Закон дитто

Винсент

В саду раздавались крики. Но они постепенно стихали, уплывали, «убегали» дальше и дальше. Короткая трель вечерней золохвостки возвестила о том, что ночь на мягких кошачьих лапах подкрадывается, чтобы вонзить зубы в уходящий день. Закатное солнце яркими росчерками пробивалось между пиками и зубцами и ложилось длинными алыми лучами прямо передо мной.

Я крался вдоль стены. Высокая трава закрывала меня ото всех. Даже волосинки не торчало!

Шаг. Еще шаг.

Пройти, присесть, проползти, потом опять…

Прыг! Узкий ручеек пересек мне путь, но я, смелый и ловкий, без труда перемахнул через него.

И никакие нянюшки не поймают, пока я быстр! За солнечными зайчиками, мимо красивого-красивого пруда. Там рыбки всегда золотыми таффами всплывали, булькали возле берега. После завтрака все крошки отправлялись прямо к ним в рот – ам!

И никто не мог заметить меня, ух! Какой я молодец. Всех обвел вокруг носа. Или носов? Раз… два… три… пять… а, четыре. Четыре длинноюбочные нянюшки бегали-искали ловкого Винсента, непобедимого стража Таррвании.

– Тагвании, – прошептал я и облизнул губы.

Пока что не так хорошо выходило, но обещание есть обещание. Надо научиться до моего пятого сезона дождей говорить красиво и четко, чтобы сын Густаво перестал дразнить за картавость. А до него, сезона, осталась всего неделя.

Белая стена шершавила руку. Что-то хрустнуло под ногой. А! Ветка дерева-зонтика. Я посмотрел наверх. Большое-большое, высокое-высокое дерево раскинуло ветви как солнечные зонтики придворных дам. Они считали белую кожу красивой, поэтому старались скрывать тело целых десять месяцев. Его – дерева – пузатые бока влажно блестели. Слизь на внутренней стороне листьев уже мерцала почти не заметным голубоватым – приближались сумерки. Как только наступит ночь, листья засияют мертвенно-голубым.

Дерево раскрылось, готовясь к сезону дождей. Я огляделся. Ну да… почти все «зонтики» в саду раскрылись, словно огромные грибы. Только два дерева, в самой глубине, еще стояли и не спешили поднимать гибкие ветви с широкими листами. Как поднимут – сразу рухнут ливни на дворец Алого заката.

Подобрав ветку, я принялся отбивать ритм и напевать:

Долго иду, вдоль стены иду…

Тук-тук.

Высокая стена, перелезет принц, ля-ля…

Тук-тук-тук.

Сколько пройдет оборотов, прежде чем меня хватятся? Раньше я не пробовал убегать, но сегодня…

Тук-тук-тук-тук.

Палка издала какой-то неправильный стук. Я остановился и опять постучал.

Тук.

Высокая белая стена тянулась вдоль всего сада. Он был огромный, но я уже успел облазить его везде. Больше мне никуда не разрешалось выходить. Только дворец, сад и мои нянюшки. Недавно мама взяла меня на прием к стражам! Я был так рад. Они же великие воины! Хотя мама их не очень жаловала, а отец говорил о них с холодной сдержанностью. Но я-то знал, что лучше их никого нет. Настоящие воины, сражающиеся с этими ужасными существами!

…Тук.

Нет, это стена какая-то не такая. Я прислонился к камню ухом. Но что не так… что-то… Внезапно зачесались рога, заставив меня чихнуть. Как-то жутко щекотно и странно! Я попробовал стукнуть веткой…

…и провалился.

Мой крик потонул в мягком чем-то, на что я упал. Брр, холодно. Пахнуло ароматной выпечкой, теплый воздух заставил встать дыбом волосы на голове. Хлеб тетушки Ризи? Она иногда угощала меня, втихую, чтобы мать не отобрала, и вечно называла «бедным дитя». Но мы же богаче всех в империи, а тетушка упорно продолжала звать меня «бедным»… У отца всегда самые, как там… престижные! Престижные балы. Мать расхаживает в самых дорогих платьях, а мне покупают столько слуг, сколько захочется.

