Сыграй со мной в запретную игру

18 глава

ЖЕНЯ

Мой прекрасный любимый мужчина уходит прочь по бесконечно длинному и ослепительно белому больничному коридору, а я остаюсь послушно ждать… У меня и выбора другого нет.

Честно говоря, я глубоко сомневаюсь, что из разговора между ним и моим папашей может выйти хоть какой-то толк. Я вообще не уверена, что этот разговор состоится. Мне кажется (я прямо картинку в голове представляю! представляю — и ужасаюсь!), что папаша моментально вышвырнет Олега к чертям собачьим, как только тот рискнет переступить порог палаты…

И даром, что это отделение травматологии, даром, что мой дурацкий родитель только что побывал в автомобильной аварии, а в больницу попал с сотрясением мозга и травмами — пусть и незначительными, но все-таки…

Как бы Олегу самому не понадобилась медицинская помощь. Я прекрасно помню, как папаша набросился на него тогда, в клубе, когда я случайно выдала свое присутствие, выйдя из игровой комнаты без маски…

Да уж, поступила я тогда, конечно, глупо, необдуманно, как ребенок.

Но кто мог предположить, что это приведет к таким последствиям?

Что собственные родители сразу сочтут меня шлюхой и воровкой?!

Практически украдут после школьных занятий, запрут в спальне, вломятся к директору, пригрозят домашним обучением?!

Что мне придется сбегать из дома холодной апрельской ночью, без теплой одежды, через окно на пятом этаже, по гребанным простыням и пододеяльникам, связанным между собой?!

Чертово безумие! Сюрреализм!

Я тогда так думала — и сейчас так думаю, ничего не изменилось.

Но что самое паршивое — я скучаю.

По матери и даже по папаше, который не только оскорбил меня, но еще и пощечину успел залепить… Пиздец просто.

Но ведь не всегда было так. До этого у нас были нормальные, даже довольно теплые отношения. Конечно, у родителей с подрастающими или только-только выросшими детьми (все-таки восемнадцать — это уже совсем не подросток) часто бывают секреты, недопонимания, ссоры… Они и у нас были. Например, моя мама была категорически против, чтобы я поступала в академию Министерства Чрезвычайных Ситуаций и становилась спасателем. А отец считал, что я непременно свяжусь с какой-нибудь плохой компанией, если не присматривать за мной как следует, и потому ограничивал меня во всем, контролировал каждый мой выход из дома…

Но такое дно мы пробили в первый раз.

Все вдруг испортилось — причем так резко и так сильно, что я не представляю, как все вернуть обратно.

И можно ли.

Да и нужно ли вообще?

Да, я скучаю, да, мне больно, но я не намерена так просто, без раскаяния со стороны родителей, прощать оскорбления и боль, которые они мне причинили. Я хочу, чтобы мама и папа попросили у меня прощения. Вот только что-то глубоко сомневаюсь, что дождусь извинений.

Когда через десять или пятнадцать минут Олег возвращается, вырывая меня из тревожных мыслей, я сразу же интересуюсь с иронией в голосе:

— Что, тебя уже вышвырнули?! Так быстро?! Честно говоря, я все-таки надеялась, что ты продержишься немного дольше…

— Он хочет поговорить с тобой, — заявляет Олег совершенно серьезно.

Я морщусь:

— Издеваешься, что ли?!

— Нет, — мужчина качает головой. — Это правда. Я ничего не обещаю, но… Думаю, стоит попробовать. Но если он скажет хоть что-то оскорбительное в твой или мой адрес — сразу уходим, обещаю.

— Разумеется, он скажет! — фыркаю я насмешливо. — Иначе и быть не может! Зачем вообще пытаться?!

— Затем, что ты не хочешь потерять связь с родителями раз и навсегда, — Олег закатывает глаза, и я понимаю, что он прав.

Взрослый. Мудрый. Бесит.

— Но если он повысит голос — хоть раз! — я ухожу, — говорю строго.

— Мы уходим, — кивает Олег.

— Ладно… Так, погоди… то есть, ты со мной пойдешь?

