Ближний круг российских императоров

Наследник и его резиденция

Некогда древнеримский оратор Цицерон в речи против коррумпированного губернатора Верреса сказал, что роскошные виллы Верреса «молча кричат» о преступлениях своего хозяина. Время почти не оставило следов пребывания Петра Федоровича в Петербурге, но его загородное имение Ораниенбаум сохранило немало свидетельств о личности владельца. И теперь Ораниенбаумские постройки времен Петра III «молча кричат» о том, что их хозяин не вечно пьяное чудовище и тупой солдафон.

Елизавета не просто подарила своему племяннику Ораниенбаум незадолго до свадьбы. Она еще и уступила ему на время своего любимого архитектора Бартоломео Франческо Растрелли, который вносит большие изменения в отделку внутренних помещений дворца, строившегося для А.Д. Меншикова. При новом владельце заново отделаны Большой зал, Столовая и Аудиенц-камера. Их «осовременили», добавили позолоты, зеркал, обновили наборный паркет. Дворец из места обитания вельможи, пусть даже сказочно богатого вельможи, превращается в настоящую великокняжескую (в будущем императорскую) резиденцию.

На другой половине, под покоями Петра Федоровича, оформляются апартаменты для Елизаветы Воронцовой – это опочивальня с потайной лестницей, кабинет с камином, так называемый Золотой кабинет (будуар) и кабинет Дианы, оформление которого посвящено древнеримской богине Луны, охоты и целомудрия, и одновременно здесь эмблема Дианы де Пуатье, знаменитой фаворитки Генриха II. На половине великой княгини Екатерины Алексеевны также существует потайная лестница, по которой удобно покидать дворец (например, уходя утром на охоту) или приглашать к себе «неофициальных» гостей. Однако Большой дворец – это официальная резиденция, и она «изъясняется» как настоящий придворный: с непроницаемым лицом «беседует» на нейтральные темы и лишь изредка как бы невзначай намекает, что ей есть что порассказать.

Гораздо «красноречивее» постройка, расположенная у западной ограды Нижнего сада, – Картинный дом. Это одноэтажное каменное здание состоит из двух половин, соединенных центральным залом. По правую сторону от него располагался так называемый Оперный дом, а по левую – картинная галерея, библиотека и Кунсткамера. И хозяин этого дома – «тупой солдафон и пьяница» Петр Федорович. Причем хозяин он весьма деятельный. Так, например, он лично руководил постановкой итальянских опер – и в Оперном доме, и в других многочисленных концертных залах Ораниенбаума.

«О чем вы говорите?! – воскликнет недоверчивый читатель. – Ведь всем известно, что Петр проводил целые дни, муштруя своих несчастных солдат!», но постройки Ораниенбаума «молча кричат», и их невозможно не услышать.

Предшественником Оперного дома стал деревянный оперный зал у дворцовой пристани на Морском канале. Зал торжественно открыли 25 июля 1750 г. и через несколько дней в № 62 «Санкт-Петербургских ведомостей» появился следующий «репортаж с места событий»: «Стол с изрядными кушаньями приготовлен был весьма добропорядочно, после чего представлен десерт, из изрядных и великолепных фигур состоящей. Во время стола играла итальянская вокальная и инструментальная камерная музыка, причем пели и нововыписанные итальянцы, а при питии за высокие здравия пушечная стрельба производилась. При наступлении ночи против залы на построенном над каналом тамошней приморской гавани великом театре представлена была следующая великолепная иллюминация: во входе в амфитеатр, которой к морю перспективным порядком простирался, стоял по одну сторону храм Благоговейной любви, а по другую – храм Благодарности. Между обоими храмами на общем их среднем месте в честь высоких свойств Ее Императорского Величества стоял Алтарь, на котором от Солнца, лучи свои ниспущающие возженныя, и от радости для вожделенного присутствия Ее Императорского Величества воспламенявшаяся их императорских высочеств сердца от благоговейной любви и благодарности в жертву приносились, с подписью: огнем твоим к тебе горим».

В 1751 г. в Верхнем парке построили каменный Концертный зал, в 1759 г. еще один деревянный, и наконец – Оперный театр в Картинном доме. Каков репертуар этих многочисленных оперных домов? В первую очередь – это итальянские оперы, написанные капельмейстером Ее Императорского Величества Франциском Арайя: «Александр Македонский», «Беллефонт», «Пленник любви», опера Винченцо Манфреди «Узнанная Семирамида» и т. д.

Но, может, заказчик этих опер вовсе не Петр, а Елизавета или Екатерина? Может, Петр присутствовал на этих представлениях лишь в силу необходимости и досадовал на то, что его оторвали от любимой муштры и шагистики? Нет, и об этом ясно свидетельствует письмо Петра III фавориту императрицы И.И. Шувалову: «Я был ужасно удивлен, что Ее Величество рассердилась за то, что я устроил маскарад и оперу, я тем более думал, что могу это сделать, что в Петербурге г. Локателли делал то же два раза в неделю, и еще я помню очень хорошо, что во время траура по моей бабушке мы давали бал у нас, и три дня после начала траура мы были в театре, и так я вас прошу, будьте так добры, попросите Ее Величество позволить мне забавляться, как я хочу, без всякого стеснения и помехи, вы знаете, как скучно зимой, вдобавок, так как я потратился на новую оперу, не думаю, чтоб Ее Величество захотела меня заставить сделать ненужные издержки.

Впрочем остаюсь преданный вам Петр».

Более того, по личному распоряжению Петра Федоровича в Ораниенбауме открыли театральную школу для «садовниковых и бобылских детей». Впоследствии из стен этой школы вышли многие известные русские танцовщики, музыканты, певцы, композиторы.

