Поцелуй Однажды: Глава Мафии

Глава 17 Карелин

Ему сначала вовсе не нравится чем канитель с Долинском постепенно оборачивается, но слишком плевать. Утрясется как-нибудь.

Лешей сразу вынюхивает, как переполошились столичные и кузнецовские после устроенного Брусом набега в пограничном городе.

Давненько такого не было, толерантные времена на дворе, епта.

Никто никого даже не вырезал той Длинной Ночью Пушек с Глушителями.

Молодчиков, напавших на Тимура и ударивших Киру, Брус собственноручно отправил в больницу. Но в последствии возникшего конфликта и ультиматума от группировки Карелина, глава долинских застрелился.

Триггерит его это на несколько часов. Только и представляет: пистолет, пуля, голова. Пистолет, пуля, голова. Опять.

Сан Сергеевич, когда-то еще пацаном работавший на Солдата, отправляется к Кулаку оповещать: о том, что повод для разборок был, повод — серьезный, и что никаких переделов и в помине нет. Что не зарится Брус на новые территории.

Недовольный отправляется, но се ля ви, твою мать.

— Пиздец, — заявляет Лешей. — Как мандавошки, сразу зачесались все. Ничем хорошим это не закончится. Нужно думать, Рома.

Точно так же он говорил, когда Сан Сергеевич предлагал вообще ничего не делать с долинскими. На то Лешей и пашет замом. Мастер джедай Самый Худший Сценарий Еще Впереди.

Еще приходится думать куда деть большую часть пограничных пацанов — теперь бесхозных — но решать пертурбации уже не Роману.

Он дает право заму и Сан Сергеевичу поделить молодчиков по договоренности с Кулаком и кузнецовскими.

— С кузнецовскими поцами разговаривать пусть кто-нибудь помоложе шляется, — ворчит Сан Сергеевич, потирая мясистый нос. — Я здесь вам не Труффальдино мать вашу из Бергамо.

На удивление, Кира сносно переносит приставленную охрану. Причина, скорее всего, кроется в результате разборок в Долинске, которые не превратились в резню.

О суициде главного никто из СМИ не пишет, а Карелин решает не посвящать ее в подробности.

Малодушно, но эффективно.

Если спросит прямо — лгать не будет.

Но она мало что спрашивает прямо. Присматривается к нему после откровений в Риме, и он благодарен за ненастойчивость. Хоть последнее и вряд ли продиктовано заботой о нем самом.

— А почему они были бесхозными? — как-то раз спрашивает она. Мыслями же парит далеко за пределами разговора.

— Осталось так после длинной истории передела, после смерти Солдата. Столичный Кулаков так решил тогда.

Кира становится более осторожной и закрытой в общении с ним, и, сука, как же это бесит. Если начать давить — хуже только будет. А кроме натиска Роман других средств не знает.

Иногда он смотрит на нее, и одеревеневшие сердце пускается в первобытный пляс. Аритмия зашкаливает до самых мозгов. Могла бы путать мысли, но их нет в такие мгновения, они просто тупо исчезают.

Раз за разом едва не сносит крышу. Кира так близка и вдруг становится такой далекой. Недоступной. Только необузданным сексом надламываются преграды, и ему остается только набрасываться на нее при каждом удобном случае.

В сохранной квартире появляется много его вещей и теперь помощница направляет химчистку туда. Роман покупает Кире ноутбук — есть у него пару мыслишек о ее потенциальном трудоустройстве в будущем, но пока ничего существенного.

Они бронируют коттедж на выходные в одном славном итальянском местечке Тосканы — Кастильон дель Боско — но приходится бронь перенести.

Карелин не хочет улетать, пока окончательно не спадет напряжение на границе трех областей после инцидента с долинскими.

Когда Тимур снова оказывается в строю, Кира уговаривает Рому вернуть того в ее окружение.