— Конечно.

— И в палату тоже? — уточняю на всякий случай. — Не хочу находиться там один на один с ним…

— Я с тобой, да.

— Хорошо, спасибо, — киваю и поднимаюсь с места.

Все это кажется мне сущим бредом. Очень, очень очень плохой затеей.

Впрочем, терять мне все равно нечего: в крайнем случае, меня просто с порога обольют говном. Но тогда я хотя бы точно буду знать, что эту дверь следует раз и навсегда закрыть — и не ломиться в нее больше, несмотря на чудовищную боль в собственном сердце.

— Только не тешь себя напрасными иллюзиями, — просит Олег.

— Что ты имеешь в виду? — хмыкаю я, совершенно не понимая, о чем он говорит. — Мне кажется, я и так жду самого плохого… Какие уж тут иллюзии?

— Даже если этот разговор пройдет не так плохо, как ты ждешь, все равно все не решится в один день, — говорит Олег. — Нужно время.

— Я понимаю, — киваю с усмешкой.

— Тогда идем, — он протягивает мне руку, и я вкладываю свою маленькую ладонь в его большую, теплую и надежную.

Я открываю дверь палаты, делаю первый шаг и вижу его.

Своего отца.

Мы не виделись много недель — а при последней встрече он был со мной так груб и жесток, что сейчас мое тело сразу покрывается мурашками ужаса, и организм как бы кричит откуда-то изнутри: беги! спасайся!

Близость Олега немного помогает: я вцепляюсь в его ладонь так, что наверняка причиняю боль, но он терпит и не говорит ни слова.

Зато папаша вдруг поворачивает перевязанную белым голову, видит меня, губы его моментально расплываются в странной улыбке:

— А вот и ты! — и я совершенно не понимаю, рад он меня видеть или нет, скажет он сейчас что-нибудь доброе или реально обольет говном так, что придется потом отмываться несколько дней…

— Здравствуй, — сухо говорю в ответ.

— Что, даже поцеловать отца в щеку не подойдешь? — спрашивает папаша иронично, я напрягаюсь, старательно сдерживая эмоции, которые так и рвутся наружу истошными криками, а потом просто качаю головой:

— Нет.

— Василий Иванович, думаю, пока не время для подобных проявлений любви, — осторожно предупреждает Олег, не отпуская при этом мою ладонь, за что я ему чертовски сильно благодарна.

— Может быть, может быть… — папаша усмехается. — Ну и как ты поживаешь теперь, на вольных хлебах, без родительской заботы и помощи?

Родительская забота!

Я чуть не прыскаю от смеха.

Опять приходится сдерживаться, зато появляется повод похвастаться своими успехами и утереть папаше нос: он ведь всегда считал, что без его тотального контроля я моментально слечу с катушек, перестану учиться и вообще погрязну в похоти и разврате… ха-ха.

— Я поживаю просто отлично. Учеба в школе закончилась, прозвенел последний звонок, вовсю идут экзамены, скоро выпускной, а потом — поступление в академию Министерства Чрезвычайных Ситуаций. У меня очень высокие баллы, я занимаюсь с репетиторами, старательно готовлюсь. Еще у меня есть работа, я получаю зарплату. Продолжаю заниматься плаванием, даже выиграла региональные соревнования…

— А со здоровьем как дела? — спрашивает родитель.

— Нормально, — я морщусь, совершенно не понимая, почему он вообще задал этот вопрос.

— Не залетела? Абортов не делала?

Он спрашивает это так просто, обыденно и невозмутимо, что меня моментально накрывает эмоциями, и только крепко сжимающая мои пальцы ладонь Олега удерживает от язвительного комментария.

Олег отвечает за меня:

— Василий Иванович, это совершенно неуместные вопросы. Не забывайте, что Женя — самостоятельный взрослый человек, а вы беспардонно вторгаетесь сейчас в ее личное, интимное пространство, нарушаете границы. Если бы она хотела поделиться подобной информацией — то поделилась бы.

