Антисваха против василиска

Глава 2. Потомок Великого Полоза

Двадцатые годы двадцатого века. Рязанская губерния, в детстве Ани переименованная новой, советской властью в Рязанскую область, большой город Кадом на берегу реки Мокши… Вернее, он казался большим босоногой девчонке, плескавшейся в реке и бегавшей через мост к подругам из центра городка в ту часть, что неофициально именовалась «Заречье Кадом». Родной город утратил статус города, когда Ане было четыре года, а позже был утверждён «посёлком городского типа», но Ане было важно совсем другое: её посёлок был оживлённым, многолюдным, процветающим посёлком, населённым исключительно доброжелательными и улыбчивыми людьми. Так оно было в светлом детском представлении, в представлении одной из семерых детей Кадомского кузнеца Ильи Добрынина. Илья Иванович сумел породить на редкость крепких, здоровых, высоких и сильных детей — ни один его ребёнок не умер в младенчестве, да и болели они крайне редко. За собой Аня вообще не помнила никаких болезней до того как разменяла седьмой десяток лет.

— Я выковал своим детям железные сердца и стальное здоровье, — похвалялся кузнец Илья завистливым односельчанам.

Дети Добрыниных росли, учились, влюблялись. В 1940 году Аня, студентка педагогического техникума, явилась на каникулы домой с известием, что выходит замуж. Отец нахмурил кустистые брови, внимательно осмотрел паренька, приведённого дочерью в семью, и припечатал:

— Выходи, коль такая блажь в голову втемяшилась. Но бросишь учёбу — отрекусь!

Своего первого мужа Аня любила безумно, со всем пылом юности. Угар первой влюблённости за год не схлынул, скорее наоборот, но коррективы в планы молодой семьи внесла всенародная трагедия: война. Учёба в техникуме прервалась, Аня вернулась в родной дом, Слава ушёл на фронт. На фронт ушли все: раскинувшийся на берегах реки посёлок словно вымер — оставшиеся в нём дети, старики и женщины с утра до вечера трудились на предприятиях и в поле, замещая ушедших воевать мужчин.

В поле Ане и вручили похоронку на мужа. Она помнила, как неверяще смотрела на клочок бумаги и не могла осознать написанное в нём. Долго ходила, как оглушённая, двигаясь автоматически, покорно подчиняясь всем указаниям окружающих, кроме жалостливого: «Поплачь, дочка, легче станет!» Однако плакать было некогда: в ноябре 1941 года фашистские войска вплотную подступили к Рязани...

И вспыхивают в памяти обрывки воспоминаний тяжёлых лет: бескрайнее поле, по которому она бредёт, с усилием переставляя ноги, запряжённая в плуг вместо коня. За ней остаётся глубокий ров, а мальчик, ровняющий плуг, время от времени покрикивает: «Правей берите, тётенька! А теперь левее, а то мы в сторону уходим, косим». На всём поле, выделенном под посадку картошки, нет ни одного коня — только молодые девчонки, тянущие и тянущие за собой тяжёлые плуги. И дети, бросающие в борозду картошку, которую старики со знанием дела разрезали на кусочки: сажать целиковую картофелину — непозволительная роскошь.

«Отец мне выковал железное сердце», — часто повторяла про себя Аня в военные годы.

И кадры из школы, которая возобновила работу в посёлке. Недоучившуюся Аню назначают на должность учительницы, а из-за острой нехватки кадров дают ей в нагрузку не только физику, которую она изучала в техникуме, но и химию, и математику, и даже биологию. С биологией приходилось наиболее тяжко: Аня утром пересказывала детям то, что сама только вечером прочитала в учебнике. В школе полно незнакомых лиц: в посёлок волной идут эвакуированные. На детских лицах редко мелькают улыбки, на многих застыли обречённость и озлобленность. Как-то один новенький долговязый парень взялся открыто дерзить ей на уроке — Аня уже не помнила, что именно он ей сказал тогда, помнила лишь прорвавшуюся сквозь усталость и отчаяние ответную злость. Помнила, как схватила мальчишку за грудки, тряхнула изо всех сил… и увидела в открывшемся вороте поношенного пиджака с чужого плеча голые, резко выступающие под кожей ключицы — на парнишке под пиджаком даже майки не было, а лёгкий он оказался несоразмерно росту, словно усох весь от постоянного недоедания. Аня помнила, как сами собой разжались её пальцы, как парень торопливо и зло застёгивал выскочившие из петель верхние пуговицы пиджака под её тихие слова:

