Пшеничная вдова

Глава 14. Пламя и вино

Исбэль стояла посреди супружеской спальни и не знала куда себя деть.

Отгремели горны, были спеты все песни и баллады, выпито и съедено столько, что у кого-то на свадьбе случился заворот кишок. Пир ещё продолжался, но уже вяло, предрассветно, и без короля и королевы. Никто так и не дождался смерти новоиспечённого мужа, к концу пира все уже устали глазеть на скучающего Реборна, за весь вечер не вымолвившего и слова. Впрочем, как и Исбэль — она сидела подле своего мужа со скорбью, порой, украдкой, с осторожностью косясь на него. В какой-то момент королеве надоело опасливо озираться и та начала хвататься за бокалы с вином. Чем ровнее дышал Реборн, тем больше пила Исбэль. Один, другой, третий... пока король не приказал слугам не наливать ей вовсе.

— Красивая ночь, — неуверенно начала Исбэль, — У нас такая луна называется «на сносях». Полная и круглая Сегодня ее свет затмевает даже звезды.

— Думаю, на пиру вы поняли, что я не настроен вести светские беседы, — коротко ответил Реборн, спрятавшись за сенью высоких колонн.

С потолка свисала вычурная, с завитушками люстра, увенчанная горой пляшущих пламенем свеч. Под их трепетом мелкие узоры оживали, листья неизвестного растения пытались сорваться с холода сводов и осыпаться осенью. Но даже яркость небольшой, но уютной спальни не могла прокрасться на обширный балкон, отделенный от нее тремя широкими колоннами. Там царствовала тень, неподвластная и лунному свету. Реборн изначально выбрал ее покров.

Послышалось тихое шуршание вынимаемого из ножен меча. Исбэль вздрогнула.

— Всего лишь привычный ритуал перед сном, — произнес Реборн, присев на длинную кушетку за главной колонной. Из тьмы ему была хорошо видна Исбэль, но девушка не могла разглядеть даже его силуэта. Это было несправедливо. Хотя, о какой справедливости в этот день вообще могла идти речь? Король медленно, вдумчиво, проходясь от основания и до самого конца лезвия, начал протирать меч.

— Дело вовсе не в светских разговорах, — продолжила она осторожно, положив руки на талию. Целый день в тяжелом, удушливом платье... — Вы кажетесь мне неглупым человеком. Я должна понять, чего следует от вас ожидать.

— Ничего такого, что привело бы вас снова в тюрьму, — послышалось спокойное из темноты, — Хотя, все зависит от того, насколько сильно вы будете испытывать мое терпение.

— Людей в мире, словно песка на пляже. И у каждого своя мера терпения. Есть племена в далеких землях, где убийство считается нормой, его преподносят как дар на свадьбу. Жены и мужья могут отрезать друг другу уши, дети душить братьев и сестер в кроватях. Дикость, это правда, — Исбэль показалось, что сталь клинка блеснула в лунном свете. Или это всего лишь ее воображение? Она сделала пару шагов вперед, но не затем, чтобы разглядеть Реборна. Исбэль хотела глотнуть свежего бриза, дувшего с балкона, — Но есть страны, где за лишний вздох или взгляд можно лишиться головы. Жены боятся мужей, как огня... И ходят, постоянно одергивая рукава...

Исбэль не стала продолжать, не было в этом никакого смысла.

— Если с пшеничной вдовой что-нибудь случится, боюсь, народ мне этого не простит, — Исбэль уловила насмешку в голосе Реборна.

— Народ там, внизу, а я здесь, за стенами замка в окружении вашей стражи.

— Северяне предпочитают биться с теми, кто может дать достойный отпор, — и вновь насмешка. Реборн опустил голову, — Противник из вас выйдет никудышный.

