Клан. Разбитые стекла

Глава 25. ТАЕЖНЫЕ ЦВЕТЫ

... Альвирон, центральный куб

Сумерки в Альвироне сгущались слишком быстро. Густые и плотные, как вата, они укрыли мир сказочным куполом, разлинованным в градиент сиреневых, лиловых и лавандовых оттенков. Полоса солнца давно превратилась в нить и теперь медленно темнела, уходя в бордо и темный янтарь. Сад тихо шептался с ветром, доносящим аромат фиалок и стрекот цикад, изредка перебиваемый гудением пролетающего аэромобиля. Андрей и Полина молча стояли под куполом чужого неба, не в силах разорвать сплавленные взгляды и переплетенные пальцы. Эротика рук, отголоски не угаснувшего, но затаившегося пламени.

– Андрей, в прошлый раз ты сказал мне… «я тебя никогда». А потом связь оборвалась, , – вспомнила Полина. – Что ты имел в виду? Что не обидишь, не оставишь, не причинишь боли? Или что-то свое?

– Лина, я не могу обещать, что не обижу и не причиню боли. Это было бы ложью, а я не могу лгать. Тем более, тебе, – ответил иерарх. Темная глубина его глаз осталась Полине непонятной.

– Не понимаю, – тихо вздохнула девушка, замерев на его груди. – Ты же обещал… не обижать.

– Я обещал, что не обижу намеренно. Но не все в жизни зависит от меня, Солнышко. Слишком много обстоятельств, факторов и вероятностей, чтобы бросаться такими обещаниями. Обиды и непонимание бывают у всех. Порой они раздуваются из пустяков или наносятся случайно. Нет ничего идеального. И вечного ничего нет, – Андрей улыбнулся, слегка коснувшись губами растрепанной макушки.

– А боль?

– Боль бывает разная. Порой приходится причинять ее намеренно.

Поймав недоумевающий взгляд, маг пояснил:

– Врач делает больно, чтобы спасти. Тренер – чтобы научить и сделать сильнее. Все лекарства, как правило, горькие. Без боли и крови не обходятся ни одни роды. Но следом наступает счастье. Я не буду врать, что все и всегда будет хорошо, идеально и легко. Не будет. Так не бывает, Солнышко. Но я сделаю все, чтобы сберечь и защитить тебя, чтобы боли и страданий в твоей жизни было как можно меньше. И буду рядом. В счастье и горе, силе и слабости, в любых мирах, временах и пространствах, сколько отпущено мне Изначальными. И за Гранью, если так случится, что я уйду раньше тебя.

– Право сильных? – с легким смущением улыбнулась девушка.

– Это высшее право сильных – уходя, остаться. Я тебя никогда не оставлю. Именно это я сказал тогда.

– Разве у нас может быть будущее? – тихо спросила Полина, непроизвольно сжимая его ладонь. Вместо привычного смирения и ожидания смерти в голосе проскользнула робкая, неосознаваемая надежда.

Андрей смотрел в самые любимые глаза и молчал. Как найти нужные слова, которые лягут на сердце целительным бальзамом, прорастут верой и надеждой, но при этом избежать лжи и дешевых розовых очков? Эти очки всегда разбиваются, и разбиваются стеклами внутрь. Его маленькая бабочка не заслужила такого. И поверит ли она словам? Девочка с седыми прядями, которую он едва успел вырвать из цепких лап смерти. Его девочка с совершенным, полностью воссозданным телом, но искалеченной душой и судьбой. Если кость срастается неправильно, ее приходится ломать. А потом собирать из кусочков и сращивать заново. Срастить сломленный внутренний стержень – намного сложнее, чем кость. Разрушить чужую жизнь, растоптать чей-то маленький мир, сломать, изуродовать способен любой идиот. Ломать – не строить, много ума не надо. А чтобы вернуть сломленное, морально уничтоженное существо к полноценной жизни, порой той самой жизни не хватит. Чтобы выносить, родить, воспитать ребенка, требуются годы, огромная бездна сил, терпения и любви. А чтобы убить – лишь мгновения, пока летит пуля. Как донести, что у них с Полиной есть будущее, пока они живы, пока бьются сердца и ветвятся вероятности? Что даже самый маленький шанс может обернуться «хрустальной веткой», новыми возможностями, и стоит того, чтобы за него бороться? Серебристо-стальные глаза потемнели почти до черничного цвета. Полина тонула в них, как в бескрайнем космосе, неумело ища ответы. Маг крепче сжал маленькую теплую ладошку.

– Лина, я хочу тебе кое-что показать. Только не бойся, ладно?