— Прости, я… прости! Вчера до самой ночи на колхозном поле была, потом при свечке учебники читала долго… Я не оправдываюсь, ты прости...

— И вы простите, — сухо ответил паренёк, — больше так не буду.

Из семерых детей кузнеца война унесла четверых. Унесла она и самого Илью Ивановича. Если мать Ани вдруг задерживалась, уйдя на огород за огурцами и петрушкой, Аня точно знала: мать лежит между грядками и невидящими глазами смотрит в небо, безмолвно и тоскливо скорбя о погибших сыновьях и муже. Слёзы матери тоже никак не могли пробиться на свет, её сердце плакало беззвучно, кровавыми слезами. И Аня не пускала младших сестру и брата идти искать мать — шла сама и помогала ей подняться, слушая горестное бормотание матери:

— Великий Полоз мстит мне за отступничество, за то, что бросила родных и уехала с Урала за любимым. Тянут теперь жизнь из них Уральские горы, тянут...

— Мамочка, советский человек не должен верить в сказки, в Медной Горы Хозяйку и волшебных змеев, — отвечала Аня, с опаской оглядываясь по сторонам.

— Великий Полоз не сказка — видишь, как он мстит тем из его рода, что бросили родные места. Мне мстит, тебе мстит смертями близких людей...

— Если судить по такому критерию, то у нас, выходит, вся страна — потомки Великого Полоза, — вздыхала Аня.

...

Май сорок пятого года вдохнул в неё новые силы, стремление жить назло всем врагам, доказать, что они их не сломили. Найдя имя мужа на братском захоронении в Пскове, она пообещала Славе жить долго и по возможности счастливо, как на то надеялись защитники родины, и поступила в восстановленный «Псковский учительский институт». Первый год из-за тотальной разрухи города институт занимался в сохранившемся здании педучилища города Печоры: в первую смену шли занятия училища, во вторую — студентов института. В Печорах она и познакомилась со своим будущим вторым мужем — его роту временно разместили в городке перед вливанием в Псковскую дивизию.

Григорий Романов ухаживал за ней целый год, на зависть всем девушкам института. Ещё бы: молодой, симпатичный герой войны в звании лейтенанта и не инвалид! Мужчине удалось достучаться до сердца молодой вдовы: Аня согласилась выйти за него замуж и искренне полюбила: уже не бурной юношеской любовью, а верной и горячей любовью взрослой женщины. Григорий остался служить в армии и после войны, так что молодую семью ещё долго мотало по всему Советскому Союзу, из гарнизона в гарнизон. В сорок седьмом году родился их первый сын, в пятидесятом — сразу двойня: ещё два неугомонных мальчишки, но наказ своего отца Аня умудрилась выполнить и диплом о высшем образовании получила.

В середине шестидесятых они осели в Калининграде, и Гриша стал быстро подниматься по карьерной лестнице и обрастать полезными связями, пока Аня честно трудилась в школе. Наконец-то жизнь наладилась в бытовом отношении и окончательно стала счастливой: каждое утро Аня встречала с улыбкой, накрывая завтрак для любимых мужчин и собираясь на любимую работу. Её дети не голодали, дом был полной чашей, в школе директор неизменно хвалил её, ученики радовали старательностью, талантами и успехами. Младших брата и сестру она, при поддержке вышедшего в чины мужа, вместе с семьями перетянула из Рязанской глубинки в Калининград, и грустным событием за последние годы стала лишь смерть матери. В семидесятые Романовы переехали в просторную квартиру и получили дачный участок на побережье Балтийского моря — законные шесть соток.