Не менее интересны и красноречивы остальные комнаты Картинного дома. В первой из них находилась коллекция живописи, в которую входили картины Тинторетто, Рембрандта, Ватто, Веронезе, Остаде. Во второй и третьей – обширная библиотека. В четвертой комнате находилась Кунсткамера, собрание редкостей, «уродов» и богатая коллекция предметов китайского искусства. А также солнечные часы, воздушный насос, земной и небесный глобусы, коллекции медалей и янтаря. Человек, тщательно собравший эти коллекции в своем поместье, возможно, не слишком образован и учен (как и Петр I, создавший первую Кунсткамеру), но, несомненно, он любознателен, его интересы простирались гораздо дальше пыльного военного плаца.

А как же голштинские полки и военные крепости? Может, их просто придумала мстительная Екатерина? Нет, конечно же нет. Петр Федорович действительно увлекался военным искусством и строил в Ораниенбауме «потешные крепости». Конечно, при таком отце, как Карл Фридрих, и таких воспитателях, как Брюммер и Густав Румберг, Петр мог чувствовать, что не доиграл в детстве и пытался компенсировать этот недостаток. В таких забавах люди XVIII в. и даже первой половины XIX в. ничего странного или ненормального не видели.

Во-первых, сад эпохи барокко обязательно включает в себя всевозможные затеи и забавы. На фоне петровских шутих и многочисленных шале и «каруселей» (так в XVIII и XIX вв. называли конные игры или состязания, имитирующие рыцарские турниры) и «понарошечная крепость» выглядит вполне достойно.

Во-вторых (и главное), обучение военному искусству, постройке и штурму различных укреплений входило в программу воспитания любого государя XVIII в., поскольку считалось, что государь в будущем станет верховным главнокомандующим своей страны.

В военной теории XVIII в. осаде и защите крепостей уделялось немало внимания. Вот небольшой отрывок из книги шведского историка Петера Энглунда, рассказывающий об этом искусстве: «Всякая осада, как таковая, была в высшей степени сложным предприятием, которое чаще всего разворачивалось по точно заданным правилам. Существовала определенная формула, которой надлежало следовать в таких ситуациях. Она называлась атакой Вобана, по имени французского маркиза, который разработал новые эффективные типы крепостей и… эффективные приемы, чтобы завоевать эти его создания. Прежде всего, надо было построить укрепленные линии вокруг против вала, чтобы защитить себя от вражеских отрядов извне крепости и вылазок из крепости. Для этого следовало ночью вы рыть на расстоянии 600 метров то, что на профессиональном языке называлось первой параллелью: она, среди прочего, должна была вмещать тяжелые артиллерийские батареи. Потом следовало продвигаться все ближе. На расстоянии примерно в 300 метров надо было затем выкопать вторую параллель, где также разместить пушки, и, наконец, третью параллель заложить почти самого крепостного вала. Между этими параллелями вырывались апроши – траншеи, которые шли зигзагообразно. Если крепость к тому времени еще не сдавалась, можно было выкопать сапы – подземные ходы, которые все вели к той точке у стены, где артиллерия осаждавших должна была пробить большую и аккуратную брешь».

В планах учебных занятий 1742/45 г. Петра Федоровича стоят «артиллерия, архитектура военная в особенности, гражданская, все с чертежами и моделями». Ученик и учитель немало времени уделяют изучению фортификации и рисованию «профилей и противоположных проспектов», и дневник их занятий пестрит отметками «Хорошо», «Очень хорошо», «Неутомимо», «Прекрасно». (Для сравнения: лекцию по Древней истории великий князь слушал «Беспокойно», а Историю Самозванцев «Совершенно легкомысленно»).

Существует знаменитый эпизод, описанный в записках Якова Штелина. И он ясно свидетельствует о том, что эти занятия вызывали горячее одобрение Елизаветы, и вовсе не казались ей пустым развлечением: «Однажды великий князь с плана крепости должен был мелом нарисовать ее на полу своей комнаты, обитом зеленым сукном, по данному масштабу, в гораздо большем размере, по 10 футов в диаметре. На это посвятили несколько вечеров. Когда крепость была почти готова, в комнату неожиданно вошла императрица и увидела великого князя с его наставником, с планом и циркулем в руках, распоряжающего двумя лакеями, которые по его указанию проводили по полу линии. Ея Величество простояла несколько времени за дверью комнаты и смотрела на это, не будучи замечена великим князем. Вдруг она вошла, поцеловала Его Высочество, похвалила его благородное занятие и сказала почти со слезами радости: “Не могу выразить словами, какое чувствую удовольствие, видя, что Ваше Высочество так хорошо употребляете свое время”, – и часто вспоминаю слова моего покойного родителя, который однажды сказал со вздохом вашей матери и мне, застав нас за ученьем: “Ах, если бы меня в юности учили так, как следует, я охотно отдал бы теперь палец с руки моей!”».

Под влиянием этих занятий и сам Яков Яковлевич увлекся фортификацией, до той поры его не привлекавшей, и в 1745 г. издал «Рапсодию собранных сведений об инженерах в России», которая представляет собой коллекцию сведений в форме анекдотов о специалистах, работавших до и во время правления Петра Великого в России, следом за этим он составил сборник «Подлинные анекдоты о Петре Великом».

Итак, появление «потешных крепостей» в Ораниенбауме вполне логично. Это и живые учебные пособия, и «барочные затеи». Никому в голову не приходило смеяться над «потешным флотом» царевича Петра I на Плещеевом озере, точно так же, останься Петр III императором, никому в голову не пришло смеяться над «потешными крепостями», которыми он развлекался в молодости.