Ближний круг российских императоров

Худой мир

Еще в 1852 г. православная Россия вступила с католической Францией в спор за право покровительства Святым местам в Палестине. Два императора, Николай и Наполеон III, боролись за мировой престиж. Турция склонялась к тому, чтобы поддержать Францию в этом споре, что совершенно естественно – Франция не мечтала о возвращении православного креста на Святую Софию, Константинополь, в отличие от Иерусалима, не был для нее сакральным местом. Не случайно в 1204 г. крестоносцы, среди которых было множество французских рыцарей, отправляясь в Иерусалим, устроили резню и разграбление в тогда еще христианском Константинополе, чтобы расплатиться за галеры с Венецианской республикой.

Какое-то время казалось, что этот спор так и останется на уровне дипломатии. Именно к этому стремился граф Нессельроде. На рубеже 1852 и 1853 гг. он предложил отправить в Истамбул к турецкому султану миссию, цель которой «объяснить султану, на какой опасный путь толкают его некоторые из его министров», а также что российские поданные султана будут находиться под прямым покровительством русского императора. Задачу этой миссии Нессельроде сформулировал так: «Цель, которую надо фиксировать, заключается в мирном разрешении нынешнего кризиса». Сама по себе Франция едва ли вступила бы в войну даже в союзе с Турцией и Австрией – еще одной католической европейской державой, заинтересованной в доминировании на Востоке. Даже их объединенные силы едва ли смогли бы противостоять российской армии. Все зависело от того, на чью сторону встанет Англия. Нессельроде не питал по этому поводу иллюзий: «Мало надежд, что в случае войны мы найдем союзника в Англии, она нам поможет сохранить мир, но в тот момент, когда она заметит, что наши претензии зашли слишком далеко, она повернется против нас, или, по крайней мере, займет позицию вооруженного нейтралитета».

А через год одна молодая девушка, близкая ко Двору, напишет в дневнике: «Судя по последним известиям из Константинополя, война неминуемо должна разразиться. 14(26) сентября (день Воздвижения креста, празднуемый нашей церковью) состоялось заседание Дивана, по настоянию которого султан обязался отклонить Венскую ноту и объявить, что если княжества не будут очищены русскими войсками в течение семи дней, то будет объявлена война. Знамя Магомета было водружено в мечети, что сразу разожгло фанатизм всего магометанского населения. Итак, предстоит война, несмотря на все человеческие усилия предотвратить ее, несмотря на официозное вмешательство западных держав в наши дела, несмотря, наконец, на умеренность имп. Николая, – война в осуществление того предсказания, которое предвещает на 54 год освобождение Константинополя и восстановление храма Св. Софии. Возгорится страшная борьба, гигантские и противоречивые силы вступят между собой в столкновение: Восток и Запад, мир Славянский и мир Латинский, православная церковь в борьбе не только с Исламом, но и с прочими христианскими исповеданиями, которые, становясь на сторону религии Магомета, тем самым изменяют собственному жизненному принципу. Ум, пораженный ужасом, с тоской спрашивает себя, каков будет исход этой борьбы между двумя мирами. Сомнения нет, мы, Россия, на стороне правды и идеала: Россия сражается не за материальные выгоды и человеческие интересы, а за вечные идеи. Потому невозможно, чтобы она была побеждена, она должна в конце концов восторжествовать. Как справится она тогда с тем великим наследием, которое ей выпадет на долю, окажется ли она на высоте своей великой исторической судьбы или отступит перед разрешением задачи, равной которой еще не было в истории? При одной мысли об этом кружится голова. Неужели, как постоянно и в прозе, и в стихах повторяет мой отец, неужели правда, что Россия призвана воплотить великую идею всемирной христианской монархии, о которой мечтали Карл Великий, Карл Пятый, Наполеон, но которая всегда рассеивалась как дым перед волей отдельных личностей? Неужели России, такой могущественной в своем христианском смирении, суждено осуществить эту великую задачу?»

И много лет спустя сделает к этой записи такую приписку: «N.B. Мне было 24 года, когда я писала эти строки, и я была дочерью поэта, вдохновленного историческими судьбами России».

Сбылся самый тяжелый для России сценарий – Англия вступила в войну. Более того, ее войска оказались основной движущей силой этой войны. Английское командование допустило несколько серьезных просчетов, но благодаря технологической мощи (в частности, благодаря железной дороге, построенной между базой в Балаклаве и английскими укреплениями на высотах над Севастополем, дороге, по которой на конной, а потом и на паровой тяге англичанам подвозили орудия и снаряды и увозили с передовой раненых, англичанам удалось принудить Севастополь к сдаче.

13 августа 1855 г. фрейлина императрицы Марии Александровны Анна Тютчева, та самая девушка, которая писала когда-то о том, что Россия победит, потому что «сражается не за материальные выгоды и человеческие интересы, а за вечные идеи», записывает в дневнике: «Сегодня вечером я была одна с императрицей. Она говорила об интимных вещах, как вдруг воскликнула: “Ах, мой несчастный Севастополь!” Это был крик страдания, вырвавшийся из глубины ее души. Бомбардировка продолжается с удвоенной силой, и число жертв доходит до 1000 человек в день».

Сама Анна всецело разделяет скорбь императрицы. Еще раньше 24 сентября 1853 г. она писала: «Моя душа полна отчаяния. Севастополь захвачен врасплох! Севастополь в опасности! Укрепления совершенно негодны, наши солдаты не имеют ни вооружения, ни боевых припасов; продовольствия не хватает. Какие бы чудеса храбрости ни оказывали наши несчастные войска, они будут раздавлены простым превосходством материальных средств наших врагов. Вот 30 лет, как Россия играет в солдатики, проводит время в военных упражнениях и в парадах, забавляется смотрами, восхищается маневрами. А в минуту опасности она оказывается захваченной врасплох и беззащитной. В головах этих генералов, столь элегантных на парадах, не оказалось ни военных познаний, ни способности к соображению. Солдаты, несмотря на свою храбрость и самоотверженность, не могут защищаться за неимением оружия и часто за неимением пищи.

В публике один общий крик негодования против правительства, ибо никто не ожидал того, что случилось. Все так привыкли беспрекословно верить в могущество, в силу, в непобедимость России. Говорили себе, что, если существующий строй несколько тягостен и удушлив дома, он, по крайней мере, обеспечивает за нами во внешних отношениях и по отношению к Европе престиж могущества и бесспорного политического и военного превосходства. Достаточно было дуновения событий, чтобы рушилась вся эта иллюзорная постройка. В политике наша дипломатия проявила лишь беспечность, слабость, нерешительность и неспособность и показала, что ею утрачена нить всех исторических традиций России; вместо того, чтобы быть представительницей и защитницей собственной страны, она малодушно пошла на буксире мнимых интересов Европы. Но дело оказалось еще хуже, когда наступил момент испытания нашей военной мощи. Увидели тогда, что вахт-парады не создают солдат и что мелочи, на которые мы потеряли тридцать лет, привели только к тому, что умы оказались неспособными к разрешению серьезных стратегических вопросов…»

Но кто была Анна Тютчева и как она попала в свиту вначале великой княгини, а затем – императрицы?