Глаза мужчины превратились в бездонные черные провалы. Полина вздрогнула, когда он вычертил несколько антрацитово-огненных символов, разорвавших сгустившиеся сумерки. Вокруг медленно проступало знакомое помещение с зеркальными стенами и ярким светом, струящимся ниоткуда. Девушка зажмурилась и прикрыла глаза ладонью. Андрей коснулся указательным пальцем зеркальной стены, уходящей в бесконечность и тающей там, где свет. Зеркала не отражали ничего, кроме самих себя, отчего зеркальный коридор казался пугающим.

– Это же… Зеркало Мира, – растерялась Полина, распахнув глаза.

–Amalgama perspicuae veritatis attollere, – тихо проговорил маг, коснувшись раскрытой ладонью гладкой поверхности. Девушка удивленно наблюдала, как от его руки расходятся круги. В зеркальной глубине с огромной скоростью побежали строгие объемные колонки каких-то символов, от которых рябило в глазах и начала кружиться голова. Но символы вскоре растаяли, сменившись яркой россыпью огоньков. Картинка приблизилась, и Полина поняла, что это какой-то большой город. Ночь, многоэтажные дома, широкие дороги, какие-то огромные щиты с надписями на самом обычном русском языке. По улицам ездили странные автомобили, отдаленно напомнившие дальнолет, но в целом вполне земные. Одно из высотных зданий приблизилось, и Полина поняла, что это какая-то контора. За окном от пола до потолка девушка увидела просторный кабинет со странной мебелью и дикого вида квадратными лампами на потолке. За широким столом, обложенным бумагами, сидел темноволосый мужчина, напряженно всматриваясь в плоский экран какого-то устройства. Устройство напоминало телевизор на ножке с кнопками. Лицо мужчины было серьезным и сосредоточенным, в серебристо-стальных глазах играли знакомые искорки.

– Что это, Андрей? – удивленно обернулась Полина. – И кто этот тип?

– Окно в будущее. Одна из линий реальности, с вероятностью реализации порядка 70%. А этот тип, Солнышко – наш сын.

– Сын? – Полина потрясенно коснулась рукой Амальгамы, словно пытаясь дотронуться до инореальности в ее глубинах. Но рука лишь провалилась в пустоту.

– Этой ветки еще нет, – Андрей мягко обнял девушку за плечи. – Она существует только в общем инфополе Дерева Миров, в виде тех цифр и символов, от которых у тебя голова кружилась. Примерно, как проект здания, которое еще не построено, или план военной операции, которая еще не проведена. Но это может стать нашей реальностью. Амальгама дает 70% успеха, а это немало.

– А как его зовут? – прошептала Полина, всматриваясь в незнакомые и такие знакомые черты.

– А это тебе решать, – сдержанно улыбнулся иерарх, обнимая ее со спины. – В нашем роду за имянаречение отвечает мать. Достаточно того, что у него будет мое отчество, фамилия и дар.

– Андрей, а почему ты выбрал… именно этот момент?

– Его выбирал не я, а Амальгама, – ответил маг. – Скорей всего, потому что ближайшие вероятности нестабильны и недоступны из-за растущей… пространственно-временной аномалии.

Полина с легким испугом рассматривала темное пятно, кляксой расползающееся в зеркальной глубине. Больше всего оно напоминало то ли медузу, то ли объемную бахромчатую вилку.

– Не бойся ее, Солнышко. Это просто картинка, как в телевизоре. Отражение. Амальгама – прежде всего, Зеркало, – Андрей успокаивающе обнимал девушку, и в его объятиях любой страх таял, становился безобидным и смешным.

– Я не хочу… эту кляксу, покажи мне сына! – прошептала Полина, обращаясь к Зеркалу. На руке, умоляюще коснувшейся изображения, тонкой нитью вспыхнула золотистая вязь.

Изображение дрогнуло, сменившись образом сероглазого брюнета. Только теперь он летел на огромном черном драконе, рассекающем облака исполинскими крыльями. В объятиях мужчины, замерла молоденькая блондинка с изумрудно-зелеными глазами, полными восторга. Сын обнимал девушку со спины, как Андрей – саму Полину. И выглядел таким счастливым, что ныло в груди и почему-то хотелось плакать. Вдалеке медленно таял фиолетовый берег, сверкающий до рези в глазах отраженным светом.

– Необитаемый уровень без названия, имеет только координаты. Отец кратко называет его XFN, – одними глазами улыбнулся Ивашин.

– А дракон? Он там живет?

– Морвейн? Нет, но может прилететь, если позовешь. Закончим с делами – могу познакомить, наш род дружен с ними многие поколения. Границы миров для них – как для людей границы государств, они без проблем перемещаются между мирами.