— С моим здоровьем все отлично, — сообщаю я сухо и твердо, сверля своего папашу презрительным взглядом. Если честно, я близка к тому, чтобы прямо сейчас выйти из палаты и никогда сюда больше не возвращаться.

И тут он говорит:

— Я просто беспокоюсь за тебя. Я не знаю его, — он кивает в сторону Олега. — Я не знаю, хороший ли это человек. Вряд ли хорошие люди занимаются тем, чем занимается этот мужчина в том клубе…

Это все. Финал.

Больше я терпеть уже не могу.

Я моментально взрываюсь болезненными, разрушительными по своей силе эмоциями, вырывая свою ладонь из цепких пальцев Олега, делаю шаг в сторону больничной койки и рычу, глядя на своего отца сверху вниз:

— Олег — очень хороший человек! Уж получше тебя, во всяком случае! Он не называет меня шлюхой и воровкой! Он не бьет меня по лицу! Он не запирает меня в комнате, не отбирает мои вещи, не угрожает, не доводит до слез! — я задыхаюсь, чувствуя, что эти самые слезы подступают к глазам, а щеки становятся пунцовыми от обжигающего гнева. — И не надо стыдить ни его, ни меня, ни других людей за то, что мы занимаемся сексом! Это секс-клуб, ясно?! Там занимаются сексом! И это нормально! Нормально заниматься сексом, нормально хотеть друг друга, нормально пробовать что-то новое, экспериментировать и доставлять удовольствие друг другу! В этом нет ничего плохого, ясно?! В клуб приходят совершенно нормальные, обычные, замечательные люди! И работают там тоже замечательные люди! Счастливые, обеспеченные, уверенные в себе, здоровые! Поверь — я знаю! Потому что я тоже там работаю! И нет, пап, не шлюхой! — предупреждаю я его возможный ответ. — Я администратор сайта! Просто администратор! А впрочем… знаешь, даже если бы я была шлюхой — это было бы не твое собачье дело! — с этими словами я резко разворачиваюсь к нему спиной и решительно направляюсь к выходу из палаты, а папаша бормочет вслед резко севшим, слабым голосом:

— Прости, Женя, прости…

Но меня уже не остановить: я вылетаю наружу, как пробка из бутылки. Олег спешит за мной. Я тяну его на улицу, чтобы подышать, а он успокаивает меня, осторожно гладит по плечам, ласково целует в лоб:

— Ты умница, умница…

По моим щекам текут слезы:

— А что толку?!

— Был толк, был, — уверяет меня мужчина. — Твой последний монолог очень его задел… Уверен, он многое понял. Теперь ему нужно немного времени — и он придет к тебе с извинениями.

Я всхлипываю и смотрю на него:

— Ты правда так думаешь?

— Да, — Олег кивает. — А теперь едем домой, ты должна отдохнуть…

Как ни удивительно, Олег оказывается прав. Спустя всего пять дней, тринадцатого июня, уже выписавшись из больницы, отец отправляет мне сообщение на мобильный телефон, в котором действительно просит прощения, и я читаю и перечитываю его, не веря собственным глазам:

«Пожалуйста, прости, дочка, я погорячился. Я и твоя мама. Мы привыкли, что ты наша маленькая девочка, невинный ребенок, и совсем не заметили, как ты выросла и стала взрослой и самостоятельной девушкой. Увидеть тебя в том клубе было для меня шоком. И для мамы, когда я ей рассказал. Нам захотелось оградить тебя от этого, спрятать, запретить все, что только возможно… Мы были не правы. Мы не скоро еще сможем смириться с тем, что у тебя теперь другая жизнь. Но мы скучаем, очень…»

— Вот видишь, — говорит Олег, улыбаясь.

— И что теперь? — спрашиваю я со слезами на глазах.

— Ответь им, — предлагает мужчина. — Вам нужно встретиться и по-настоящему поговорить.

— Ты поедешь со мной, правда?

— Если тебе это нужно, — он кивает.

— Нужно, — говорю я тихо, и на следующий день мы действительно отправляемся ко мне домой.