, будто Карелин не в курсе зияющей раны. — Я сейчас.

— Позови, — садится он на тахту и забрасывает в глотку алкоголь. Поскорее бы он ушел. Не может видеть его. Только и напоминает…

— Но ты набери меня, хорошо? — оборачивается Тимуре перед тем, как дверь толкнуть. — Когда надо будет, набери меня, Главный.

Роман набирает его почти ночью. Кирилла уже направил в Зельнегорск. Решение протолкнулось тупой спицей сквозь клубок злых сомнений и недорасчетов.

Серов ранее написал целое сообщение с предложениями, и вот это — вот это настоящий выстрел. Он читает его задом-наперед.

На Киру наехала шпана, но Серов не вмешивался, потому что это случайность, она все отдала — и полюбовно закончилось.

Ночью наемник проверил ее дополнительно. Не привык он, конечно, нянчиться, поэтому Карелин засовывает удивление куда-то подальше, дабы проанализировать потом.

Ледяная вода из-под крана приводит лицевые мышцы в некое подобие чувств. До этого свело рот и челюсть, перетянуло.

Она все отдала. Гопникам. В каком-то хреновом ПГТ, неразличимом на карте. Все отдала. Полюбовно.

Нет, так не пойдет. Карелина всегда знал, что неделя это слишком долго. Для его терпения — каждый час зубастую плаху сдвигает ниже и ниже. Сколько там до его шеи осталось, сантиметров пять?

Это на квадратиках с циферками на смартфоне почти неделя прошла, а на самом деле — да год целый, наверно.

Нет, так не пойдет.

Все, блядь.

Два дня он дает Кулаку. Либо начать полноценно, либо свернуться. Сан Сергеевич поедет вечером второго дня к областной границе.

Роман не собирается проигрывать. Он только надеется, что не придется выигрывать.

— Забери ее с ним в коттедж, — перечисляет он Тимуру сорванным голосом, — никаких удержаний в самом доме. Поговори… с ней. Это приказ. Чтобы никто ее не удерживал, ты понял?

— Понял-понял. Выезжаю, блин.

— Серову не звони, а пиши. И когда… Тимур, когда будешь забирать, не тяни и не жди. Сразу, как получится. Не дай ей развернуться. Если надо, свяжи ее, — поднимает он голос, но тот все равно рвется.

— Да понял-понял. А то я не знаю. Она ж… Буйная бывает, — смеется тот не злобно и Карелин устало закрывает глаза по другую сторону связи. — Блин, слава богу, я уже выехал.

Через полтора часа он выползает из лихорадочного сна и закидывается хренью от дока. Прокатит, и все тело, кроме руки и предплечья, пашет в пределах нормы.

Он пишет Серову, потому что надо перестраховаться. Наворочено за неделю столько… Любые планы, что приходится адаптировать ежедневно, всегда потом крошатся из-за мелких недочетов и неучтенного риска.

«Удвою твой тариф. Веди ее дальше и на моей территории, несмотря ни на что. Пока я не скажу стоп.»

И еще он звонит, мать его, Фрезю. Единственный раз в жизни, когда вмешивает его в это дерьмо. Фрезь пошлет его, но Рома, к сожалению, знает, чем Колю передавить.