Что вовсе не вписывается в то, как выстроен порядок в охране, но Карелин идет у нее на поводу — потому что, конечно же, он у Киры идет на поводу, когда она так просит.

Кирилл и Лешей находят пополнение неплохой идеей, последний даже считает, что это к лучшему.

Невысказанным комментариями его позиция ясна — думает, Тимуру легче будет совладать с девушкой из-за личного контакта.

Лешей недолюбливает Киру, что Романа совсем не удивляет. Она создает много проблем на пустом месте и одно только ее присутствие надломило систему.

В их ремесле любые сюрпризы подобны зажженной спичке на бензозаправке.

Спустя две недели инцидент с долинскими все еще парит тучей над всем криминальным миром.

Кулак не очень-то доверяет Карелину, хоть и принимает позицию Сан Сергеевича, который у него в респектах ходит.

А кузнецовские напряжены ввиду того, что у них самих недавно закончились внутренние перетасовки.

По каждую границу области засело слишком много параноидальных эго.

Посчитав что большая угроза отсутствует — так как Василий сам с кузнецовскими не очень ладит и объединения против Карелина не случится — Карелин с Кирой вылетают в Италию.

В самолете он берет ее медленно и бережно, в узкой уборной, прислоняя к стене лицом.

Она до глупого боится, что их шалости поставят полет под угрозу или что их обнаружат. Судя по расширенным глазам, когда она это озвучивает, последнего варианта боится намного больше.

Веселит это Карелина неимоверно.

Первый сценарий невозможен, так как даже этот самолет, шестнадцать кресел, два отсека, — все равно махина, то есть и с одним двигателем протянет.

А второй — забавный, учитывая, что ему плевать кто там что подумает.

Персонал чартерных самолетов видел сцены по стократ хуже.

Да они с ней практически невинные подростки, со своими контролируемыми вздохами и нежным ритмом.

Он долго ерзает носом у изгиба ее плеча после поспешной разрядки. Сладкая и соленая одновременно. Она обмякшая, и он еще не выходит из нее, и кроет его тотально почему-то в такой момент. Прикусывает нежную кожу на задней стороне шеи. Даже не возвращается еще возбуждение, а жилы так и рвутся, так и тянутся взять ее снова.

Но она вытирает вытекшую из себя сперму, а он бесцеремонно смотрит. И вздыхает, когда она спешит обратно в салон.

За полчаса до посадки в частном аэропорту возле Сиены они спорят о какое-то ерунде и Карелин говорит:

— Ты излишне наивная. Само по себе не дефект, но для кого-то, кто бросается сломя голову непонятно куда, это губительно. Ты не умеешь расставлять приоритеты.

От его рассудительного тона у Киры, видимо, нарушается моторика даже таких простых движений, как поднять бокал с водой и лимоном. Чудом его не опрокидывает.

— Да неужели? Что ты обо мне знаешь, кроме того, что я не позволила избивать себя отцу и что готова ради Пете на все? Что я занимаюсь сексом с неуравновешенным мужчиной и не бросаю друзей в драке?

— Я не воспитываю тебя. Ты постоянно делаешь выводы, основываясь на наивных предположениях. Это только в случае со мной ты решила побыть осторожной, — перекладывает он телефон на другую часть стола и облокачивается на кресло.

— Ах вот оно что. Вот где собака зарыта.

— Не перекручивай, ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет, не знаю, — твердо говорит она. — Тебя коробит, что я в омут с головой в первый час не прыгнула, и к твоим ногам сразу не бросилась, а вот в других случаях я — сорвиголова? Тебе кажется. Ты просто наблюдал меня в критических ситуациях.

— Моя жизнь и есть критическая ситуация, Кира, а ты еще собираешься работать в политике, что тоже не детский сад.

— Я не собираюсь работать в политике. Пока. И если буду, это на периферии какой-то. А с чего ты взял, что я собираюсь работать в политике? — повышает Кира голос явно против своей воли.