...

Начало перестройки и гласности Аня восприняла, как очередной путь к развитому социализму, не особо вдумываясь в происходящие в стране изменения: в школьном кабинете физики всё пока оставалось по-прежнему… А вот в семье произошёл совершенно неожиданный для Ани переворот:

— Дети у нас взрослые, даже внуки успели подрасти, так что я не желаю больше прятаться и подаю на развод. Хочу последние годы жизни провести рядом с любимой женщиной, а не давно опостылевшей женой, — заявил муж обычным воскресным утром, сидя за столом перед тарелкой нажаренных Аней с утра пораньше блинов. — Ты вся в работе, даче, огороде и внуках, а я не собираюсь списывать себя со счетов, я хочу жить ярко! Я, в отличие от тебя, ещё не состарился душой!

Вазочка с малиновым вареньем выпала из рук Ани, образовав липкое красное пятно на паркете кухни.

— Гриша, ты так шутишь? — растеряно переспросила она. — Ты сердишься, что я в пятницу не пошла с тобой в театр? Но я же объясняла, что директор назначил педсовет на вечер, я, как завуч, не могла его пропустить! И у меня двое ребят вышли на республиканский этап олимпиады по физике, ты же знаешь...

— Какое мне дело до твоих учеников, Аня?! До твоих открытых уроков, написанных тобой статей и сборников задач для одарённых школьников?! Надоели вечные командировки в Москву и Ленинград, надоело слушать про школу и великие достижения то одного твоего мальчишки, то другого!

— В этом году победителями областной олимпиады стали мои девочки, — запротестовала Аня, и Григорий жахнул по столу пудовым кулаком:

— Хватит! Собирай свои вещи!

— К-куда собирать? — пролепетала ничего не понимающая Аня.

— Эта квартира была выделена мне, а тебе я выбил другую жилплощадь, скажи спасибо. Сюда завтра переедет Раечка, так что...

Аня молча слушала рассказ мужа о любовнице, с которой он встречается уже два года и которая завтра должна окончательно заменить Аню в жизни Гриши. Перенять бразды домашнего хозяйства, как уже, оказывается, переняла другие функции супруги. Аня слушала, чувствуя, что к ней вернулось старое ощущение, будто вручили похоронку, только на этот раз как-то странно: вручил сам любимый муж, вполне себе живой и здравствующий.

Всё оказалось просто. В 1987 году 65-летнему полковнику Григорию Романову удалось провернуть то, что вряд ли удалось бы без шума осуществить в 1947: поменять жену так, чтобы после спешно оформленного развода остаться с бойкой 35-летней молодухой в крупногабаритной трёхкомнатной квартире, а прежнюю постаревшую жену отселить в маленькую однокомнатную «хрущовку».

«Держать себя в руках, когда обидно, и не устраивать сцен, когда больно, — вот что такое идеальная женщина», — утверждала знаменитая Коко Шанель. Знала она, о чём говорит!

Сыновья отреагировали на ошеломительное известие крайне резко, оборвав все отношения с отцом и строго-настрого запретив своим собственным детям звонить дедушке и встречаться с ним. Впрочем, до Ани ни разу не дошли слухи, что бывший муж вообще предпринимал подобные попытки: ему вполне хватало общества молодой супруги, а всех прежних детей быстро заменила новорожденная дочка.

В очередной раз жизнь взяла Аню за грудки и как следует встряхнула, возвращая в реальность. Как она умудрилась два года не замечать, что у мужа связь на стороне?! Она действительно погрузилась в собственную работу, доставлявшую ей и радость творчества, и радость открытий, и радость увлекательнейшего общения с детьми, за взрослением которых она наблюдала, за которых переживала, как за родных.