Ее подхватила толпа, когда король Бернад хлопнул в ладоши и объявил, что супругам пора покидать пир. Всю дорогу она слушала задорные подбадривания, от которых у нее краснели уши. Реборн шел сзади, неспешно, сцепив руки за спиной. Когда за ними захлопнулась дверь, то снаружи остались стражники, бдящий клирик, названный сопроводитель и нищий из народа. Так, как того требовал обычай. Все они должны были прождать до утра, чтобы засвидетельствовать кровавые простыни как факт консумирования брака. Ни один муж Исбэль еще не дошел до дверей спальни — королева считалась непорочна.

— Скажите честно, — Исбэль чувствовала, как начинает дрожать, — Тогда... в тронном зале... Вы бы отдали меня солдатам?

Если бы не темнота, Исбэль бы увидела, как Реборн поднял на нее взгляд:

— Нет.

— А в темнице... голодом... уморили бы?

— Да.

— ...и... и повесили?

— Да.

Опершись рукой о край круглого стола, стоящего аккурат посреди спальни, Исбэль вдруг почувствовала, как ей стало труднее дышать. Корсет ужасно стягивал. Кружева облепили вспотевшую кожу, уже и холодный весенний ветер не остужал разгоряченного после пира тела. Платье было массивным, даже неподъемным — его затягивали три служанки. Оно походило на доспех, от которого мог освободить только оруженосец.

— Вы очень... очень правдив. Наверное, даже слишком.

— Мне скрывать нечего. Я действовал в интересах страны.

— Чьей же?

— Своей, конечно. Теллостос мне не родина. К чему эти разговоры?

— Я просто хочу понять... что ожидает меня в будущем.

— А теперь я расскажу вам, как поступила бы умная женщина, — Реборн отвлекся от клинка, положил на лезвие ладонь, — Она бы молчала. Молчала и наблюдала. И не нарывалась глупым языком на неприятности.

— Какой в этом смысл? Все, кто мог бы меня поддержать — мертвы. Армия разгромлена, генералы либо бежали, либо убиты. Лорды предали, а те, кто остался верен, еще долго будут зализывать раны. За мной день и ночь ходит половина вашего личного гарнизона. Мои фрейлины... они... я... Вряд ли будущее мое будет светлым, что бы я не делала. Короли Бернад и Реборн не оставят в покое ни меня, ни Теллостос.

— Вы недооцениваете силу женского молчания. Так можно избежать многих неприятностей в настоящем, — Реборн проявлял чудеса терпения, удивляясь самому себе.

— Ночь слишком красива, она требует слов.

Подойдя к круглому столику, Исбэль схватила бутылку вина. Откупорив ее, она щедро плеснула в бокал и сделала большой глоток. Голова кружилась, вино плескалось в крови отчаянной отважностью.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Исбэль, плохо изобразив непринужденность.

— Замечательно.

На столе плясали тени от фруктов и высокой бутылки вина. Хрусталь бокалов зажигался оранжевым, и Исбэль невольно прислушалась: ей показалось, что она услышала мелодичный звук. Но быстро поняла — это лишь иллюзия. Пламя еще не научилось петь иных песен, кроме криков и треска.

— Мне никогда не нужна была власть, — к неудовольствию Реборна, Исбэль и не думала усмирять свой язык, — Она лишь тешит амбиции и питает гордость. Не вижу в этом никакой чести. Высший титул не приносит ничего, кроме обязанностей и бесконечных требований... но зато он дает возможности. Смогла ли обычная мельничиха взять сотню мешков пшеницы и раздать их нищим?

«Смогла бы королева одной луны остаться прежней пшеничной вдовой?» — подумала Исбэль, но предпочла не говорить это вслух.

— За возможности нужно платить, даже если титул неинтересен. Ответственность — меньшая из этих плат, — послышалось из темноты.

— А какая бОльшая?

— Страх.

— Страх... страх проникает в самое сердце и убивает его. Он лишает воли, парализует... нет в этом никакой пользы, — Исбэль прикрыла глаза, чтобы мебель меньше кружилась вокруг нее. Пару раз глубоко вздохнула, раздумывая, стоит ли засыпать прямо сейчас, — Я устала бояться.

— Вам ничего не мешает храбриться молча, — сделал еще одну попытку Реборн.