— Я не слепой, — строго высказывает он ей накопившееся, — и не идиот. Ты об этом мечтаешь. Ты выуживаешь у меня любую информацию, что получится.

Он не собирался вскрывать это сейчас, но заносит. Заносит будто тачка жрет асфальт на двести двадцать на каждом повороте. По ледяной дороге вдоль обрыва.

Ко всему прочему, ему недостаточно жалкого перепихона в туалете, потому что она чертовски вдалеке от него. Скрывает, мутит, недожимает. Прячет саму себя.

— Я не выуживаю, — она злится, и это хоть что-то, — я просто спрашивала, но больше, значит, не буду.

— А зачем я отвечаю тогда? Прекрати воспринимать все упреками. Я же говорю, ты наивная чрезмерно, если думала, что твои желания неочевидны.

— Советую это тебе прекратить. Обычно люди интересуются желаниями других напрямую, при помощи слов, а не ведут манипулятивные игры с двойным дном. Чтобы щелкнуть по носу, мол, я догадался сам!

Он смотрит на нее грузно, но непроницаемо.

— Раз мы выяснили, что ты все-таки рассматриваешь возможность работы в политике, возвращаюсь к тому, с чего все началось. Тебе нельзя быть столько доверчивой и импульсивной. Это опасно для тебя. Я буду говорить об этом сколько захочу.

— Опасно? Чем? — усмехается она.

— Тем, что ты рано или поздно пойдешь в крестовый поход справедливости, не так ли? У тебя отсутствуют тормоза. Ты сама сказала, что перессорилась с половиной руководства цеха на прошлой неделе из-за того, что они обидели другую сотрудницу. Кто-нибудь еще перессорился? Себе во вред?

— Я не ребенок и не собираюсь в политике учить гнилых мужиков доброте. Ты бредишь, — она рвет салфетку в руках и откидывает клочья на стол. — Ты придумываешь проблему, которой нет, Рома.

Будь это неправдой, так бы не реагировала. Ее обостренное чувство справедливости уже отхлебнуло у него крови. Залпом. И это она еще толком ничего не сделала.

— Нет, я предугадываю проблему. Не хочу вытаскивать тебя потом из подвала какого-то упыря-чиновника вместе с независимыми журналистами, которые туда тоже попадут. Ты ведь уже помогла Морозову писать расследование по Бездомному?

Она буравит взглядом, оглушенная его осведомленностью и ледяным напором.

— Как ты узнал об этом? — негромко требует ответа Кира.

— Таким же способом, как и Бездомный сможет узнать. — Он ставит локтина стол, чтобы приблизиться. — Эта ситуация — ерунда, сейчас только мертвый не топит этого дебила. Но речь о тенденции. Твоей тенденции.

— Я всего лишь дополнила расследование анализом. Я не сливала то, что ты говорил.

— Я знаю, — сердится Роман, — речь не об этом, Кира, черт побери! Не ставь, в будущем, меня в положение, где я буду вынужден сам посадить тебя под замок в подвале. Чтобы уберечь от тебя самой.

— Никто не посадит меня в подвале, — монотонно проговаривает она, не сводя с него слезящихся глаз.

— Черт побери, Кира…

— И никто не заставит меня сидеть под замком и, — продолжает бесстрастным, каким-то чужим голосом, — в подвале или нет. Твоем или чужом. Я живой не дамся. Я найду, как это все закончить.

— О чем ты, Кира? — ошеломленно подается он вперед, забыв что сидит за столом.

Впервые она сумела полностью обезоружить его и шокировать. Слова вспышками все еще заряжают нутро, оторвавшимся колесом прокатываются по всем внутренностям.

Вот-вот что-то рванет и похоронит под обломками его сердечную мыщцу, работающую насосной станцией. Все еще с перебоями перекачивающую леденеющую кровь.

Он наверно ослышался?

Я найду, как все это закончить.