Я встал и отряхнул короткие штанишки, которые должны остаться белыми к вечернему омовению. Иначе мне снова…

Синяк на животе заныл.

И где я?

Стены скользили под рукой. Шаги были мягкими и тихими. Так… это мох. Запахи старые и затхлые. Повел носом, принюхался. Ветерок шел… туда!

Глаза-то все видели – это тоннель. Узкий, длинный. Света нет, но даже темной ночью я видел хорошо.

– Эй…

– Эй-эй-эй-эй… – вторило мне эхо.

Я посмотрел наверх: белый камень высоко. А почему кости целы? Косточки… Как-то при мне страж упал с такой высоты и потом со сломанной ногой три недели ходил.

Какой же я молодец!

Идем-ка, Винсент, туда, куда пойдется. Идется, бредется…

Веткой я тыкал мох, он мягко пружинил под ногами.

Шаг.

Еще шаг…

Постепенно становилось как будто светлее. И я уже не просто шел – карабкался вверх. Иногда мои руки ухали и опускались в какой-нибудь поворот, но оттуда пахло чем-то сырым и смрадным. Мне не хотелось туда идти, и я шел дальше. Потолок внезапно оказался над самой головой и пребольненько стукнул по рогам. Точнее, я стукнулся об него, попытавшись посмотреть наверх, – мои и так небольшие рога резко чиркнули по белому камню, выбив искру. Пришлось пригнуться, а потом и ползти по мху, которого становилось все меньше. Ветка очень мешалась, и я бросил ее. Скоро руки нащупали теплый каменный пол.

И куда же это я попал? И сколько уже ползу? Животик тихонько заурчал, вторя моим мыслям. А потом тоннель закончился.

Светло, очень светло! Я моргнул, прищурился, и зрение показало четкую картинку. Решетка? Очень толстая, и просветы между прутьями совсем узенькие и маленькие, даже для моих глаз.

– Что вы сделали?

– Устранила предателей империи.

Голоса! Значит… я подполз ближе и посмотрел вниз. Ну, точно! Мать и отец! Очень далеко внизу. А это папин второй кабинет! Вот стол, два стеллажа, вот высокое окно и эти тяжелые зеленые шторы, за которыми мог спрятаться любой. Скорее всего, там сейчас стоит Густаво, начальник императорской стражи. А я же прям под потолком! Высоко! И никто меня точно не увидит. Сейчас как напугаю их… Я набрал воздуха, собираясь крикнуть: «Винсент тут!»

Шлеп. Мама тихо вскрикнула. Папа брезгливо вытер ладонь платком, который почтительно подал слуга в зеленом камзоле. Сложил руки замком и сказал, пока мама держалась за покрасневшую щеку:

– Освободить императорский кабинет.

Слуги поклонились и вышли, стражник (ой, я угадал, точно Густаво!) отогнул штору и тенью скользнул в сторону дверей. Щелк, звяк, родители остались одни.

Мне перехотелось кричать. Сердце колотилось как бешеное – я впервые в жизни видел, как отец ударил мать. Мой хороший, самый добрый отец. Меня затопил странный восторг, что-то щекочущее и неправильное промчалось по спине и отдалось ввинчивающейся дрожью в рогах. Это неправильно, но так… справедливо? Я закусил губу и почти впечатался носом в решетку. И стал внимательно слушать.

– Как вы посмели действовать без моего ведома?

Отец нависал над побледневшей императрицей. Он был на полторы головы выше ее, черные волосы как обычно ниспадали на шею. Зеленые чешуйки камзола переливались в свете масляных ламп. Каждое его слово еще больше втаптывало мать в белоснежный пол с зелеными узорами. Глаза императрицы сверкнули, губы задрожали, и она, отняв руку от лица, быстро сказала:

– Я устранила угрозу нашему правлению! Вам разве не доносили возмутительные слухи? Разве не вы направили этих тварей убить Александра? Разве не с вашей подачи леса наводнили артамы?!

– Убить, а не заключать договор с бастардом, дрянь! – Несмотря на некрасивые слова, его голос был спокоен. Отец вновь поднял руку.