— Вот как, — выдохнула винные пары Исбэль, — Потому что я по сути в плену? — усмехнулась она, — Знаете, в детстве я все время таскалась за братом и однажды ему это надоело. Касс запретил мне ходить за собой, поэтому я начала делать это тайно. Тогда он сказал мне, что моя рыжая макушка торчит из-за всех углов замка и слишком яркая, чтобы ее не заметить. Сколько бы я не упражнялась в скрытности, ничего не выходило — Касс всегда знал, где я нахожусь. Плохому танцору все равно не утаить, насколько он плох в плясках на шесте. Вижу, вы не глуп. Кто есть кто станет понятно довольно скоро и без игры в молчание.

Ответила Исбэль только внимательная тишина, поэтому она налила себе еще:

— Хотите вина?

— Вино — пойло для мальчишек и женщин. Предпочитаю что-то покрепче, но слуги об этом не позаботились... — Реборн сделал небольшую паузу, — Или позаботился отец, чтобы они не позаботились.

— Если бы проклятье было действительно правдой, то вы бы не добрались до крепких напитков, — под хмелем Исбэль осмелела гораздо больше, чем была способна на трезвую голову, — Но у вас предусмотрительный отец... Я бы даже сказала, слишком предусмотрительный... ох, как кружится голова... Не поможете развязать мой корсет?

— Вы хотите, чтобы я вас раздел?

— В последнюю очередь... но я сама не смогу.

— Попросите об этом служанок.

— Как? — вскинула брови Исблэь, — У входа караулят три свидетеля. Вы же не хотите, чтобы пошли пересуды после первой же брачной ночи?

«Вино придает смелости даже робкой мыши», — это Реборн понял по заплетающемуся языку Исбэль.

— Если и будут какие-либо пересуды, то только в отношении меня.

Настала гнетущая тишина. Исбэль не показалось — лунный свет игрался с мечом. Бледные лучи запачкали серебряной пылью сталь, стекли по длинному лезвию и сверкнули на острие клинка.

— Значит, это правда, — на удивление ровно сказала Исбэль, — То, что про вас говорят.

Реборн напрягся. Кажется, был слышен его обрывистый, неспокойный вздох. Мышцы под черной тканью камзола стали каменными. Широкие ладони обхватили клинок. Слишком сильно, чтобы не осталось ран.

— Надеюсь, у вас хватит ума, чтобы не затрагивать эту тему.

— Видимо, вы слишком плохого обо мне мнения, — девушка отцепила тяжелые серьги с мочек ушей, и крупные жемчужины со звоном полетели на лакированную поверхность стола, — Как бы сильно я вас не ненавидела, насмехаться над этим — низость.

Если бы Исбэль повернула голову, то и без света почувствовала, насколько пристально ее разглядывает Реборн. Он старался понять, что творится в ее хмельной голове, по опыту своему зная: нет ничего правдивей, чем слезы скорбящей матери по умершему дитя и развязанный хмелем язык пьяницы.

Вино окончательно захватило разум Исбэль, хмель припорошил страх и пришпорил тревожные мысли, мигом согнав их на неугомонный женский язык:

— Сколько он мне отмерил? — глубоко дыша, решительно спросила Исбэль. Молчание Реборна для нее ничего не значило, даже если бы он заговорил, ее было уже не остановить, — Весну? Две? Я видела ненависть в его глазах, такая не может исчезнуть в один миг. Отец говорил, что королю Бернаду претит кровь, что течет в наших жилах. И этот человек вот так просто оставит меня в покое? — Корсет начал душить. Еще чуть-чуть, и она задохнется напрочь, — Ваш отец — жесткий человек, не побоюсь сказать, что жестокий. Но он не оставит Теллостос без наследника, потому что не захочет новых мятежей. Когда он придет? Завтра? А, может, прямо сейчас?!

— Вам следует меньше злоупотреблять вином, — жестко отрезал Реборн и встал.

— Ответьте.

— Он придет тогда, когда нужно.