Сын и девочка-блондинка, смеясь, раскинули руки навстречу ветру. Полина заметила, что на запястьях обоих переливалась черно-белая Печать, словно сотканная переплетением Тьмы и Света.

– Они что, заявили права друг на друга? – человечка-феникс удивленно обернулась к магу.

– Печати идентичны, – присмотрелся Андрей. – Значит, они заключили договор.

Картинка исказилась и растаяла, сменившись панорамой знакомой резиденции. Только сад разросся и обзавелся чем-то вроде японского пруда, с лотосами и золотыми рыбками. Постаревшие кряжистые яблони буйно цвели, утопая в бело-розовой дымке. Знакомая, но повзрослевшая блондинка возилась с малышом, удивительно похожим на брюнета.

– Наш внук, наследник родовой магии, – тихо шепнул Андрей, щекоча дыханием вспыхнувшее ушко.

В кустах возились мантикоры, беззлобно рыча и треща ветками. Изредка из кустов показывалась то клыкастая морда, то толстый скорпионий хвост, почему-то обросший небольшими шипами. Малыш, вырвавшись из рук матери, схватил кого-то из монстров за хвост и звонко рассмеялся.

– Отпусти Дэма, ему же больно! – укоризненно проворчала блондинка, оттаскивая ребенка от кустов. – О Боги, неужели и я была такой неугомонной и безбашенной…

– Кира, Андрюшка! Вот и мы, – из серебристой дымки портала шагнул сын. Следом вывалилась запыхавшаяся молодая женщина в строгом деловом костюме. Красивая, даже изысканная, с гладкими темными волосами до плеч и глазами цвета солнечного янтаря, она удивительно напоминала саму Полину. Только в плавных, хищных движениях было что-то от пантеры.

– Рита! – радостно взвизгнула блондинка, обернувшись к порталу. Изумрудно-зеленые глаза загорелись радостью. А зрачки резко вытянулись в вертикаль.

– Маргарита Ивашина-Соколовская. Можно не любить, на это есть я. Но жаловать – обязательно, – знакомо прищурился мужчина в отражении.

– Это…, – Полина осеклась. По щекам побежали соленые капли, превращаясь в ручейки.

– Да, Золотинка. Это наша дочь.

Полина всматривалась в зеркальную глубину. Из-под стрел ресниц ее глаза блестели застывшими каплями мокрого янтаря. Рука без тени страха гладила Амальгаму и мелко дрожала. Девушка не пыталась сдержать слезы. Она их просто не замечала.

– Это будущее, это счастье может быть нашим. Это наши дети. Не убивай их, родная.

Перед заплаканной девушкой продолжали разворачиваться такие реальные картины чужих жизней, которых еще нет. А может, никогда не будет. Оказалось, ее жизнь тесно связана с другими, о которых она может даже не знать. Сплетена с ними в неразрывную цепь, из которой не выбросить звена. Не просто так бабушка считала самоубийство смертным грехом: убивая себя, Полина уничтожит десятки и сотни тех, других, которые ни в чем не виноваты. Кто мог жить, радоваться, ошибаться и любить. Кто мог называть ее мамой. Одно ее слово, один выстрел – и символы в Зеркале Мира необратимо изменятся. Не станет сероглазого брюнета, так похожего на Андрея. Никогда не родится брюнетка с мамиными глазами и кошачьей грацией Марьяны. Вместо них в Зеркале Мира будут только бесконечные пустые нули и бездонная мгла. Никогда девочка с зелеными глазами не встретит ее сына, а тот молодой мужчина, похожий на адвоката – ее дочь. Малыша с чертами ее сына тоже не будет, никогда. И этого уже никто не исправит. Призраки несбывшегося, будущего, расстрелянного в упор. Считая себя испорченной, лишней, ненужной деталью мира, от смерти которой не изменится ничего, она не понимала этого. И это позднее понимание причиняло невыносимую боль, смешанную с щемящей нежностью к тем жизням, что вырастают из ее. Сейчас иерарх сознательно и целенаправленно причинил ей боль. Ломал все привычное, устоявшееся, все, что казалось важным и вроде бы срослось. Только срослось неправильно, оставляя ее душевным инвалидом. Слепцом, видящим лишь серый и черный цвет. Теперь настало время встать из инвалидной коляски и сделать шаг, преодолев боль и страх. Снять шоры, очки, цепи и якоря, чтобы увидеть жизнь во всех красках. Свет в зеркальной глубине казался нестерпимым, краски – слишком яркими, призраки – слишком живыми. Вероятности перед глазами расплывались и смазывались, напоминая тающие морозные узоры на оконных стеклах.