Зеленые узоры зазмеились по полу, поднимаясь от камня и светящимися лианами оплетая мать. Она даже не попыталась как-то их заблокировать, или противостоять, или что-то, даже капли ужаса не было на ее лице! Лианы затянулись, оставив открытым только рот и огромные глаза… Красивое белоснежное платье совсем краешком виднелось, прическа спуталась, растения плотным коконом держали ее, не давая двинуться.

Я почти не дышал. Восторг сменился ужасом, холодным пятном растекавшимся в желудке. Руки мелко задрожали. Отец был дитто зеленого дракона, все знали, но он редко пользовался силами. И эти сияющие лианы показались мне страшнее змееросовых клубков.

– Вы прекрасная лгунья, дорогая. Но вы забыли, на чьем поле играете.

Она всегда так делала. Лгала и лгала. Я сжал кулаки, возликовав. Оказывается, отец об этом прекрасно знал! Правда, про поле было совсем непонятно…

– Стоило хотя бы на крупицу песка задуматься о том, к чему приведут ваши опрометчивые и тщеславные поступки. Как это скажется на императорской семье.

Мать расхохоталась и выплюнула:

– Дорогой, я всегда думаю о нас. Больше, чем вы можете себе представить. Думаете, пощечина унизит меня? Вы потеряли хватку, – хищно улыбнулась она. – Смерть Александра, этого драконьего выродка Корс, была неизбежна. С помощью Костераля и Джеймса его смерть прошла с наименьшими потерями и последствиями для нас. А с договором все просто – неужели вы не найдете никакого, скажем, пустякового повода обойти наше соглашение с Костералем?

Отец отвернулся от матери – она продолжала стоять опутанная – и дошел до стола. Сел и вытащил какие-то бумаги. Обмакнул перо в чернила и что-то начал писать.

Я не понимал ни слова из сказанного, кроме того, что мать о чем-то договорилась с дядей Костералем, и боялся пошевелиться, чтобы не выдать себя.

– Что вы делаете, Астраэль, – прошипела мать.

Отец продолжил писать.

– Именем всех дрянных богодраконов, что ты делаешь, Астраэль!

Лианы с шелестом затянулись, мать вскрикнула.

Тем временем отец вложил бумагу в конверт и поставил личную императорскую печать на мягком металле, полностью скрепив письмо.

– Не богохульствуйте пред лицом дитто зеленого дракона, преданного служителя Эарта, и не поминайте младших богов, – холодно бросил отец. Он спокойно стерпел оскорбление личного обращения и не позволил себе перейти на грубый простолюдинский тон, как мать. Я в восхищении чуть не присвистнул. – Вы, прелестнейшая Аниса, вынуждаете меня предпринимать меры совершенно критические. Мой долг – защищать Таррванию. Ваш долг – сидеть послушно, как красивая кукла на престоле. Сидеть и слушать указания того, кто не бросил вас, последнюю из рода, на съедение драконам.

Мать недобро прищурилась. Мне почудилось, что уголки ее губ слишком сильно разъехались, как будто… такая длинная улыбка… Я протер глаза и вновь взглянул на императрицу. Нет, такая же, как обычно.

Отец встал из-за стола и, подойдя к матери, помахал конвертом прямо перед ее лицом.

– Ваше положение дитто обязывает беспрекословно подчиняться короне и тому, кто под этой короной. – Он аккуратным и плавным движением указал на золотую корону с шипами на голове. Та, словно влитая, прекрасно сидела на его черных волосах. Я пощупал свои волосы – такие же, как у отца. – И я закрываю глаза на ваши необъятные аппетиты. Как там его звали… Давьел? Хорошо греет вашу постель?

Подбородок матери гордо вздернулся. Совсем незнакомый голос произнес:

– Ас-с-страэль, вы переходите границу.

Отец хмыкнул, и лианы, отпустив мать, втянулись в камень, застыв неподвижным узором. Она закашлялась, белое платье повисло, потеряв свой лоск, а на коже красными пятнами расцвели следы от растений. Я внимательно всмотрелся в ее злое лицо.